Письма солдат

С мостика на палубу спустился каперанг Кожин. Командир обвел взглядом свою небесную элиту, немного задержался на Кирилле, подмигнул родственнику.

— Константин Александрович, разрешите.

— Вы командир, Евгений Павлович.

Кожин еще раз пробежал глазами по лицам людей, одобрительно кивнул при виде плотного составленных на корме «Сапсанов». Не полный комплект. Увы. Но это лучше, чем ничего.

— Господа, нет толку в красивых словах. Вы должны остановить и рассеять ударную волну. Вот и все. Можете угробить все машины. Железо копейки. Получим новые. Но мне нужно чтоб вы победили и вернулись все живыми. Мокрые, на плотиках, с разбитыми рожами, но живые. Понятно?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — грохнули ребята.

С такими словами к ним еще никто не обращался.

— Василий Сергеевич, — командир подошел к отдельному построению бомбардировщиком. — Можешь меня крыть последними словами, но ты и твои люди обязаны колупнуть «Рейнджер». Дорогу расчистят, тебя прикроет третья эскадрилья. Сейчас «Полтава» полным ходом идет на перехват. Ты или ребята с «Синопа» собьете янки ход, и «Полтава» разорвет его в клочья. Не получится, он нам еще принесет горя.

— Не подведем, Евгений Павлович, — поручик Ефремов даже не смотрел на своих людей, спиной чувствовал: пойдут все. Не все прорвутся, но не сдрейфят.

— Разрешите ребятам перед вылетом причаститься. Так нам легче будет.

— Добро, — Кожин повернулся к начальнику авиаотряда. — Время есть?

— Есть. Я людей заранее поднял. Давайте тогда на палубе молебен проведем.

— Отца Сергия сам предупрежу, чтоб не тянул, но причастил и благословил всех.

Авианосец там временем нес свои винты на чистый норд. За кормой готовились к взлету поредевшие эскадрильи «Наварина» и «Синопа». Как только на палубе отзвучало последнее «Аминь», летчики приняли святые дары, взвыли сирены.

— По машинам! Прогреть моторы!

Кирилл рысью взлетел по стремянке и запрыгнул в кабину. Все отработано до автоматизма. «Выборг» идет самым полным против ветра. Баки под завязку, пушки и пулеметы проверены, стволы вычищены, под капотом и в крыльях уложены тяжелые гроздья снарядных лент.

— Первая эскадрилья, — в наушниках хрипит голос Сафонова, — наш курс норд-вест. Перехват. С истребителями не связываемся. Работаем по пикировщикам.

Мотор поет свою песнь. Датчик температуры медленно ползет к зеленой зоне. Ремни пристегнуты, приборы проверены, зеркала выверены.

— Господа, доложить готовность.

— Десять. Готов, — сразу отзывается ведомый.

— Дюжина, не готов. Мотор грею.

— Доложить по готовности.

Через пять минут с палубы авианосца срываются первые истребители. Солнце высоко, волнение слабое. Погода курортная. А где-то там за горизонтом рубят винтами воздух «Даунтлесы» и «Уалдкеты», стелются в партере «Девастаторы».

— Господи, дай чтоб хватило патронов, — шепчет прапорщик и сдвигает сектор газа.

Глава 23 Санкт-Петербург

14 августа 1941. Князь Дмитрий.

— Проходи! Чай, кофе? — всевластный император Алексей Николаевич поднялся из-за стола навстречу своему порученцу.

— Добрый день. Мне как всегда кофе.

— Располагайся. Извини, что корабля на бал, — царь поднял трубку телефона. — Пожалуйста в кабинет чай с лимоном, кофе из последней партии, набор на двоих.

— Что случилось? По лицу вижу.

Алексей переложил стопку бумаг на край стола. Вид у царя мрачноватый, но в глазах светится огонек.

— Последние сводки читал? Нашим морякам чувствительно щелкнули по носу. Недооценили янки, вот и поплатились.

— Насколько серьезно? В газетах пишут о сражении и боях на островах. Оценки нейтральные и благолепные.

— Ты левацкую прессу не читал. Я тебе пришлю подборку. Посмеешься.

— Тебя опять именуют Дракулой, кличут кровопивцем?

— Пустое. Привык давно. Сам знаешь, я на самом деле буквально пью кровь русского народа. Вот только утром очередное переливание сделали, — Алексей рефлекторно потер сгиб руки.

Князь стиснул зубы, он слишком хорошо знал сюзерена, врагу бы не пожелал такое. Зависеть от врачей, бояться ушибов, малейших царапин и всегда возить с собой холодильник с консервированной кровью — хорошего в этом мало.

— За такие сравнения казаки молча зарубят, а работяги с заводов и верфей морду в кровь разобьют. Может не слышал, но в народе все твои доноры числятся твоими кровными братьями.

— Слышал. Как еще Наталья Сергеевна меня терпит такого несчастного. Постоянно в делах, месяц не могу ее с детьми на яхте дальше Кронштадта вывезти. Сидит со мной взаперти, как Мария Магдалина.

— Не наговаривай. Любит тебя императрица, ты ее любишь, иначе такого бы не говорил. Дурак ты, Твое Величество. Даже при друзьях такого бы не говорил. Тебя люди уважают, молятся за твое здоровье. И вообще, уныние смертный грех.

Император в ответ усмехнулся. Настроение с утра капитально испортили. Дмитрий не виноват, но попался под руку, потому услышал то, что царь старался держать в себе.

— С грехами сам разберусь. У меня целых три патриарха. Отмолят. Наши у Антигуа нарвались на горячий прием, сами виноваты.

— Серьезно вляпались?

— Не так чтоб очень. Большие потери в людях. Летчиков как косой проредило. Больше половины действующего состава эскадр встало на ремонт, собирают конвои чтоб перетащить калек на балтийские верфи. Болезненно, но не фатально. Янки по косвенным данным тоже кровью умылись.

— Баш на баш? — Дмитрий недоуменно приподнял бровь. — С нашим перевесом в силах удивительно. Американцы нашли второго Нельсона?

— Не сказал бы. Скорее мои адмиралы умудрились разыграть мистерию Максимилиана рейхсграфа фон Шпее.

В дверь постучали, затем слуга внес серебряный поднос с чашками, заварником, тарелочками и небольшим самоваром.

— Спасибо, — царь благодарно кивнул.

Дмитрий потянулся к кофе. Сам аромат бодрил, возбуждающе щекотал ноздри.

— Ну, как тебе?

— Недурственно. Мягкий, крепость чувствуется. Хороший кофе.

— Отстал ты от жизни. Это новинка сезона. Настоящий русский кофе.

— Если не ошибаюсь, у нас кофе под своими марками несколько десятков лет обжаривают, сушат и упаковывают.