Пленник. Война покоренных. Книга 1. Милость богов

Ему бы побольше людей.

И поменьше думать обо всем этом.

Он сам не знал, чего ему надо.

Сидевший на табурете Уррис Остенкур поднял глаза на вошедшего Дафида. Его жилище было на четыре уровня ниже того, которое отвели группе Тоннера, и располагалось в направлении, противоположном тому, где находились квартиры Джеллита, Меррол и Оллстина. Безопасник жил чисто и просто. Стены желтые, пол – почти белый. Кухонька – такая же, как у Джеллита; общая комната со стульями, табуретками и низким столом из эмалированного металла. Остальные члены его группы разошлись или спали – Дафид не знал, кто что делает.

– Я все гадал, кто из вас, – сказал Остенур.

– Что «кто из нас»?

– Джессин передала вам мое предложение. Кто-нибудь должен был отозваться. Очевидно, либо ты, либо Фрейс. Могла быть и Янин. Садись, прошу. Рассказывай, что вы надумали.

– Я никого не представляю. В смысле, это не официальный ответ, ничего такого.

– Стало быть, дружеский визит. Надо же! Садись.

Когда Дафид сел, Остенкур заулыбался шире, словно исподволь чего-то добился.

– Ладно, Алькор. Выкладывай, почему ты считаешь, что мы не правы.

– Те работы, которые они нам задали… Они только отчасти ведутся ради результатов.

– Согласен, – ответил Остенкур. – И думаю, мы оба понимаем, в чем суть. Вообще всего? Речь об одомашнивании, не так ли?

– Представители всех видов, с кем я говорил, либо боятся, либо смирились со случившимся. Или даже в восторге от этого. Таких, как вы, Джеллит, Синния… таких нет.

– Основа выживания, – кивнул Остенкур. – Те, кто бузил, уже умерли.

– И те, кто не выдержал. Думаю, так вышло с коридорными воронами.

– Это кто? – спросил Остенкур.

– И те, кто не подходит под заданные условия. Кто не вписался, пусть даже не бунтовал открыто. Пьющие ночью не пытались спалить библиотекаря. Они попытались спалить нас – и проиграли. Я просто пытаюсь уложить все в голове. Чего хотят карриксы. Где проходит черта.

– И вот к чему ты пришел, – подхватил Остенкур так мягко, что у Дафида встопорщились волоски на затылке. – Послушай, я с тобой согласен. Мы одинаково смотрим на вещи.

– Карриксы на Анджиине в мгновение ока убили каждого восьмого. Сейчас мы на их территории. Тут не устроишь партизанскую войну, такую, в какой мы могли бы победить.

– И это верно.

– Тогда о чем разговор?

Остенкур качнулся на табурете, оторвав от пола передние ножки. Как ни в чем не бывало – но за его спокойствием скрывалась холодная ярость.

– Знаешь, я тебя еще по перелету запомнил. Как ты защищал тюремщика, вместо того чтобы поддержать Синнию и других. Хочу сказать, я не сержусь на тебя за трусость. Я все понимаю. Дело, ради которого я тебя приглашаю, требует исключительной отваги.

– Нас могут убить. И не только нас. Если мы убедим их, что люди не поддаются одомашниванию? Я думаю и о тех, кто остался дома. Карриксы во всем, кроме самих себя, видят орудия, и непригодные, думается мне, выбрасывают.

– Ты думаешь, что, если мы взбунтуемся, они прикончат Анджиин.

– Я не представляю, как можно рисковать этим.

– Это уже случилось, сынок. В тот день, когда они присвоили наше небо. Знаешь, чем ты занят? Ты думаешь, что если старательно задирать лапки кверху, если полностью покориться, то, может, удастся ими управлять. В тебе говорит горе, и оно лжет. Этого не надо стыдиться. Это естественно. Но это ошибка.

– А тебе не жмет решать за всех? Благородная последняя битва, в которой погибнут все, – это точно что-то правильное?

Дафид сам удивился тому, как звенит его голос.

– Мне выбирать не приходится. Я всю жизнь работал на грани между гуманностью и насилием. Карриксы проверяют, получатся ли из нас домашние животные, а я уже знаю ответ. Не получатся. Никогда. Кто-нибудь станет сопротивляться. Такая вот порода приматов. Свернуться клубочком, как милая домашняя зверушка? Этого не будет, поэтому или мы выступаем сейчас, или ждем, когда карриксы это поймут.

– Победить невозможно.

– Я не дурак, Алькор. Знаю, что мы проиграем. Уже проиграли. Но я хороший организатор. Я хороший боец и, думаю, сумею хорошенько расквасить им носы. Если не я, рано или поздно найдется другой, может быть, не такой умелый. А уж последствия определят твой дружок-библиотекарь и его начальство. Мы ни черта не можем изменить.

30

«Мы ни черта не можем изменить».

Дафид сидел на своем обычном месте, наблюдая за течением инопланетных существ через зал-собор. Раньше это было ему в радость. Радостью хотелось поделиться. Хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом, вместе с ним восхищался величием и необычностью происходящего.

Он помнил это чувство, но больше не испытывал его.

Он уже знал кое-кого из них. Костяные лошади – филархи. Тикающие шары – уоменты и соуны. Крабы величиной с собаку не сказали, как называют себя.

Прежде он был наблюдателем, случайно оказавшимся внутри гигантского организма. Теперь, зная имена и истории, он лучше представлял состязания и противоречия, определявшие здешнее бытие. Здесь, на стыке эволюции и политики, обрекались на смерть целые виды.

Когда погибнет его вид… А он погибнет. «Мы ни черта не можем изменить»

В каком-то смысле планета-тюрьма очень напоминала ягоду. Та представляла собой кожуру вокруг сочной массы – другого организма, который научилась эксплуатировать; карриксы были цивилизацией-оболочкой, которая разводила внутри себя другие виды, собирала других существ и распоряжалась ими. Одних выращивали, других вычищали. Внутри была сочная масса. Ферма.

Только вот ягоды хотя бы поддерживали жизнь на своей маленькой ферме. Пьющих ночью, возможно, довели до безумия, отравив излишком кислорода в воздухе. Один из людей Остенкура умирал от вполне излечимой наследственной болезни. Джессин, пока не получила лекарства из ягод, чуть не дошла до самоубийства. Поставки пищи с каждым днем сокращались. Карриксы словно говорили на каждом шагу: «Будьте для нас полезными». Но полезность, как видно, состояла еще и в том, чтобы самим решать свои чертовы проблемы. Все встречавшиеся им в соборе виды проходили одно и то же испытание. Придумайте, как остаться в живых и произвести что-нибудь ценное для карриксов.

Если рассматривать тюрьму как огромный организм, город, ткань из разрастающихся неоднородных клеток, оказывалось, что и в этой ткани есть гниль. Задумавшие месть кучки людей – как раковая опухоль, только начавшая расти и еще не обнаруженная. От сознания, что она существует, все вокруг окрашивалось ужасом. Дафид хотел бы узнать подробности плана – и одновременно радовался, что не знает их.

Мимо на длинных мохнатых лапах проковылял мягкий лотарк – такой же, какого у него на глазах сожрали свои. Над головой вились йайастеры, окрашиваясь в голубоватые и желтые тона, – ругались. Дафид встал и побрел к дому, внимательно следя за тем, как переставляет ноги, переливает вес тела из одной в другую – словно песок в часах. Пусть мозг, занятый чем-нибудь незначащим, невинным, простым, отдохнет. Наполнявшая тело усталость пришла не от недосыпа. Отдых ничего не исправит.