Плохие девочки не плачут. Книга 3

Толчком.

Очередная вспышка боли вынуждает заскулить, согнуться сильнее, заерзать на кровати в тщетной попытке обрести облегчение.

Проклятье.

Он знает мое тело гораздо лучше, чем я сама.

— Теперь так будет всегда? — выдаю сдавленно.

— Нет, только пока не заживет.

Фон Вейганд усаживается в кресло и включает сериал. Он делает именно то, чего я хочу. Переводит тему беседы. Спускает на тормозах. Тогда почему становится лишь хуже?

Я не могу смотреть «Игру престолов».

Не идет.

И все.

Люди готовы душу продать, чтобы увидеть хоть один эпизод раньше официальной премьеры. Да что там. Я сама готова была.

Правда, продавать уже нечего.

Моя душа давно у Дьявола.

С нашей первой встречи.

Я чувствую, он жаждет натянуть меня на свой огромный член. Физически. Я вижу, как напрягаются его желваки, как крепко стиснуты челюсти, как сильно сжаты кулаки.

Зверь на цепи.

Голоден.

Жаден до крови.

Он на взводе.

Оголенный провод.

Знает, что добыча близко. Почти голая. Податливая. Трепещущая. Влажная. Готовая. Ничто не помешает навалиться сверху, вжать в кровать и вогнать возбужденный орган до упора.

Но ничего не происходит.

Мой хозяин неподвижен.

Выжидает.

И дождется.

Однажды я сама приползу к нему на коленях. Буду тереться о его сапоги. Буду извиваться, умолять о ласке.

Это вопрос времени.

Фон Вейганд добивается любой цели.

Нет никаких исключений.

Я смотрю на обручальное кольцо. Пальцы немеют. Ощущение, точно ладонь придавило могильной плитой.

***

Шрамы исчезают. Постепенно. Раны заживают. Неизменно. По мне уже не и скажешь, что я жертва жесточайшего группового изнасилования. Врачи делают свое дело. На отлично. Позорные отметины стерты. Снаружи. А внутри?

Фон Вейганд приносит мобильный телефон.

— Ты можешь позвонить родителям, — сообщает, вручая устройство. — Никто не отследит вызов.

Я принимаю подарок. Осторожно дотрагиваюсь пальцами до экрана, оживляю сенсорный дисплей и невольно вздрагиваю, увидев дату.

— Время спешит, — усмехаюсь. — Как тут поменять?

Вхожу в меню, пытаюсь отыскать необходимые настройки.

— Не надо ничего менять, — говорит фон Вейганд.

— Эта дата, она ведь неправильная и…

Перевожу взгляд на него. Замолкаю моментально. Ему не нужно ничего объяснять, все и без того предельно ясно.

— Два месяца? — мои брови взмывают вверх, глаза обжигает, приходится закрыть рот рукой, чтобы не заорать, приходится выдержать паузу. — Сейчас не может быть ноябрь. Я не могу быть здесь два месяца. Это просто нереально.

Мой хозяин молчит. Позволяет мне сделать собственные выводы, прийти к единственно верным заключениям.

Ну, конечно.

Только на коррекцию шрамов понадобилось две недели. А сколько времени прошло до этого? Сколько времени потребовалось, чтобы я перестала дико орать и терять всякую связь с реальностью при виде моего зверя?

Я оседаю на кровать, откидываюсь на подушки, сжимаю мобильный телефон настолько сильно, что, кажется, еще немного, и экран покроется паутиной уродливых трещин.

Два месяца. Два гребаных месяца.

— Твои звонки не прослушиваются, — ровно произносит фон Вейганд.

И уходит.

Я долго смотрю на закрытую дверь. Такое странное, необъяснимое чувство: без этого мужчины мне тошно, а с ним еще во сто крат хуже. Я начинаю понимать наркоманов. Подобное открытие пугает до дрожи. Моя жизнь, точнее все то, что от нее осталось, отправляется к черту. Я отчетливо представляю себя на собрании анонимных аддиктов.

Привет, меня зовут Лора Подольская, и, хоть я уже несколько месяцев в завязке, время, проведенное под запрещенным препаратом, остается лучшим временем в моей жизни. Пускай мне отрезали ноги. Пускай я гнию изнутри. Пускай кожа сходит с тела мерзкими струпьями. Плевать. Пофиг. По боку. Было круто. Когда опять повторим? Пожалуйста, я готова, всадите иглу поглубже.

Господи. Неужели никогда не очнусь?

Я оживляю экран телефона простым прикосновением. Жаль, саму себя оживить гораздо труднее. Если вообще возможно.

Вглядываюсь в дату. Ноябрь.

Даже страшно подсчитывать, сколько месяцев я не выходила на связь с родными. Они на грани безумия. Наверняка. Места не находят от тревоги. Ночами не спят, вздрагивают от каждого звонка.

Мои разговоры не прослушиваются. Теперь.

А что это меняет?

Как будто я решусь рассказать правду. Хоть когда-нибудь. Если моя мама узнает долю истины, поседеет в момент. Лучше жить мечтами, витать в сладких иллюзиях. Дочка замужем, счастлива в Америке, достигла абсолютного успеха.

Меня вполне устраивает красивая ложь.

Я буду играть до конца.

Максимально убедительно.

— Привет, мама.

— Лора?

— Привет.

— Лора, это точно ты?

— Ну, конечно.

— У тебя очень странный голос.

— Просто связь.

— Связь?

— Связь паршивая.

— Ты в порядке?

— Я… супер.

Вот только.

Я не я.

Уже давно.

Нет.

Я мертва.

— Где ты?

— Далеко, — сглатываю.

— На правительственном объекте?

— Что? — запинаюсь. — Это трудно объяснить.

— Понимаю, государственная тайна, — живо продолжает мама. — Хорошо, ваш друг с нами связался и предупредил. Но знаешь, на будущее, было бы неплохо хотя бы сообщение от тебя получить.

— А наш друг разве мало сообщил? — спрашиваю осторожно.

— Он намекнул, мол, Дориану предложили выгодный проект, но там везде повышенная секретность, все очень строго, нельзя пользоваться мобильной связью.

— Видишь, — выдыхаю. — Я не могу ничего разглашать.

— Ваш друг сказал, вам пришлось срочно уехать.

— Верно.

— Очень приятный мужчина, отлично знает русский язык, — говорит мама. — Интересно, сколько ему лет?

— Андрею уже за тридцать, — отвечаю автоматически.

— Какому Андрею? — искренне удивляется. — Нам звонил Алекс.

— В смысле? — обмираю изнутри.

— Александр. Так он представился. А кто такой Андрей?

— Хм, — закашливаюсь, начинаю лихорадочно выдумывать на ходу: — Понимаешь, у него двойное имя. Андрей-Александр. И мне больше по вкусу Андрей. Энди звучит мощно. Алекс слишком банально. Саши ведь на каждом углу. Никакой оригинальности.