Петербургское действо

Наконецъ, дверь изъ прихожей отворилась, послышались ровные и тяжелые шаги…

Іоаннъ Іоанновичъ вошелъ въ гостиную; не найдя никого, онъ постоялъ немного среди горницы и, сдлавъ еще нсколько шаговъ, сразу увидлъ въ растворенную дверь Маргариту полураздтую и сидящую предъ туалетомъ…. Она казалась глубоко погруженной въ свою думу; голова, съ распущенными по обнаженнымъ плечамъ волосами, граціозно наклонилась на бокъ, глаза были опущены…. Іоаннъ Іоанновичъ постоялъ, вздохнулъ какъ-то особенно, будто переводя дыханіе отъ усталости, и едва замтно покачалъ головой…

«Да! Этакой за всю свою жизнь не видалъ»! подумалъ онъ. «На картинахъ такихъ пишутъ»….

И вдругъ Скабронскій бросилъ шапку и палку на диванъ и подошелъ къ дверямъ:

— Маргарита, можно войти?… Вдь ужь все одно… Ужь видлъ…. воскликнулъ онъ, стараясь придать голосу шутливый оттнокъ.

Графиня молчала и не двигалась и, повидимому, не слыхала словъ: такъ глубока была ея дума.

Іоаннъ Іоанновичъ тихо, на цыпочкахъ двинулся къ двери и приблизился въ красавиц….

Маргарита давно слдила за всми движеніями старика, но очнулась и вскрикнула, когда губы его коснулись ея обнаженной спины….

— Испугалъ! разсмялся Скабронскій искусственнымъ смхомъ, будто насильно. — Ништо! A ты двери затворяй въ другой разъ….

— Ахъ, ддушка…. Какъ не стыдно!… Вотъ, говорятъ, молодежь дерзка съ женщинами, а старики?… Тоже хороши!

— A ты двери, говорю, затворяй. Впередъ наука…. Теперь ужь не уйду, хоть убей!

— Вошли, такъ садитесь. Что-жъ съ вами

Скабронскій слъ близъ туалета и, не спуская глазъ съ красавицы, жадно любовался ею.

Прошло нсколько минутъ молчанія. Маргарита причесывалась.

— Если бы такая, какъ ты…. только пожелала бы… пробурчалъ вдругъ Скабронскій. — Какія вотчины тутъ! Душу отдашь!

— Я спшу хать по очень важному порученію Гольца, выговорила Маргарита. — Бесдовать не моту. Уходите теперь, ддушка. Мн надо сейчасъ одваться….

— Ну что-жъ? Я не мшаю… Пожалуй, даже помогу теб… Ты вообрази, что я — не я, а энта, твоя верченая Лотхенъ.

Маргарита разсмялась звонко. Старикъ будто самъ давался въ руки и предлагалъ то, что думала она сама заставить его длать за минуту назадъ.

— Отлично! Это будетъ вамъ въ наказаніе за дерзость. Ну, Дотхенъ. Становись… Держи вотъ…

Маргарита взяла половину своихъ еще распущенныхъ волосъ и подняла… Старикъ сталъ за нею и, взявъ косы въ руки, началъ поддерживать.

— Господи, какія… Ей Богу, шелковыя!..

— Молчи, Лотхенъ! Ты забыла, что я не люблю, чтобы болтали, покуда я одваюсь! смясь вымолвила Маргарита.

И Скабронскій сталъ молча, не спуская глазъ съ плечей красавицы.

— Ну, готово… сказала она наконецъ. — Ну, теперь, Лотхенъ, вонъ тамъ въ комод, направо, розовые чулки… Башмаки должны быть вотъ тутъ, у дивана. Ну, скоре.

Іоаннъ Іоанновичъ розыскалъ и то, и другое…

Лицо его странно улыбалось, краска уже давно выступила на лиц и не сходила съ гладкихъ щекъ бодраго старика. Онъ поставилъ башмаки на полъ и подалъ Маргарит розовые шелковые чулки…

Маргарита, сидя, приподняла край юбки и протянула ему одну ножку…

— Ну, что же, Лотхенъ? Дла своего не знаешь! Становись на полъ и обувай… Снимай чулокъ…

Іоаннъ Іоанновичъ, молча, опустился съ нкоторымъ усиліемъ на колни, нагнулся и потянулъ чулокъ съ пальцевъ.

— Такъ нельзя снять! странно произнесла Маргарита.

Прошло нсколько мгновеній… Одна подвязка и одинъ чулокъ были сняты!..

— Хорошо, но скоре… другой!.. какъ-то раздражительно, злобно усмхнулась Маргарита.

— Нтъ… родная… тихо произнесъ Скабронскій. — Не могу… Помрешь…

И старикъ, стоявшій передъ красавицей на колняхъ, закачался и вдругъ схватилъ ее за руки, будто удерживаясь отъ паденія… И, уронивъ голову на ея руки и колни, онъ прижался въ нимъ горячей головой.

Маргарита будто замерла вдругъ и сидла неподвижно какъ статуя. Она огненнымъ взоромъ глядла на эту лежащую у нея сдую и лохматую голову и лицо ея стало вдругъ слегка блдно, какъ-то страшно, зловще-жестоко и злобно. Если бы сатана когда либо воплотился въ женщину-красавицу, то принялъ бы, конечно, это лицо и это выраженіе.

— Узжайте… вымолвила вдругъ Маргарита глухо.

Іоаннъ Іоанновичъ будто ждалъ этого слова и нуждался въ немъ… Онъ поднялся и, не оглядываясь, не прощаясь, почти выбжалъ вонъ. Чрезъ минуту онъ отъзжалъ отъ дому.

Маргарита осталась на томъ же кресл полуодтая, съ одной обнаженной ногой и съ тмъ же выраженіемъ сатанинской злобы. И снова сидла она и недвижна, и нма, и красива — какъ статуя…

Чрезъ часъ, когда она, одтая совсмъ, молчаливая, но уже грустная, а не злая, вышла садиться въ карету, въ передней явился съ задняго хода дворецкій дда, Масей, и передалъ графин цидулю и большой сундучекъ, окованный серебромъ… Маргарита вернулась въ комнаты. Сундучекъ былъ полонъ брилліантовъ на громадную сумму.

Вмст съ ними лежалъ кошелекъ и въ немъ тысяча новенькихъ, будто собранныхъ по одному, червонцевъ. Въ записк стояло только нсколько словъ:

«Посылаю, что накопилъ, когда собирался жениться. Бери все себ, продувная цыганка… но и меня въ придачу!».

Маргарита пристально смотрла на великолпные крупные брилліанты, но лицо ея было все-таки сумрачно и все-таки мгновеніями освщалось будто какими-то порывами гнва и злобы…

XXII

Близъ Синяго моста, между Мойкой и Большой Морской, среди небольшого садика, стоялъ небольшой деревянный домъ съ подъздомъ, выходившимъ на Мойку. Надъ дверями домика была маленькая вывска:

«Брилліантщикъ Іеремія Позье».

Человкъ, который уже давно жилъ въ этомъ дом, былъ отчасти замчательною личностію. Швейцарецъ, родомъ изъ Женевы, онъ былъ однимъ изъ тхъ иноземцевъ, которые являлись въ Россію какъ бы въ своего рода Калифорнію, чтобы, не имя ни гроша, составить себ большое состояніе. Когда цль была достигнута, то они покидали русскую землю, не только съ благодарностью, но отрясая прахъ отъ ногъ своихъ. Впрочемъ, брилліантщикъ Позье не былъ вполн похожъ на остальныхъ, ему подобныхъ иноземныхъ пришельцевъ.