Плачь обо мне, небо

– Кати, – то ли с шутливым укором, то ли с едва заметной усмешкой произнес он.

Способность видеть вернулась к нему почти моментально: тихий смех раздался за спиной, а тонкие женские руки, скользнув вниз, оплели его шею. Невеста прижалась к его виску своей щекой, на миг замерев в этом интимном объятии. Дмитрий невольно накрыл её сомкнутые кисти своей ладонью, наслаждаясь столь редкими для них секундами спокойной, умиротворяющей близости.

Чем меньше оставалось до венчания, тем меньше у них было возможности оказаться наедине, да и просто побеседовать не о делах.

– Мне нужно поговорить с тобой.

Иллюзия безмятежности рухнула, разбитая этим глухим голосом, в котором явно крылось не желание отправиться на пикник. Впрочем, у него тоже имелась тема для беседы, хотя явно не настолько тяжелая.

– Что-то стряслось? – он полуобернулся, чтобы встретиться взглядом с отстранившейся буквально на несколько дюймов влево Катериной и убедиться в верности своих догадок: лицо её, обычно украшенное легкой улыбкой, сейчас было омрачено какой-то странной тенью.

Руки её выскользнули из его ладони, ничуть их не удерживающей, и сама она, распрямившись, медленно обошла письменный стол, на котором каждая вещь придерживалась определенного порядка – хаоса в кабинете никогда не наблюдалось. Педантичность, присущая Шуваловым, прослеживалась во всех кровных членах семьи, хотя Эллен это, похоже, обошло стороной.

Почти бездумным движением Дмитрий снял с темной столешницы золоченый колокольчик, чтобы распорядиться о подаче чая: все явно не окончится парой фраз.

Катерина дождалась, пока появившаяся сию же минуту служанка отправится по поручению на кухню, и только после этого, сделав какой-то особенно глубокий вдох, что выдала слишком поднявшаяся грудь, обтянутая плотным лифом закрытого утреннего платья, все же решилась нарушить молчание:

– Мы можем перенести свадьбу?

Дмитрий во все глаза смотрел на невесту, присевшую в обитое темным сафьяном кресло: идеально ровная спина, сплетенные в замок пальцы, костяшки которых побелели от напряжения, едва приподнятые плечи, словно ей стоило немалых усилий держать их раскрытыми, и поблекшие глаза, из которых будто весь цвет вытянули. Они никогда и не были ярко-зелеными, но до того еще он их не видел настолько отдающими серостью: даже в тот злополучный день, когда раскрылась правда о его «смерти», и она с ужасом смотрела на «воскресшего» жениха, она не выглядела столь… безжизненной.

Что он должен был сказать? Как должен был отреагировать?

Пожалуй, можно уже уверовать в высшие силы и судьбу, которая желает чинить препятствия на, казалось бы, ровной дороге. Чем он так прогневил Создателя, что столь долгожданный момент в который раз отдаляется от него? Неужели им нельзя и вовсе венчаться, и что-то там, наверху, пытается его уберечь от ошибки? Дмитрий никогда не был фаталистом, не находил удовольствия в объяснении всего, что происходит, чужой волей. Однако как ему воспринять тот факт, что уже в третий раз назначенная дата свадьбы обращается прахом?

Безусловно, во второй он сам был повинен, решившись на авантюру с собственной гибелью, но все же. Это начинало походить на чью-то злую шутку.

Служанка, неслышно подавшая чай, осталась незамеченной: Дмитрий поднялся, когда отворилась дверь, чтобы хоть на долю минуты перестать видеть бледное лицо невесты, которое совсем не давало ему возможности мыслить разумно. На миг подумалось, что она устала от его вечного долга перед Императором: это было бы вполне закономерно, и, в какой-то мере, правильно – ради нее стоило оставить службу. Ради такой женщины стоило оставить вообще все.

Но он не мог так поступить.

Она знала это. И принимала. По крайней мере, до сего момента.

– Скажи, ты действительно желаешь венчаться со мной? – севший голос Дмитрия, отвернувшегося к окну, сбил дыхание в груди Катерины: рука замерла на полпути к чашечке, глаза чуть расширились. Несколько секунд потребовалось ей, чтобы вернуть самообладание и абсолютно ровным, недоуменным тоном отозваться:

– Почему я должна этого не желать?

Тишина, накрывшая кабинет, длилась не более минуты, но была столь тяжелой, что время растянулось в бесконечность, прежде чем была прервана новой фразой. Совсем не той, что Дмитрий намеревался произнести, но почему-то именно она сорвалась с языка раньше прочих.

– Я знаю о твоих чувствах к Наследнику Престола.

В том, как было произнесено это утверждение, не читалось раздражения или осуждения — оно звучало абсолютно бесстрастно, чем немало удивило Катерину, вздрогнувшую от неожиданных слов. Не понимающая, что ей стоит сказать, она лишь как-то беспомощно разомкнула губы и сжала в руках хрупкую чашечку, словно надеясь в ней найти недостающую уверенность.

– Я не лгала тебе, давая свое согласие, — качнув головой, она тихо выдохнула, — и не солгу, поклявшись пред образами в верности и искреннем желании стать тебе женой. Но я пойму, если слухи, окутавшие Петербург, излишне мучительны для тебя, и ты не захочешь видеть рядом с собой ту, что позволила говорить о своей связи с цесаревичем.

– Что слухи — всем известно, сколь изобретательны столичные сплетники и сколь сильно любят приукрасить домыслами то, чего нет, — все так же стоя к невесте спиной, Дмитрий едва заметно передернул плечами. — Меня не заботит молва. Но я не желаю неволить тебя и вешать на шею камень в виде нашего союза.

– Прости, если дала повод думать о предстоящем венчании в таком ключе. Я молю Бога, чтобы стать тебе достойной женой, и ни единого мига не видела наш брак — навязанным.

– Тогда почему ты хочешь перенести свадьбу?

Он мог поклясться – она судорожно вздохнула, хотя постаралась сделать это как можно более неслышно. Её что-то терзало.

– Борис Петрович…

Одно только это имя уже всколыхнуло неугасимую злобу внутри: Дмитрий и не думал, что может кого-то столь яростно ненавидеть. Как оказалось – мог. И то, что об этом человеке вновь вспомнили, не сулило ничего хорошего.

– … он виделся со мной вновь, – закончила Катерина, обеими ладонями уже удерживая фарфоровую чашечку, которая не опустела ни на глоток.

– Что он сказал тебе? – наконец обернувшись, Дмитрий заметил, как подрагивают тонкие пальцы, как напряжены бескровные губы, как тяжело и неровно вздымается грудь. Теперь он не имел сомнений: кроме как в князе Остроженском иных причин для переноса свадьбы нет.

– Он не отступился от своих планов. И не отступится, – ей все же удалось совладать с эмоциями: чашечка опустилась обратно на блюдце, худощавые кисти легли одна на другую, уже не сжимая друг друга так судорожно. – Он желает, чтобы я стала фавориткой цесаревича, а после добилась морганатического брака и коронации.