Пить, петь, плакать: пьесы

Фомина молчит в задумчивости.

Фомина. Понимаешь, Сережа. Месяца три назад у меня кончился стиральный порошок. Я поехала в хозяйственный. Это тут, на сорок пятом километре. По дороге я как-то задумалась. О любви, о печали, о надежде. Задумалась и отключилась. А когда я снова включилась, меня жутко рвало. Кровь хлобыстала. Какие-то люди волокли меня в «скорую помощь». А моя бедная машинка стояла, основательно врубившись в столбик с плакатом «ГАИ Московской области приветствует внимательных водителей».

Степцов. Что, серьезно? Ты попала в аварию? Я не знал.

Фомина. Сотрясение было сильное. Так что я многое подзабыла. Вылетело все из дырявой башки. Ты уж не обижайся.

Степцов. А сейчас как? Болит голова?

Фомина. Да нет. Раньше сильно болела, а теперь почти прошло.

Степцов пытается прикоснуться к ее голове, повязанной косынкой. Фомина пятится и ускользает от него.

Фомина. Ну расскажи мне еще что-нибудь про нас с тобой.

Степцов (усмехается). Что тебе рассказать? Однажды я тебя очень долго ждал. Ты была на каком-то длинном собрании, комсомольская богиня, вы там то ли выбирали кого-то, то ли, наоборот – убирали. А я сидел на подоконнике напротив актового зала, ждал тебя и курил. Сначала подошел ко мне пожарный и сказал, что нельзя курить, потом стукачка из деканата, тоже сказала, что здесь не курят, потом проректор по науке, толстый этот. А я все сидел на подоконнике, курил, ждал тебя и думал: зачем я ее жду? Мне хотелось показать тебе дом, в котором я родился. Мой отчий дом. Дед у меня был врач, и прадед тоже, и у нас был свой дом на краю города, такая старая дача, темные бревна, веранда с цветными стеклами, золотые шары в саду. Окрестные жители так и называли – дом доктора. Вот там я родился, вырос и школу закончил. А потом город стал наступать, метро прорыли, дом наш снесли. И на его месте ничего не построили. Так что я хотел показать тебе пустое место от своего отчего дома. Я тебя ждал, ждал... Темнеть стало, дождь пошел, собрание кончилось, мы ехали вместе в совершенно пустом троллейбусе и молчали. На перекрестке я сказал тебе «пока» и пошел в общагу портвейн пить. А ты дальше поехала...

Фомина (помолчав). Да. Даже жалко, что тебя скоро убьют.

Степцов. Знаешь, Аня. Есть у меня к тебе одна просьба.

Фомина. Говори.

Степцов. Обещай, что не откажешь.

Фомина. О чем разговор...

Степцов. И не будешь смеяться.

Фомина. Не буду смеяться.

Степцов. Дай слово.

Фомина. Даю.

Степцов. Я хочу вымыть твои волосы.

Фомина (громко, глупо хохочет). Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! (Прикрывает рот ладонью.) Извини.

Степцов. Мне ничего так сильно не хотелось. У тебя такие чудесные волосы. Только не под краном вымыть, а по старинке. Долго-долго поливать из кувшина.

Фомина. Ну попробуй. Должны же у человека мечты исполняться. На, мой. (Снимает платочек с головы. Она брита наголо.)

Пауза. Фомина стоит, наклонив голову.

Степцов. Это из-за катастрофы, да?

Фомина. Понимаешь, мне голову в двух местах зашили. Как только волосы отрастут немножко, тут же башка болеть начинает.

Степцов (рассматривает ее голову, осторожно касаясь пальцами). Вот тут зашивали? И тут тоже, да? Ничего, аккуратно зашили.

Фомина. Какие у тебя руки хорошие. Даже приятно, когда ты трогаешь. Тебе, Сергуня, тоже надо было стать доктором. А не сценарный факультет заканчивать, чтобы грузчиков лупить. (Выпрямляется, поднимает голову.)

Они смотрят друг на друга.

Знаешь, что? Теперь тебя, пожалуй, не убьют! Точно. Потому что твоя мечта еще не сбылась. А убивать человека, у которого мечта не сбылась, никто не станет. Теперь тебя долго не убьют! Пока я длинные волосы не отращу. Вот!

Степцов. Да меня и так не убьют. (Усмехается.) Я ведь уже расплатился давно. И ребят своих послал вломить кому надо.

Фомина (сварливо). Что ты тогда мою больную голову морочишь? Дурак! (Тут же.) Что бы тебе такое подарить? Давай, Сергуня, крестами поменяемся?

Степцов. Лучше майками.

Фомина. Запросто.

Фомина и Степцов одновременно стягивают майки, секунду смотрят друг на друга и обмениваются ими.

От тебя Новым годом пахнет. Елкой.

Степцов. Это просто водка такая, можжевеловая. Анька, у тебя рюкзак есть?

Фомина. Вон красный, в прихожей висит.

Степцов. Бери рюкзак, поедем с тобой яблоки воровать.

Фомина глядит, не понимая.

Мы с пацанами, с одноклассниками, раньше каждую осень в сады лазили, там, у нас, на окраинах. Яблоки трясли. Традиция такая. Даже когда школу закончили, уже здоровенные дядьки, специально собирались каждую осень и ехали яблоки воровать.

Фомина. Психи вы, мужики, непролазные.

Степцов. Поехали, Анька.

Фомина. Во-первых, сейчас август. Яблоки еще не созрели. А во-вторых, нам непременно накостыляют.

Степцов. Ты, Анна, не боец. (Берет радиотелефон.) Здравствуйте, Дубровина, пожалуйста. Это Степцов говорит. А. Ну ладно. Передайте, хотел позвать его яблоки воровать. (Дает отбои.) В Федеральном собрании, видите ли, заседает. (Снова набирает номер.) Але, Наташа? А Саня где? Что это вдруг? Как приедет, скажи, пора яблоки воровать. Целую. (Отбои.) Этот сквалыга в Вене вальсы слушает... (Набирает номер.) Добрый день, соедините меня, пожалуйста, с Марченко. Не может быть... Нет, нет, спасибо... (Отбой.) Арестовали вчера, представляешь? Уже фирму описывают. Банкир, трам-та-ра-рам... Видно, придется мне одному яблоки трясти. А одному – несподручно.

Фомина. Я с тобой как-нибудь потом поеду яблоки воровать. Обязательно. Я тебе обещаю. А сейчас я просто не могу. Извини, Сережа. Знаешь, у меня сейчас все очень плохо...

Степцов. Что у тебя плохо? Расскажи мне.

Фомина (помолчав). Странно. Раньше я все ждала, что придет какой-нибудь хороший человек и попросит: «Расскажи мне, что с тобой было». И я расскажу. А теперь я никому ничего не могу рассказать. Перехотелось, что ли...

Степцов. Это потому что ты гордая.

Фомина. Я только думаю, что я гордая. А на самом деле у меня просто характер тяжелый. (Пауза.) Знаешь, давай вот что. Встретимся с тобой, когда у меня все будет хорошо. Уже скоро. Сейчас у нас что? Август? Вот давай в октябре. Нет, в ноябре. Уж в ноябре-то у меня точно все будет хорошо! Решено! Пятнадцатого ноября я прихожу к тебе в переход. В ларьки. Ночью.

Степцов (смеется). Зачем в переход? Почему ночью?

Фомина. А я люблю ночные подземные переходы. Электричество гудит, ветер дует, клочья всякие летят, и пахнет осенними цветами, горько-горько. У тебя в переходе продают осенние цветы?

Степцов. Будет сделано, ваше величество.

Фомина. Ну вот, видишь, как все здорово.

Степцов молчит.

Ведь все здорово, правда?

Степцов. Клево все до невозможности. Я только никак не пойму: почему ты должна крутить романы неизвестно с кем, если есть я? Почему я должен жить с тупорылыми бабами, если есть ты?

Фомина. Вот в переходе-то мы все это и обсудим. И что-нибудь вместе придумаем. (Пауза.) Ну, пока?

Пауза.

Степцов. Пока.