Петербургское действо

Гольцъ говорилъ такъ горячо и такъ искренно и, наконецъ, показалъ этой красавиц въ далекомъ будущемъ такую тнь, которая воплощала въ себ ея сокровенную мечту! Маргарита невольно опустила голову и глубоко задумалась.

Ей стало жутко, страшно. Ей показалось, что она вдругъ взлетла на неизмримую высоту, а что тамъ, гд-то внизу, шевелятся маленькія существа. И эти маленькіе людишки — ея мужъ, Іоаннъ Іоанновичъ, даже Фленсбургъ, даже принцъ Жоржъ! Этотъ полузнакомый человкъ подалъ ей сейчасъ руку и будто сразу поставилъ ее на эту высоту. Красавица чувствовала, что у нея какъ бы кружится голова.

Гольцъ, смясь и нсколько разъ поцловавъ ея об руки, говорилъ, прощаясь:

— Сегодня же вечеромъ или завтра утромъ явится къ вамъ банкиръ Ванъ-Круксъ. Кстати онъ хозяинъ вашего дома. И онъ передастъ вамъ необходимую сумму на уплату брилліантщику. A затмъ, когда вы пожелаете сказать одно слово, онъ же передастъ вамъ ваше жалованье, госпожа-секретарь королевско-прусской легаціи.

Гольцъ вышелъ, а Маргарита стояла истуканомъ среди маленькой гостиной и теперь уже не въ воображеніи, а въ дйствительности у нея кружилась голова.

— Святая Марія! Точно сонъ! выговорила она шепотомъ.

XXI

Когда Гольцъ прощался съ графиней, къ дому ея подъхалъ Іоаннъ Іоанновичъ. Узнавъ, что у внучки сидитъ знаменитый посланникъ Фридриховскій, самая важная птица въ Петербург, по отзыву многихъ приближенныхъ государя, Іоаннъ Іоанновичь, давно собиравшійся постить больного внука, прошелъ на верхъ.

Русскій лакей доложилъ о старомъ граф Эдуарду.

Французъ вышелъ изъ комнаты больного, встртилъ старика крайне недружелюбно и объяснилъ, ломая русскій языкъ, что больного видть хотя можно, но докторъ просилъ не тревожить его долгой бесдой.

Іоаннъ Іоанновичъ вошелъ въ полутемную горницу и, сдлавъ два шага, оглядлся, фыркнулъ и вымолвилъ:

— Ишь, какъ закупорили. Боятся, выдохнется душа. Да въ такой вони и здоровый помретъ.

Затмъ онъ приблизился къ кровати.

Графъ Кириллъ Петровичъ медленно повернулся съ дду лицомъ, узналъ его сразу и произнесъ довольно бодрымъ голосомъ:

— Здравствуйте, ддушка, садитесь, давно не видалъ.

— Давно, давно, внучекъ. Усплъ ты за это время совсмъ… Скоро того… скоро тютю!

Іоаннъ Іоанновичъ опустился въ большое кресло, стоявшее у постели, и сталъ во вс глаза, молча, глядть въ лицо больного.

— Хорошій день… выбрали, ддушка. Сегодня… я — молодецъ.

Іоаннъ Іоанновичъ покачалъ толовой, усмхнулся и вымолвилъ:

— Хорошъ молодецъ, ужь нечего сказать. Кабы вс-то были этакіе молодцы на свт, такъ земля бы, внучекъ, одна вертлась теперь вкругъ солнца, пустопорожняя; человковъ бы на ней и помину не было. Разв зврье какое жило бы, потому что зврь умне человка. Хотя бы песъ, хотя бы свинья, хотя бы даже гадъ какой, живутъ по Божьему, а мы люди — по звриному, по дурашному.

Іоаннъ Іоанновичъ помолчалъ и продолжалъ снова:

— То-то вотъ, внученокъ, пути-фицъ ты мой, какъ я тебя когда-тось звалъ; кабы ты не родился въ этранже, или бъ тогда у меня остался, такъ теперь бы, поди, не былъ съ ногой въ гробу. Что теб лтъ-то? Втрое меньше моего! A каковъ ты? Вишь глаза-то, какъ у мертвеца. У меня въ твои годы было десять женъ, не хуже, какъ у царьградскаго султана, а у тебя вотъ одна жена, да и та, голубушка-цыганочка, скучаетъ отъ одиночества, ждетъ не дождется, когда тебя за ноги стащутъ въ яму. Тогда она свженькаго себ мужа раздобудетъ. Что скажешь? Небось не нравится… То-то, пути-фицъ и есть!!

Но графъ Кириллъ Петровичъ ничего не говорилъ, даже губами не двинулъ; онъ смотрлъ на стараго дда, бодраго, веселаго, съ легкимъ румянцемъ на щекахъ, и спрашивалъ себя:

Неужели дду уже за семьдесятъ лтъ, а можетъ быть и боле?

И онъ, человкъ молодой годами, а совершенный старикъ тломъ и лицомъ, невольно позавидовалъ мысленно старому дду. И раздраженному больному мозгу Кирилла Петровича стало сниться на яву, мерещиться… Ему показалось, что это не ддъ Іоаннъ Іоанновичъ сидитъ предъ нимъ, а деревянная кукла, которая всегда на свт существовала, и при Петр Алексевич была она такая же, и теперь такая же, и черезъ сто лтъ эта кукла будетъ все та же. И подъ вліяніемъ полубреда больной закрылъ глаза и прошепталъ что-то безсвязное.

Эдуардъ, стоявшій у стны, двинулся впередъ и объяснилъ Іоанну Іоанновичу на половину русскими словами, на половину мимикой, что больной въ забытьи и что ему лучше уходить.

Іоаннъ Іоанновичъ поднялся, поглядлъ еще разъ въ изможденное и желтое лицо больного, покачалъ головой и вышелъ вонъ. За порогомъ горницы онъ невольно плюнулъ на полъ и вымолвилъ:

— Тьфу, создатель, вонь какая! Коли мн вс эти скляночки опорожнить, такъ и я помру.

Лотхенъ, между тмъ, уже успла предупредить барыню, что ддушка спрашивалъ о ней, а теперь покуда пошелъ на верхъ къ больному. Маргарита вдругъ воскликнула и удивила горничную.

— Не пускай его… Поздно! Теперь онъ мн не нуженъ!

Но это была странная вспышка молодой женщины. У нея дйствительно, голова еще кружилась отъ бесды съ ловкимъ и хитрымъ Гольцемъ. Не даромъ онъ былъ тонкій дипломатъ и любимецъ Фридриха!

Этими словами Маргарит будто невольно захотлось вдругъ похвастать передъ самой собой и передъ субреткой.

Но ттчасъ же, по какому-то внезапному обороту мыслей, графиня вздохнула и выговорила:

— Охъ, нтъ! Нельзя гнать. Напротивъ, онъ нужне, чмъ когда либо! Ахъ Лотхенъ, если бъ у меня были теперь большія, большія деньги… Что бы я могла сдлать!

— Во-первыхъ, долги уплатить, подсмивалась Лотхенъ.

— Нтъ, напротивъ… тогда бы можно ихъ и не платить совсмъ, серьезно отвтила Маргарита какъ бы себ самой.

— Онъ на верху давно? прибавила она. — Скоро сойдетъ… Ну, Лотхенъ, слушай… Мн, какъ полководцу, надо обдумать и ршиться на генеральное сраженіе… Завтра же или на дняхъ у меня должны бытъ деньги, иначе все пропало… потому что я начинаю новую жизнь… Боже мой! Да когда же онъ тамъ умретъ, наконецъ! вдругъ воскликнула она искренно, поднимая глаза на верхъ, гд была комната мужа.

Графиня, подумавъ, приказала любимиц впустить дда, когда онъ сойдетъ отъ больного, самой не входить къ ней и смотрть затмъ, чтобы люди не принимали никого. Затмъ она выпроводила Лотхенъ, вошла въ свою красивую полуспальню съ куполомъ и, пріотворивъ дверь въ гостиную, начала быстро раздваться. Чрезъ нсколько мгновеній Маргарита сидла уже предъ зеркаломъ туалета и, расчесывая свои длинные и густые волосы, обсыпала мягкими и волнистыми косами свои снжно-блыя и замчательно красивыя плечи. Изрдка она прислушивалась и зорко взглядывала въ зеркало, гд отражалась полурастворенная дверь въ гостиную…