Пифагор

Царедворцы остановились, и в наступившей тишине, прерываемой лишь криками снаружи, Дарайавуш проговорил:

— Сейчас не время нас судить. Надо выйти к толпе и объяснить, что решение о смещении самозванца принято всеми нами, что на этот год по случаю прихода к власти нового царя прекращается набор в войско, что из имущества самозванца, которое будет продано с торгов, каждый перс получит по сиклю серебра [58] .

Между тем шум толпы усилился. Видимо, она уже достигла ступеней дворца. Стали слышны выкрики: «Где Бардия?», «Покажите царя!». В стену ударил первый камень.

58

Сикль (или шекель) — денежная весовая единица, распространённая в Передней Азии.

И царские друзья впервые в истории державы приступили к голосованию. Предложение было принято почти единодушно. И тогда Багабухша предложил тело самозванца предать огню. Раздались возмущённые голоса: «Это противно воле Ахурамазды!», «Огонь священен!».

В окна влетело несколько камней.

И вновь поднялся Отана:

— Мужи! Пусть Дарайавуш пойдёт говорить с народом, а мы тем временем решим, как уничтожить труп.

Против этого никто не возразил, и Дарайавуш выбежал из зала.

Панафинеи

— Ты счастливец, — проговорил Клисфен, пропуская Пифагора вперёд. — Прибыть накануне Великих Панафиней — дар судьбы, доступный не всякому.

Пифагор коснулся ладонью плеча афинянина.

— И добавь к этому: отыскать такого, как ты, провожатого, если не сказать...

— Договорю за тебя: друга. Чтобы понять, кто твой истинный друг, не требуется долгих лет знакомства. Симпатия, как и любовь, рождается мгновенно. Мы с тобою вместе всего два дня. А сколько впечатлений! Словно бы побывал с тобою в Сидоне, в Вавилоне, Кархедоне, в Регии, в Кротоне, странствовал по горам, переправлялся через реки, любовался берегом Ливии и островом лотофагов.

— А я с тобою — в Сикелии взбирался на Этну, брёл через пески Ливии к оазису Аммона, и, право, в тех местах мне больше нечего делать. Друг — это второе «я». Но всё же — куда мы сейчас идём? Мне кажется, что наблюдать за процессией лучше со стороны.

— О нет! Праздник — это апогей жизни. Нужно находиться в самой гуще. Быстрее за мною! Вот уже юноши выкатывают из-за загородки корабль. Вглядись! Это уменьшенная копия нашей священной триеры. Видишь, они натягивают на мачту вместо паруса пеплос. Взгляни — он так блещет, словно бы соткан не на акрополе, а в ином мире, не руками наших непорочных дев, а самой Афиной. И как великолепно это изображение Афины, заносящей копьё над головой титана, мятежного сына земли.

— Да, удивительное зрелище, — проговорил Пифагор.

— Полюбуйся на наших дев, — восторженно продолжал Клисфен, — на их поступь лебединую, на сосуды на их головах, на сиденья, какие несут мальчики, — из слоновой кости для богов верхнего мира, из чёрного дерева для подземных богов.

— Эти дары достойны великой искусницы и труженицы Афины, — согласился Пифагор. — Но кто это несёт над дароносицами зонты? Кто обмахивает их веерами?

— Это дочери и жёны метеков, — пояснил Клисфен. — Но вот повели жертвенных быков и овец.

— Это зрелище мне неприятно. Зачем омрачать праздник кровью этих прекрасных животных? Во время моего плавания кормчий-финикиец возмущался тем, что Камбиз объявил войну кархедонцам за то, что они едят собак. Я тогда подумал, хорошо бы нашёлся какой-нибудь деспот, который бы объявил войну за поедание животных, наших меньших братьев. Ведь только страх в состоянии освободить нас от этой преступной и пагубной привычки.

— Ты, разумеется, шутишь. Мне кажется, деспотическая власть опаснее того, что вызывает у тебя возмущение. Деспотия — самое страшное из зол. Конечно, наши эллинские тираны принесли немало пользы. Они ослабили владычество евпатридов. Теперь же пора брать власть демосу.

— О нет! — воскликнул Пифагор. — Трижды нет! Демос завистлив и невежествен. Суждение одного знающего человека весит больше, чем болтовня мириад невежд...

— Прислушайся! — перебил Клисфен. — Стук копыт. Это приближается наша гордость — конница. И я не знаю, кто более породист — кони или наездники. Тебе ведь известно, что и я из породы этих гарцующих всадников-евпатридов, в имена которых так часто входит слово «конь».

— Ты имеешь в виду сыновей Писистрата Гиппия и Гиппарха?

— И их тоже. Пусть всадники служат украшением парадов, и не более того. Власть должна принадлежать тем, кто выращивает виноград и оливки, кто их продаёт, кто владеет рудниками и кораблями. Тираны всегда пользовались поддержкой этих людей, ибо они менее опасны им, чем евпатриды, но до власти не допускали. Тираны повсеместно устранили древние экклесии под предлогом того, что на них главенствовали у нас евпатриды, у тебя на Самосе — геоморы. Надо влить в старые мехи новое вино. Экклесия должна решать все главные вопросы в жизни полиса — выбирать должностных лиц, принимать законы и следить за их исполнением. И в суде евпатридам не место.

— И кого же ты собираешься посадить на сиденья гелиэи [59] ?

— Выборных из демоса.

— Одним словом, ты хочешь заменить гесиодовского пестрошейного ястреба соловьями [60] . Бессмысленно! Соловьи очень скоро разучатся петь и превратятся в таких же хищников и мздоимцев. И вот тому пример. Повсюду на Востоке должность судьи передаётся от отца к сыну. Это наследственные взяточники. Борясь с этим злом, как мне говорили, царь Камбиз казнил нескольких наиболее наглых мздоимцев и обил их кожей судейские кресла, полагая, что урок пойдёт впрок их сыновьям, которым придётся на них сидеть.

59

Гелиэя — суд.

60

Речь идёт о широко известной в древности басне Гесиода о ястребе и попавшем в его когти соловье, выражающей бесперспективность борьбы с власть имущими.

— Какой ужас! — не удержался Клисфен. — Судить, сидя на останках отца! А я ведь слышал, что персы особенно чтут своих родителей.

— Ужас не только в этом, — добавил Пифагор. — Сыновья судей продолжают брать мзду, как и их отцы. Контроль же за ними может привести к появлению сословия доносчиков и к тирании народа, которая ничем не лучше тирании отдельных лиц.

— Но где же ты найдёшь столько умных и честных людей, чтобы достойно управлять государством?

— Должно быть изменено воспитание. В каждом городе хорошо иметь школу, готовящую образованных людей. Поверь мне, они не будут ни тиранами, ни мздоимцами. Строй, который спасёт Элладу, — это ноократия [61] .

61

Ноократия — власть разума (греч.).

— Пока мы спорим, процессия миновала гору и движется к акрополю, — заметил Клисфен.

Акрополь снизу, с тёмной улицы, по которой шли Пифагор и Клисфен, виднелся сфрагидой с рельефными изображениями, сверкавшими мириадами огней. В центре белели колонны храма Афины Полиады [62] .

— Да, Панафинеями Писистрат оставил о себе вечную память, — проговорил Пифагор. — Он превратил Афины в один из наиболее благоустроенных эллинских городов. Ныне, когда мы идём по этой замощённой улице, слышно, как под ногами течёт вода, словно бы охлаждая кипевшие против Писистрата страсти и делая его имя образцом достойного правителя.

62

Полиада — покровительница города (полиса).