Пифагор
Шрифт:
Он сидел, прислонившись к спинке трона, отягощённый короной, утомлённый обилием лиц, пестротой одеяний, блеском драгоценностей, думая о том, когда это кончится и он окажется один или в тесном кругу друзей. Перед его мысленным взором проходили лица тех, кого он намеревался пригласить, а дарители всё подходили и подходили, и каждый падал перед троном плашмя, после чего проворно отползал в сторону, и его место занимал следующий. Из Зала приёмов каждый, кто выполнил свой долг, попадал в Зал пиршеств, где становился царским гостем.
Огромный прямоугольный стол был державой в миниатюре,
Все сидели молча перед накрытым, сверкающим драгоценной посудой столом. Но вот появился Бардия. Опустившись на своё место, он запахнул занавес и прикоснулся к чаше, украшенной гербом Ахеменидов. Пир начался.
На вопрос тестя, здоров ли он, Бардия ответил:
— Болит голова после ночного сновидения.
— Что же тебе снилось, царь? — участливо спросил Отана.
— Жеребец, — ответил Бардия. — Он скакал во весь опор, и я едва на нём удерживался. Внезапно он заржал, поднялся на дыбы, и я упал ему под копыта.
— Пустое, — проговорил Отана. — В ночь перед таким светлым праздником снам не верят. Мой отец рассказывал, что в ночь перед взятием Вавилона ему тоже снилось, что его сбросил конь, а наутро он на белом коне въехал в покорившийся нам великий город.
— Да, я тоже об этом слышал! — отозвался царь повеселевшим голосом.
Молчаливые слуги в длинных пёстрых одеяниях ходили вокруг стола, подливая вино. Развязывались языки. Присутствовавшие вспоминали о давних походах и приключениях, пирах и встречах. Чаще всего героем рассказов был Кураш. О Камбизе не вспоминали. Если бы среди гостей оказался какой-нибудь эллин из принадлежавшей персам Ионии, то написанная им впоследствии история Кураша ничем бы не отличалась от тех сказок, которые под теми или иными названиями испокон веков распространялись на Востоке, обрастая самыми невероятными подробностями.
Семеро были оживлённы и веселы, как и все. Они то и дело подносили к губам фиалы с вином, но никому не удавалось заметить, как они его выливали. Виновник же торжества жадно пил и ещё до наступления темноты был уведён телохранителями в свои покои. Отана его сопровождал до самой постели, где под балдахином царственного супруга ожидала испуганная Федима.
Что-то шепнув дочери, Отана возвратился в зал, где в отсутствие царя продолжался пир.
Было уже за полночь, когда по данному Отаной знаку заговорщики стали по одному покидать Зал пиршеств, чтобы встретиться в Зале совета.
Молча встав на колени, они прошептали слова молитвы и, поднявшись, направились к потайной двери, соединявшей зал с царской опочивальней.
Первым по ковру, скрадывавшему шаги, шёл Дарайавуш. В руке его поблескивал акинак.
Страшная весть
Проведя весь
день и ночь на корабле и отдав распоряжение команде готовить судно к зимней стоянке и никому не сообщать о себе, Пифагор отправился в Афины.Первым, кого он увидел, входя в город, был Метеох. Юноша бросился к нему.
— Ещё вчера в Афинах узнал, что ты был в Олимпии, — проговорил он. — И вот ты здесь! Какое везение!
— Ты прибыл вчера? — перебил Пифагор.
— Да, на рассвете.
— И я тоже. Соболезную твоему горю.
Метеох отступил на шаг.
— Но как ты узнал? Ведь я сейчас не думал об отце.
Пифагор отвёл глаза.
— Впрочем, я знаю, что тебе вопросов не задают... — продолжил Метеох. — Да, он завещал похоронить себя на родине, и я сейчас выполнил его волю.
— Не задают... Но тебе могу сказать, что есть вопросы, на которые я не в состоянии ответить и самому себе. Видя вчера плывущий в отдалении корабль, я понял, что на нём есть мёртвое тело. Почувствовал, и всё... А теперь расскажи, какие твои планы. Собираешься ли на Самос?
— На Самос? — удивился Метеох. — Разве ты не знаешь?
— Ты имеешь в виду его осаду спартанцами? Так она же кончилась!
— Да нет! Оройт заманил Поликрата к себе и зверски его казнил. Спутников же обратил в рабов. Среди них и кротонский врач Демокед.
Пифагор опустил голову.
— Какой ужас! — вырвалось у него. — По твоим губам я понял, что несчастье произошло в Магнезии. И как мог Поликрат принять приглашение, зная, в какой город его зовут?!
— При чём тут город? Он мог пригласить его и в Эфес, столицу своей сатрапии. Что бы это изменило? — пожал плечами Метеох.
— Тогда слушай. В космосе извечно действуют могущественные силы притяжения и отталкивания. Незримые, они во всём — в камнях, в деревьях, в водах. Но есть на земле места, где эти силы наиболее могущественны. Там происходят страшные бедствия, совершаются чудовищные преступления. Горе тому полководцу, который решится дать битву близ Магнезии. Ведь там даже камни притягивают камни!
— И ты мог бы предостеречь Поликрата? И он остался бы жив? — взволнованно спросил Метеох.
— Конечно. И удивляюсь, что этого не сделали Анакреонт, Демокед, наконец, Меандрий — пусть они не знали о гибельности Магнезии, но коварство Оройта им должно было быть очевидно!
— Анакреонт! Да его сама судьба спасла. Он бы обязательно отправился с Поликратом, не будь приглашён в те же дни Гиппием в Афины на торжество.
— Так Анакреонт в Афинах! — обрадовался Пифагор.
— Был в Афинах некоторое время, — ответил юноша. — Теперь он со своим новым другом поэтом Симонидом в Фессалии. И вообще... Не знаю, что он в нём нашёл. Говорят, он настоящий урод. Анакреонт больше мне не пишет. Что же касается Меандрия, которого ты вспомнил, в Афинах говорят, что он умышленно отправил Поликрата к Оройту на верную гибель.
— Мало ли что говорят, — возразил Пифагор. — Видимо, всё же на всех, в том числе и на Меандрия, нашло некое затмение. Ведь удалось отразить нападение спартанцев, и казалось, больше нечего бояться. Такие моменты наиболее опасны. Но довольно об этом. Ты ещё ничего не сказал о своих планах.