Пётр и Павел. 1957 год

– А тут и понимать нечего. Завтра я сделаю Тамарке предложение, послезавтра подадим заявление в ЗАГС, а через месяц… Ты не знаешь, кажется, они месяц дают на испытательный срок?.. Так вот через месяц мы с ней распишемся, и… финита!.. Всё у нас будет, как полагается. Всё!.. Решено и подписано!.. Ты что, не рада?..

– Я?!.. Рада, Сенечка… Я очень рада!.. – она больше не могла сдерживаться и… разрыдалась.

Семён прижался щекой к её плечу.

– Ну вот!.. Ма!.. Разве так радуются? – краешком пододеяльника стал вытирать бегущие по материнским щекам слёзы. – Вот увидишь… Всё у нас будет хорошо… Лучше всех!.. И мы тебе ещё внука подарим… Алёшку!.. Понянчишься с ним всласть!..

В эту минуту он забыл: это не с Тамарой, а с Шурочкой они решили назвать будущего сына Алёшкой. Сейчас для него это было неважно!.. Сейчас он упивался новыми, незнакомыми ему до сей поры ощущениями…

Месть!.. Какое сладостное, упоительное чувство!..

Он им отомстит!.. Во что бы то ни стало отомстит!.. Всем!.. Без исключения!.. И Шурочке Крохиной в первую очередь!..

Утром первого января Пётр Петрович Троицкий заглянул в спальню к матери.

– Ну, болящая, как ты тут у меня?..

Валентина Ивановна приподняла голову с подушки и подставила щёку для утреннего поцелуя.

– Сегодня гораздо лучше, Петруша, – и, увидев недоверчивый взгляд сына, поспешно прибавила. – Честное слово, лучше!..

– Послезавтра на вечере в "Нефтехимике" ты должна быть, как огурчик!..

– Огурчика Петенька из меня уже ни под каким видом не получится, – горько съязвила мать. – Скис огурчик, протух!.. На помойку пора!..

– Какие упаднические, гнилые настроения!.. – возмутился сын. – Прекрати немедленно!.. – голос звучал бодро, но искренности в нём было маловато. – Как у Тургенева про воробышка, не помнишь?.. "Мы ещё повоюем!.."

– Ты-то ещё повоюешь, а я отвоевалась!.. – резко сказала она. Как отрезала. – Одно маленькое дельце завершить осталось и… На покой. Хватит с меня…

– Что за "дельце"?.. Секрет?..

– Скорее даже сюрприз… Скоро сам убедишься.

– Надеюсь, сюрприз приятный?

– А это заранее предугадать нельзя. Неизвестно, как всё повернётся.

– Что-то ты темнишь, мать!..

– Какое там!.. Слушай, Петруша, который день забываю с тобой поговорить… – Валентина Ивановна начала издалека. – Тут ко мне один молодой человечек за помощью приходил…

– Уж не Семён ли Ступак?

– Да, кажется, его так зовут…

– Ну, проныра! – в голосе Петра Троицкого зазвучали нотки восхищения. – Даже к больной матери пробрался!.. Ну, подлец!.. Настоящий журналюга!..

– Значит, ты в курсе, и тебе объяснять ничего не надо. Отпусти ты его с миром, не заставляй покаянную статью писать… А то у него, несчастного, любовь, семейное счастье рушится.

– Ничего у него не рушится, мать. Скорее даже наоборот… Он у меня в кабинете сидит и строчит так, что бумага под его пером дымится!.. Обещал через полчаса закончить. Если хочешь, я тебе покажу, что он там накропает.

– Как он у тебя в кабинете оказался? – удивилась Валентина Ивановна.

– Ты же знаешь, по утрам я бегаю в парке, так он меня там на аллее прихватил и не отпускал, пока я его домой не привёл. Настырный, нахал!..

Ступак, действительно, пошёл ва-банк.

Конечно, он не был уверен, что первый секретарь горкома не изменит своим правилам в первый день нового года и побежит привычным маршрутом, но решил во что бы то ни стало именно сегодня добиться приёма у высокого начальства. В доме, на улице – какая разница?!.. На его счастье, товарищ Троицкий не стал менять раз навсегда заведённого порядка. Ровно в половине восьмого он вышел из дому, перешёл через дорогу и лёгкой трусцой засеменил в полном одиночестве по заснеженной дорожке городского парка. Тут-то и настиг его неугомонный журналист.

– С Новым годом, Пётр Петрович! – радостно приветствовал он партийного босса. От неожиданности Троицкий даже остановился. – Ничего, ничего, – успокоил его Ступак, – вы не отвлекайтесь, бегите, а я с вами!.. Мне тоже очень полезно жиры свои растрясти… Не возражаете?..

Деваться было некуда, и они побежали вдвоём.

– Я тут план статейки набросал, хочу посоветоваться, – бодро начал Семён. – Мне кажется, не надо упоминать о неприятном инциденте, что с Андреем Николаевичем случился. Не стоит лишний раз подчёркивать… В случае с товарищем Новосельским лучше переключить внимание общественности с печального события в медвытрезвителе на какой-нибудь положительный факт из его биографии. И такой факт мне удалось откопать, – с непривычки Семён очень скоро начал задыхаться. Он волновался, к тому же разговаривать на бегу оказалось совсем не просто.

– И что же это за факт? – поинтересовался Троицкий, спокойной трусцой бегущий за здоровьем.

– Помните, полтора года назад загорелся дом престарелых в Маканино. Так Андрей Николаевич из огня трёх старух на руках вынес. У него там тётка родная проживала, и он как раз приехал её проведать, а тут пожар… Короче, героическим его поступок, может, и нельзя назвать, но как-никак проявил он себя с самой хорошей стороны.

Пётр Петрович рассмеялся:

– Там и пожара-то настоящего не было. Мне докладывали, больше дыму, чем огня. И спасать никого не понадобилось, из одной палаты стариков на всякий случай перенесли в соседнюю…

– Правильно, – согласился Ступак. – Вот Новосельский и переносил. А был пожар большой или маленький, кто об этом помнит?!.. Главное, сам факт!..

– А ты откуда про пожар узнал?.. Неужто сорока на хвосте принесла?..

– Из собственных уст пострадавшей старухи.

– Так у тебя, значит, и свидетели есть?..

– А то как же!.. Без свидетелей сам факт пожара яйца выеденного не стоит.

– И кто же эта пострадавшая?..

– Подруга моей соседки по коммуналке – Антонина Михайловна Зверева. Кавалер медали "За трудовую доблесть", ударница коммунистического труда.

– Ну, и ловок ты, Семён!.. Ох, ловок!..

– Не столь ловок, Пётр Петрович, сколь сообразителен.

– А вдруг эта Антонина Михайловна от свидетельства своего откажется или такое засвидетельствует, что нам с тобой не от пожара, а со стыда сгореть придётся?..

– Не придётся, – авторитетно заявил Ступак. – Антонина Михайловна с месяц уже, как померла. Но, благодаря ей, молва о героическом поступке товарища Новосельского жива и будет жить вечно!..

С пробежки по парку они вернулись вдвоём. Троицкий пошёл навестить мать, а Ступак за начальственным столом принялся сочинять сказание о героических подвигах Героя и Депутата. К десяти часам сага о пожаре в приюте для престарелых была готова. Получился в меру трогательный, но достаточно мужественный рассказ. Но оснавное достоинство его заключалось в том, что главным действующим лицом был отнюдь не Андрей Николаевич, а скромная труженица Антонина Михайловна Зверева, всю свою жизнь отдавшая беззаветному труду на камвольном комбинате и служившая примером для молодого поколения. Пожар и героический поступок Новосельского были всего лишь эпизодом в её нелёгкой трудовой биографии. И должна была эта статья пройти в газете под рубрикой "Эстафета поколений".

– Молодец, Семён! – Троицкий не ожидал от этого бойкого, но такого невзрачного молодого человека подобной журналистской прыти. – Да у тебя, мой милый – талант!..

– Меня в институте тоже хвалили, – скромно потупившись, сознался польщённый Ступак.

Пётр Петрович тут же позвонил Мяздрикову и прямо по телефону прочитал тому опус Семёна. Борис Ильич остался доволен.

– А что?.. Недурно… Очень даже недурно!.. А главное, неожиданно!.. – загудел тот в трубку своим баритоном. – Кахетинский, небось, ждёт не дождётся, что мы начнём что-то жалкое в своё оправдание лепетать, а мы ему эдакий финик под самый его отвислый нос: "Не угодно ли принять?!.." Молодец Ступак!.. Самого Кахетинского умыл!..