Плохие девочки не плачут. Книга 3

Я сбрасываю халат.

Я вижу истину.

Четко. Четче некуда.

Грудь. Живот. Бедра.

Все синее. Абсолютно.

Жуткое. До сих пор.

Кровоподтеки.

Гематомы.

Меня трясет.

Я привыкла к боли.

Боль стала моим миром.

Я не чувствую.

Ничего.

И вдруг неведомая сила заставляет обернуться.

Меня обдает кипятком.

Он здесь.

Эти горящие глаза.

Черные. Мрачные. Бездонные.

Глаза Дьявола.

Я теряю равновесие, не успеваю ни за что удержаться, падаю. А он бросается вперед, в мгновение ока преодолевает расстояние между нами, хватает меня, прижимает к груди.

Я ощущаю биение его сердца.

Но я ошибаюсь.

Там нет ничего живого.

Не было никогда.

Я полностью обнажена. Ничто не мешает ему взять желаемое. Хотя ему и так ничто не мешает. Сорвать одежду, завалить, изнасиловать. Залить все вокруг моей кровью.

Нет, нет, нет.

Я кричу.

Но он не торопится меня насиловать. Гладит по волосам, по спине, ловко поднимает с пола халат, прикрывает измученное тело. В его прикосновениях не ощущается похоти. Только желание уберечь. Успокоить.

Он относит меня на кровать.

Укладывает.

Укрывает.

Его запах.

Его жар.

Все это кружит мою голову. И когда он отстраняется, я тянусь следом. Инстинктивно, по воле рефлекса.

Он держит меня за руку.

А я рыдаю. Не могу иначе.

Перед глазами стоит отражение из зеркала.

— Тебя это возбуждает? — спрашиваю сквозь слезы. — Шрамы. Синяки. Тебе нравится мое избитое тело? Тебя это заводит?

Он молчит.

— Ну, скажи, — требую я. — Скажи, наконец. Ты хочешь меня трахнуть? Хочешь опять порвать рот?

Никакого ответа.

— Т-тогда, — захлебываюсь, закашливаюсь. — Тогда ты… ты…

Он только чуть крепче сжимает мою ладонь.

— Я звала тебя, — бормочу сдавленно. — Молила, чтобы откликнулся. Дал знак. Но ты просто брал меня. Раз за разом. Насаживал на член и трахал. Использовал как кусок мяса.

Тишина.

Гнетущая.

— Это было на могиле? — выдыхаю судорожно. — Это все не сон? Это настоящее?

Он переплетает наши пальцы.

Намертво.

— Шрамов не останется, — говорит тихо. — Ни на лице, ни на шее. Процедуры займут две недели. Потом ты и следа не заметишь.

Я всхлипываю.

— Ты не ответил.

— Ты знаешь ответ.

Мне еще никогда не было так холодно. Даже там, посреди кладбища. В снегу. Когда я была абсолютно голой. Даже там меня не сковывал такой лед.

— Ну так бери! — восклицаю яростно, разрываю наш тактильный контакт, нетерпеливо стягиваю халат. — Добей уже. Хватит ломать комедию. Тебе не идет роль романтика. Покажи свое истинное нутро.

Он не смотрит на обнаженную плоть.

Он взирает прямо в глаза.

И это хуже во сто крат.

— Я не возьму тебя, пока ты сама не захочешь, — чеканит твердо.

— Я не захочу, — практически выплевываю. — Никогда! Слышишь? Никогда. Я лучше сдохну, чем лягу с тобой по доброй воле. Тебе придется убить меня. Иначе я не позволю к себе притронуться.

— Значит, я не возьму тебя никогда, — от его тона в жилах замерзает кровь.

Он поправляет мой халат.

Не касаясь кожи.

Не глядя.

— Я просто буду рядом, — бросает хрипло. — Буду твоим псом. Хочешь? Отдавай приказ, я сделаю все. Проверь меня.

Он издевается.

Как тогда.

Шутит.

Нет. Ни капли.

Я понимаю это.

По его взгляду. По голосу.

Он серьезен. Как никогда прежде.

Я обладаю смертоносным оружием.

И ничем хорошим это не закончится.

Я ощущаю головокружение.

Едва держусь в сознании.

Я как кошка. Отчаянно пытаюсь зацепиться за край. Но у меня нет когтей. А лапы скользят. Рано или поздно я сорвусь вниз.

— Что ты станешь делать, раз тр*хать нельзя? — спрашиваю сквозь судорожный выдох, нервно облизываю губы. — Зачем эта игра?

— Ты моя.

От короткого ответа внутри оживает клеймо.

Загорается с новой силой.

Душа растравлена.

Растревожена.

Распята.

— Уходи, — говорю глухо. — Я хочу остаться одна.

Он подчиняется.

Моментально.

Даже щелчок закрываемого замка не облегчает задачу. Не помогает поверить в реальность всего происходящего. Слишком явно данная сцена смахивает на галлюцинацию.

Я оглядываюсь.

Щипаю себя.

Больно.

Дожидаюсь, пока выровняется дыхание, возвращаюсь к зеркалу. Долго рассматриваю изувеченное тело. Стараюсь оценить трезво. Как бы со стороны. Пробую представить, будто в отражении не я. Постепенно привыкаю. Перестаю мелко дрожать.

Шрамы исчезнут после процедур. Синяки и гематомы сами сойдут.

Реабилитация проходит быстро.

Тело восстанавливается.

Кости срастаются.

А я — нет.

Я изменилась.

Надломилась.

Испортилась.

Я уже не вернусь.

Я не узнаю себя в зеркале.

Не узнаю собственные глаза.

Ощущение, будто постарела на десять лет. Минимум. Морщин нет. Просто выражение другое. Чужое.

Я теперь другая.

Я чужая.

Опираюсь о стену руками, ставлю ладони по обе стороны от зеркала, приближаю лицо к отражению практически вплотную. Не обращаю внимания на шрамы, не замечаю все эти позорные отметины. Смотрю в собственные глаза безотрывно.

Я чувствую его член.

До сих пор.

Везде.

Огромный. Твердый. Раскаленный.

Он вбивается внутрь, вколачивается, входит, как толстый деревянный кол, растягивает и распинает, распирает изнутри. Пульсирует, наливается кровью и сокрушительной силой. Выжигает огненные следы. Обжигает адским пламенем. Клеймит.

И фантомная боль охватывает тело.

Растекается под кожей.

Мучительно.

Медленно.

Наполняет до края.

Сильнее.

Еще.

Внутренности сводит тягучая судорога.

Я закусываю губу, чтобы сдержать дикий вопль. Лихорадочно сглатываю. Ощущаю четкий привкус крови. Я опять там. В ожившем ночном кошмаре.

Я вижу монстра.

Чудовище.

Я вижу себя.

Он что-то сделал со мной.

А может, я всегда была такой?

Безумной. Чокнутой. Одержимой.

Господи.

Боже мой.

Сползаю вниз. Стекаю. На кафельный пол. Сгибаюсь пополам. Сотрясаюсь в беззвучных рыданиях.

Это пройдет.

Это просто надо пережить.

Нет, нет, нет.