По городам и весям: путешествия в природу

— Был такой хороший писатель — Михаил Пришвин.

— Знаю, — отзывается Гоша таким тоном, что ни о чем больше не хочется спрашивать.

— И вот он где-то пословицу приводит: «Лес — бес».

— Это в каком смысле?

— Ну, будто русский человек боится леса, враждует с ним.

Гоша подумал и не скоро сказал:

— Неправильно толкует. «Бес» — это непонятная сила в лесе, что тянет в него, как на вожжах.

— А вы любите тайгу? — спросил я и поразился наивности своего вопроса, однако мне очень не хотелось потерять счастливо найденную нить разговора.

Все равно я ее как будто терял: Гоша, видно, так подивился моей глупости, что решил промолчать. Его, потомственного таежника, я спрашивал об этом! Сюда переселился еще его дед. Отец, знаменитый охотник и шишкобой, погиб на фронте, и Гоша совсем еще сопливым мальчонкой уже подкармливал тайгой себя и мать. Об этом я узнал позже, от матери Гоши, а сейчас я ехал сзади него, прямо и свободно сидевшего в седле, и досадовал, что не могу вызвать человека на разговор. Вдруг Гоша осторожно потянул повод, остановился, обернулся ко мне.

— Когда я в тайге, — произнес он медленно и глухо, — то все такое правильное на свете, что и сказать нельзя.

Он поехал дальше и тут же опять остановился.

— Действительную я в Днепропетровске служил. Армия — дело хорошее, но я по тайге больно тосковал. Закрою глаза — шумит!

Гоша известный медвежатник: в одиночку убил трех медведей и штук пятнадцать — в компании. Я вспомнил, что к короткой характеристике Гоши прибавили: «Только жаль, что тайга его наказала». У меня не было тогда возможности расспросить подробнее, и сейчас я подумал: может быть, Гошу медведь ломал? Да вроде нет, бойцовых шрамов не видать.

— Пришвин не так понял пословицу, — говорю я. — Однако тайга и наказать может.

Гоша молчал. Тогда я решил действовать напрямки — для моего собеседника это был, наверно, самый лучший метод.

— Мне говорили, что и вы наказаны.

— Кем?

— Тайгой.

— Да что они знают? — обиделся за тайгу Гоша. — Она ж меня и выручила!

— Подробностей не говорили. А что произошло?

Гоша не ответил. Да и с какой стати он должен мне докладывать? Но парень меня заинтересовал, и я решил не отступать. Хоть меня Гоша ни о чем и не спросил, я сказал ему, что детство и юность тоже провел в тайге. Родной мой городишко даже так и называется — Тайга. Рассказал, как мы с матерью собирали по весне колбу и саранку, как летом я ставил кулемы на кротов, а зимой — петли на зайцев, как я заработал странную для такого раннего возраста форму ревматизма. Томские доктора сказали, что болезнь неизлечима, и тогда мать отвезла меня на заимку Литвинова.

Это был знаменитый старик. Он жил в наших местах, когда еще не было Великой Транссибирской магистрали, но теперь одна из станций на основной линии именуется в его честь — Литвиново. Назвал ее так известный русский писатель, изыскатель сибирских железных дорог Гарин-Михайловский, которого этот старик водил по нашим холмам и болотам. Хозяйство старика не трогали до самой его смерти, потому что Литвинов был великим охотником, еще в войну возил на базар медвежатину. И рудознатец он был добрый. А старуха его врачевала. Пихтовыми ваннами и муравьиной кислотой она в десять дней поставила меня на ноги…

— А я тоже руду нашел, — сказал Гоша.

— Какую?

— Мы проводили тут геологический поход. Потом собрали все образцы и пригласили на консультацию профессора. Он увидел мою руду, затрясся: «Где взял?» Увез эту породу с собой.

Лед был сломан, и никаких усилий уже не требовалось для продолжения разговора. Гоша поведал мне наконец, как его наказала тайга.

На следующий день после возвращения из армии он ринулся в лес; родные приготовили ему замечательный подарок — лицензию на отстрел марала. В здешней тайге даром ноги не бьют — Гоша добыл зверя. Мясо в лесу оставил, чтобы прийти за ним с людьми, а драгоценные пудовые панты взял. Вернулся усталый, повытаскал из себя клещей и прилег отдохнуть. Заснул, но мать к обеду не могла его добудиться. Пришел в себя вечером — весь горел.

— Панты еще не варили? — невнятно спросил он.

— Нет, — сказала мать. — Ты лежи.

— Ты их в терку, мама, пока не поздно.

— Неужто, сынок?! — ахнула мать — Клещ?

— Наверно. Спирт у нас есть?

Гоша снова потерял сознание. Можно сказать, он был уже наполовину в могиле. Если с бешеным медведем-людоедом, что иногда встречается в тайге, еще можно помериться силой, то против зверя, жертвой которого стал Гоша Кащеев, средств нет. Страшилище это — маленький, со спичечную головку, таежный клещ. Чтобы дать потомство, самка клеща должна попить живой крови. Неслышно, пуская в ход анестезирующее средство, она впивается в кожу птицы, животного или человека. И попадаются среди тысяч клещей меченные дьяволом экземпляры, несущие смертельный вирус.

Тогда, в 1956 году, противоэнцефалитная служба была еще поставлена неважно. Той весной, помню, я был на строительстве железной дороги Новокузнецк — Абакан, и даже там несколько строителей стали жертвой этой страшной болезни. А в глубине Горного Алтая надеялись больше на домашние средства. Гоша свято верил в целебные свойства маральих пантов. Несколько дней мать терла сырые панты, разводила густую маралью кровь спиртом и поила бесчувственного сына. Кое-как он поднялся, но сил хватило лишь на то, чтобы дойти до тракторного прицепа.

Из больницы он приехал через три месяца. В том же году снова слег с продолжительной сорокаградусной температурой. Только выписался — опять попал в ту же клинику.

— Насмотрелся я, — рассказывает Гоша. — Эта проклятая болезнь одного делает полным идиотом, другого парализует. Был там в больнице веселый, хороший парень, так у него вдруг шейные мускулы отказали, и голова повисла на груди. А меня, я считаю, панты спасли да натура…

Гоша мечтает открыть в Кедрограде маралье хозяйство. По самым скромным подсчетам, ребята располагают диким стадом благородных оленей не меньше чем в пятьсот голов. Ценные звери уничтожаются медведями и браконьерами. Маралов непременно надо приголубить!

Кедровая тайга может дать не только чудодейственный пантокрин. Без специальной переработки некоторые сырые продукты самого кедра лечат ревматизм, туберкулез, бери-бери, гнойные раны, авитаминоз. Мы с Гошей начали вспоминать средства, что применяют сибиряки против разных болезней.

_ От чесотки, — говорю я, — можжевельник.

— Знаю, — говорит Гоша. — А бадан — от лихорадки и воспаления легких.

— Корни голубой синюхи — от бессонницы и язвы. Вороний глаз — если голова кружится или болит.

— Слышал, — сказал Гоша. — А первоцвет простуду лечит.

— А вероника кровь останавливает, — продолжал я это интересное соревнование.

Мы перебрали чемерицу и смородину, кипрей и ерник, а сколько еще осталось такого, чего мы не знали! Ведь до сих пор половина лекарственных средств создается в естественной лаборатории.

— Изучать все это надо, — закончил разговор Гоша. — А то старики мрут, и какую-нибудь траву, которую они знают, лет через сто снова будут открывать…

На перевале мы отдохнули, дали лошадям овса и стали по крутому склону спускаться в долину Суучака. Это была уже территория, на которой работал соседский Иогачский леспромхоз. Гоша обернулся: