Плоский мир

— Промахнешься!.. Обязательно промахнешься в последний момент! — закричал мне главарь, и вдруг в моей голове сверкнуло чудовищное открытие: у меня ведь осталось только три патрона!

Рука дрогнула, я выстрелил, но все-таки попал — в правого телохранителя, хотя метился в левого. Он падает, и его ботинки взлетают, а один из них бьет главарю чуть ли не в плечо.

Промахнешься… Промахнешься… ВСЕ РАВНО ПРОМАХНЕШЬСЯ!..

Рука необъяснимым образом отводится от цели на добрые сорок пять градусов — я стреляю и попадаю в место, где сходятся железные стены. Дзынннь! Затем она наводится на последнего телохранителя. Выстрел! Он падает замертво, лизнув своим пиджаком бедро главаря.

— Вот, я же говорил! — главарь хохочет, — теперь тебе конец.

Я еще раз спускаю курок — осечка… И тут же резко просыпаюсь.

Сон — это сценарий, от которого невозможно отступить только в самых ключевых моментах. Но ты знаешь, что финал его, — это продукт пассивного фатализма.

Итак, я пребывал в нетерпении. Господи, что такое со мной случилось? Давно не удавалось мне испытывать к кому-то столь сильный, попросту угрожающий интерес!

Без пяти минут два я уже звонил в домофон ее подъезда.

— Это ты? — услышал я немного искаженный голос Тани.

— Да, привет.

— Заходи быстрее и поднимайся на третий этаж. Я оставлю дверь квартиры открытой, захлопни ее за собой. Буду на балконе — не хочу упустить самой интересное!

Зуммерному сигналу открывающейся двери сопутствовал ее веселый смех. Нечто увлекло ее так сильно, что она открыла входную дверь, — сама же не может ждать ни минуты, ей зачем-то надо на балкон. Что же там такое происходит? Пока я поднимался, меня охватывала странная смесь возбуждения и укора.

Дверь квартиры была приоткрыта.

— Эй, Пашка, быстрей иди сюда!

Таня уже знала, что я рядом, хотя еще не скрипнула ни одна петля. Я прошел через все комнаты на ее голос и, очутившись на балконе, тут же рассмеялся. Вот оказывается в чем дело: она любила последить за футбольной игрой. Довольно необычное увлечение для женщины, что и говорить, но ее балкон был с видом на местный стадион, и Тане все равно пришлось бы привыкать к отголоскам той бурной жизни, которая там творилась. Примерно раз в три дня к нам приезжала команда из какого-нибудь соседнего города, и начиналось зрелище сродни тому, которое могут устроить середняки бельгийского чемпионата.

Таня пила кофе и поднимавшийся от него пар ощупывал балконный козырек до тех пор, пока очередной порыв теплого ветра не выбрасывал его вон на улицу, поверх освещенных солнцем деревьев.

— Ага, так вот в чем дело! Я и представить не мог, что ты этим увлекаешься.

— А ты нет?

— Ну почему же. По мне это штука вполне сносная. Наши выигрывают?

— Да, но всего лишь 2:1, поэтому я не хотела пропустить концовку. Я часто слежу за ними отсюда, а один раз, когда стадион дисквалифицировали, я была единственным болельщиком, наблюдавшим с балкона. Пришлось здорово покричать, но нашим это все равно не помогло — соперник их слопал… Ох, смотри как здорово! Они забили третий!

И в самом деле, в этот момент нападающий в синей форме с таким оттенком рыжих волос, что казалось, будто на его голове шапка из грейпфрутовой кожуры, прошел по флангу, ударил почти наобум, но угодил прямо в дальнюю девятку. Болельщики на двух противолежащих трибунах взвыли, раздираемые бурными овациями. Таня тоже зааплодировала и кинулась мне на шею. Я удивленно обнял ее, и несколько секунд девушка в радостном экстазе хлопала меня ладонями по спине; потом она слегка меня оттолкнула и, чуть повернув голову, смущенно произнесла:

— Ну, вот теперь можно выпить еще кофе. Будешь?

— Конечно, — я прошел в комнату и опустился в кресло.

Она принесла кофе и поставила поднос на маленький столик из корейской сосны, стоявший у изголовья кровати.

— Это для эскизов? — я кивнул на треножник, задние ноги которого упирались в стеллаж с энциклопедиями.

Таня молча кивнула.

— А эскизы?.. Вон на том столе?..

— Да.

— Я приметил их, когда еще только зашел. Часто ты забираешь их домой?

Я резко встал, а она, не двигаясь с места, внимательно следила за мной.

— Это что-то интересное? Я бы хотел посмотреть, если ты не возражаешь, — но только я взялся за краешек одного из эскизов перевернутых тыльной стороной, Таня тут же очутилась возле меня и сжала мое запястье.

— Возражаю.

— Но почему?

— Тут все гораздо проще… шаблоннее… и тебе наверняка станет смешно, а еще… еще ты разочаруешься, а я этого не хочу.

— Что за самоуничижение! Неужели есть нечто такое, что в силах разочаровать меня в тебе? — я уже держал ее за руку и осторожно притягивал к себе.

— Есть, поверь мне.

— Сомневаюсь.

— Не говори банальных комплиментов…

— Я и не говорю… позволь мне посмотреть… — упрашивал я с улыбкой, наклоняясь к ней все ближе; она не протестовала, а тоже придвигалась ко мне, медленно, медленно, и я чувствовал жасмин ее тела и размывавшиеся теплой водой контуры лица. Наши лица потихоньку сливались, утопали друг в друге, как плющ и стена, как разные стремления одного человека, настигающие и хлопающие себя по витиеватым струнам, дабы вытеснить касанием губ лучи сверкающе-белого застекленного дня.

Глава 3

Паника в городе продолжается; не могу сказать, каких размеров она уже достигла — (я ведь даже не знаю настоящей ее причины, и могу только догадываться!) — но думаю, немалых, потому что вчера вечером, когда я зашел в плоскость магазина «Мир искусства» — в нем не было ни покупателей, ни даже продавцов, я никого не почувствовал. Все куда-то исчезли, в спешке побросав товары. Почему? Они что-то увидели? Скорее всего, нет. Просто эта паника косит людей, как эпидемия.

Ладно, мне их нисколько не жаль. Я заслонил собою четверть того прилавка, где в прошлый раз купил холст, походил туда-сюда и, в конце концов, обнаружил, что на прилавке ничего не стоит, а стена пустует и подавно. Тогда я зашел за коричневый прямоугольник, поддаваясь скользнувшему в голове соображению присел и — о удача! — то, что я искал, предстало передо мной — со стороны моя голова вписалась в розоватый картонный квадрат. Я видел только один набор темперы, но сообразил, что за ним стоят еще несколько.