По городам и весям: путешествия в природу

Решкин. А я не проситель! Я еще о методах хочу сказать. Разве это правильные методы, когда вы даете указание повысить высоту заводского здания на десяток метров, хотя по условиям сейсмичности это категорически запрещено? Инженер проектирует и трясется. Вас-то через несколько лет переведут куда-нибудь или на пенсию уйдете…

Орлов. Вы делаете безответственные заявления.

Решкин. А вы подменяете трезвые расчеты администрированием!

Орлов. Осторожнее!

Решкин. А я не боюсь — вы ведь абстрактная личность, придуманная автором этого очерка.

Орлов. Ладно, не будем переходить на личности. Что вы все-таки сейчас хотите?

Решкин. Я бы очень хотел видеть в вас союзника в борьбе за Байкал.

Орлов. Мы делаем все, что можем.

Решкин. Существует строгое решение: не допустить загрязнения Байкала сточными водами. Сможете вы это решение выполнить? Не сможете! А будущие поколения…

Орлов. У нас свои проблемы, у будущих поколений появятся свои. Я современный человек и горжусь тем, что работаю как вол, стараясь помочь жить моим современникам… Что ж вы конкретно предлагаете в теперешней ситуации? Законсервировать стройки?

Решкин. Зачем? Перенести строительство целлюлозных предприятий в другие районы, а на байкальской площадке построить лесопилки, шпалорезки, современный деревообделочный комбинат-гигант. Мебель мы до сих пор везем в Сибирь из Прибалтики, лыжи — из Ленинграда, сборные дома — с Урала. Можно было бы делать тут деревянные детали для вагонов, кораблей, жилого и промышленного строительства, прессовать из опилок и стружек плиты для облицовки, тепловой и звуковой изоляции перегородок, полов. Эту продукцию у вас с руками оторвут. Кроме того, прессованная древесина сейчас успешно конкурирует с металлом! Одна тонна таких деталей заменяет шесть-восемь тонн дефицитной бронзы. А вы знаете, насколько это дешевле? Вот вам факт: в Воронеже прессованную древесину использовали для подшипников винтовых транспортеров. Увеличили срок их службы в три раза, уменьшили вес в четыре, а стоимость изготовления — в тридцать раз! Такого рода предприятие-гигант не меньше нужно, чем ваш завод… И еще один аргумент, особой важности. Весь мир сейчас переходит на синтетический корд, который легче, прочнее, дешевле вискозного, а вы будете долгие годы гнать с Байкала морально устаревший продукт. Поэтому, пока не поздно, надо изменить профиль завода.

Орлов. А что вы предлагаете делать с Селенгой?

Решкин. Вы когда-нибудь ели нельму? Это же лучшая пресноводная рыба! Она вполне может прижиться в Байкале. А форель? Слышали, наверное, что севанскую форель завезли в Иссык-Куль и она там изменила видовые признаки — стала в пять раз больше? Почему ей не жить в Байкале?

Орлов. Ну и что?

Решкин. На Байкале сейчас хорошо работают рыбоводные заводы, проектируется еще несколько таких предприятий общей мощностью в три миллиарда икринок в год, в том числе селенгинский завод, который будет выращивать мальков омуля, сига, осетра. Получится нелепость — рыбники будут заполнять море молодью, а вы начнете ее травить! Повторяю: надо ваше строительство перенести в другой район Сибири, а на селенгинской площадке соорудить запланированный рыбоводный завод. Исправьте ошибку, пока не поздно, — ведь вы не сдали ни одного постоянного объекта, ни бытового, ни промышленного…

Здесь своей авторской волей я обрываю затянувшийся диспут, однако в жизни он пока не закончен. Орлов или Решкин?

Чего я не увидел на Байкале.

Полет над лесами. Те же лесосеки.

Почему не готовят лесных инженеров?

Иркут.

Гидростроительство и проект обеднения Байкала.

Прощай, Байкал! Собираюсь уезжать, но никак не могу оторвать себя от этого славного моря и досадую, что не имел возможности рассмотреть его во всех подробностях В бухте Песчаной я так и не услышал поющих песков: в особо счастливые летние дни, говорят, пески там звучат словно далекие флейты. А у дельты Селенги есть в море огромная воронка, что крутит воды в одном месте, прогибая байкальскую гладь. Старинные поверья гласят, будто здесь Байкал соединяется с Ледовитым океаном, но это сказки: ученые установили, что тут сталкиваются и перемешивают свои струи мощные встречные течения. Не добрался я и до тех палестин, где отбывали срок Вильгельм и Михаил Кюхельбекеры, Николай и Михаил Бестужевы. И зимы байкальской не дождался. В иных местах, говорят, настывает метровый лед такой неправдоподобной прозрачности, что люди ложатся на него ничком и часами, не в силах оторваться, разглядывают морское дно. Не услышал я и гласа зимнего Байкала. Триста лет назад проезжал по байкальскому льду, направляясь в Пекин, русский посол Спафарий и описывал, как море «разделяется надвое и учиняются щели сажени в ширину по три и больше, а вода из него не проливается по льду, а вскоре опять сойдется вместе с великим шумом и громом, и в том месте учинится будто вал ледяной, и зимнею порою везде по Байкалу живет под ледом шум и гром великий, будто из пушки бьют…». Здорово писали в старину!

Перед отъездом из Сибири мне захотелось еще раз свидеться с Байкалом, и это желанное свидание состоялось. Позвонил с авиабазы лесных пожарников мой иркутский знакомый летнаб Анатолий Смирнов:

— Через час я в дозор. Хотите?

— Над Байкалом полетим?

— Обязательно!

Мог ли я упустить такую возможность? На аэродроме мы сняли чехол с антенны хлипкого самолетика, буднично, как на велосипеде, вырулили к взлетной дорожке, поднялись и взяли курс на северо-восток. Низко летим над лесами, самолетик подкидывает и переваливает, будто мы едем на телеге по ухабам. Внизу вьются речонки, стоят редкие деревни, похожие сверху на поленницы дров, и леса, леса без края и конца.

Много я лазил по сибирской тайге, летал над ней и высоко и низко, и сейчас с радостью разглядывал сверху знакомые, милые моему сердцу осенние приметы — багряные черемуховые кущи, алые, прихваченные уже ночными морозцами осинники, темные шары кедров, зеленые облака сосновых вершин и чуть тронутые желтизной лиственницы. И было в этой разноцветной, живой тайге еще множество красок и оттенков, которые очень трудно уловить, а тем более описать.

Горизонт окаймляли сизые дымы. Они таяли в вышине, растворялись в бледно-голубом горнем свете. Как все же хороша наша земля! А как мудра ее природа, потому что зовет человека не к созерцанию, а к действию…

Под крылом самолета потянулись вырубки. Кто это так хорошо здесь поработал? Вдоль дорог совсем нет брошенной древесины, чистые лесосеки окружены черными лентами вспаханной земли — от пожаров, а вот ровные полосы нетронутой тайги пересекают вырубки. Земля тут хорошо сохранит себя, быстро осеменится и подымет новый лес. Спасибо тебе, безвестный лесной инженер! Ты, видать, крепкий, стоящий человек, если сумел в здешних трудных условиях наладить здоровые, нормальные отношения с нашим общим зеленым другом.

Но вот и грустные последствия знакомой уже читателю болезни — испоганенная, гиблая земля. Захламленные лесосеки, черные пятна пожарищ, брошенный в хлыстах, должно не первый год гниющий лес, и даже разделенный, в штабелях, совершенно готовый к вывозке. Вот огромный, не меньше пяти тысяч гектаров, отрог Прибайкальского хребта, совершенно оголенный вырубкой. Серая веревка дороги, как удавка, захлестнула землю и будто тянет ее по урочищу к Байкалу. Некоторые вырубки подступают по кучам к каменистым вершинам сопок, и чем ближе к морю, тем больше проплешин в тайге…

И тут, с позволения читателя, я скажу еще несколько слов о бессловесном нашем друге.

Преобразование земной природы в интересах людей неизбежно. Однако леса нуждаются в истинно разумном отношении к себе, иначе они будут в конечном счете не помогать обществу, а вредить ему. Бездумная вырубка их выводит из равновесия природные силы. Ведь со сплошных вырубок почти вся снеговая и семьдесят процентов дождевой воды уходят немедленно, да еще захватывая с собой почву. Не секрет, что уже сейчас эрозия уносит за год с нашей земли более полумиллиарда тонн почвы, которая не только пропадает для хозяйства, но и приносит вред, заливает реки, озера, каналы, водохранилища. Лишь из каналов выбирается ежегодно около ста тридцати миллионов кубометров ила, а это стоит немалых денег, которые можно было использовать на строительство, скажем, жилья или дорог.

Сплошные, ненормированные вырубки лесов с каждым годом усиливают разрушение природного комплекса многих районов страны. Тех, кто болеет за Сибирь, например, волнует теперешняя браконьерская система эксплуатации тайги. Лиственница занимает огромные территории, однако ее почти не трогают, а сводят реликтовые кедровые леса. Перемалываются на картон ценные породы, сжигается в кострах первостатейное химическое сырье — опилки, сучья, хвоя, окомелки. А как мы восстанавливаем и охраняем леса? В одной только Иркутской области сгорело за прошлое лето в шесть раз больше лесных площадей, чем окультурено и восстановлено всеми лесоводами России!