По краю огня
Шрифт:
— Довольно на сегодня вышивки, Маргарита, — сказала Амбер, бросив взгляд на часы. — Как ты думаешь, не пора ли нам немного подкрепить силы? Обед еще нескоро.
— Как прикажете, ваше величество, — с готовностью отозвалась фрейлина, убирая с колен государыни пяльцы. Прибрала рассыпавшиеся по покрывалу нитки в шкатулку и потянулась к шнурку колокольчика. Амбер вновь скользнула взглядом к портрету Стефании Первой. Она была другой. Она знала правила и была здесь как рыба в воде. Она никогда не дышала холодным ветром, там, в вышине, от которого захватывает дух, никогда не сидела в драконьем седле, никогда… не была свободной?..
Сердце стиснула привычная грусть. Амбер эль Моури с детства готовили к восшествию
На звон колокольчика явилась госпожа де Вей. Со всегдашней своей почтительной невозмутимостью она выслушала Амбер, присела в поклоне и со словами «Будет исполнено, ваше величество» удалилась. Вскоре в покои королевы торжественно внесли серебряный поднос с чайным набором на две персоны — Амбер Норт-Ларрмайн не любила трапезничать одна, и юная Маргарита всегда составляла ей компанию. Сначала она ужасно конфузилась, но потом потихоньку привыкла. А прочие фрейлины и придворные дамы, разумеется, на нет изошли от зависти — исключая разве что госпожу де Вей. Именно она и приходилась Маргарите теткой, именно ее стараниями девушке улыбнулась удача, а близкое родство обещало, что расположение королевы так или иначе в конечном итоге распространится и на неё. Первая статс-дама догадывалась, что преемница Стефании Первой от нее не в большом восторге, но справедливо полагала, что время и участие юной Маргариты это исправят…
Лично разлив по чашечкам мятный отвар и пожелав ее величеству приятного чаепития, госпожа де Вей вернулась в большую гостиную. Маргарита подала королеве ее чашечку и, выбрав из уложенных горкой пирожных самое красивое, осторожно переложила его серебряными щипцами на отдельную тарелочку.
— Ваши любимые, ваше величество, — несмело улыбнувшись, проговорила она. Амбер улыбнулась в ответ.
— Да, — обронила она, — в детстве меня частенько теряли в малиннике летом… Возьми себе тоже пирожное, Маргарита.
— Спасибо, ваше величество, — опустила ресницы фрейлина. Она обожала сладости. И пусть малине, в отличие от Амбер Норт-Ларрмайн, больше предпочитала ежевику, но придворные кондитеры творили чудеса — и королева была так добра! Молоденькая фрейлина вновь потянулась к щипцам. А ее госпожа, сделав несколько глотков мятного отвара, взяла изящную серебряную вилочку, надломила десерт и, уже поднеся благоухающий ванилью кусочек ко рту, сморщила нос. Беременность она переносила хорошо, особенно теперь, когда приказом венценосного супруга в спальне не топили как в бане и не запрещали будущей матери всё, на что падал взгляд, но вот с обонянием в последнее время творилась какая-то чехарда. Привычные блюда через раз меняли вкусы, запахи искажались до неузнаваемости, и это порой очень мешало жить. Вот и теперь — любимый десерт отчетливо пах клопами. Конечно, господин главный лекарь еще третьего дня уверил ее величество, что у дам в положении такое случается, но как же обидно!..
С тихим вздохом Амбер опустила вилку и вернула тарелочку обратно на поднос.
— Что-то не так, ваше величество? — тут же взволновалась фрейлина.
— Нет-нет, — успокоила королева, вновь беря в руки чашечку. — Просто расхотелось, может быть, позже. Но ты угощайся.
— Ну что вы! — сконфузилась та. Она только-только привыкла есть в присутствии госпожи, однако уписывать за обе щеки пирожные, пока королева Геона пьет пустой чай… Девушка нерешительно положила вилочку, что уже было занесла над десертом, и Амбер рассмеялась:
— Право же, Маргарита, не нужно смущаться! Меня всего лишь в очередной раз подвел нос. Ты же помнишь, что было ночью?
Фрейлина неуверенно улыбнулась. О, конечно,
она помнила. Ее величество, по её же словам, проснулась от сильного запаха жженой кости, и несмотря на немедленное проветривание спальни, заснуть смогла лишь на рассвете — хотя ни Маргарита, ни бессменные фрейлины-«гренадерши», явившиеся по звону колокольчика в опочивальню, не уловили даже намека на какой-либо сторонний запах. Впрочем, господин главный лекарь нынче утром успокоил их всех, пообещав, что эти, как он выразился, «негативные проявления» скоро исчезнут. «Верно, теперь и десерт как-нибудь не так пахнет», — сочувственно подумала фрейлина.— Мне так жаль, ваше величество, — проговорила она. — Вы ведь так любите малиновые пирожные!
— Ничего, — улыбнулась королева. — Полагаю, их на мой век еще хватит. Угощайся же, Маргарита! Считай, что это моё королевское повеление!..
Она вновь рассмеялась, и фрейлина, порозовев, всё же взялась за вилку. Пирожные были восхитительные. Всё-таки, это ужасно несправедливо, подумала девушка, наслаждаясь десертом, — ведь женщине, что ожидает дитя, и так непросто! А тут такая неприятность, даже любимым лакомством себя не побалуешь…
Когда с пирожным было покончено, а мятный отвар выпит, ее величество пожелала вдохнуть немного свежего воздуха. Метель улеглась еще утром, за окном медленно и лениво падал снег, так что возражений сейчас не нашлось бы даже у строгого главного лекаря. Вновь зазвенел колокольчик, в опочивальню под предводительством первой статс-дамы впорхнули ближайшие фрейлины, королеву со всем тщанием одели, укутали в меховой палантин и сопроводили на балкон. Он примыкал к спальне, изящным каменным козырьком нависая над морем, и места на нем более чем хватало, так что побыть в приватности ее величеству не удалось и здесь. Кутаясь в мех, она остановилась у высоких перил. Позади, в пяти шагах от государыни, шеренгой выстроились ближние фрейлины во главе с первой статс-дамой. Верная Маргарита, спрятав руки в кроличью муфточку, встала рядом и подняла лицо к небу.
— Как много снега! — прошептала она, и Амбер улыбнулась — это прозвучало так по-детски трогательно. — У нас в Разнотравье никогда так густо не сыплет.
— Это еще не густо, — обронила Амбер. — В Северных горах иной раз за снегопадом на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. А уж метели там — столице такие, пожалуй, не снились.
— О, — прошептала фрейлина. Выпростала ладошку из муфты и подставила ее летящим с небес снежинкам. — Нянюшка говорила, что крупные снежинки летят из решета зимы — а мелкие из сита…
Королева, пряча новую улыбку, взглянула в ее разрумянившееся от мороза личико.
— Вполне может быть, — отозвалась она. И снова перевела взгляд на спящее море, что сейчас казалось бескрайней заснеженной степью. Даккарайская пустошь иногда в феврале тоже казалась пустыней — но и тогда она оставалась мила её сердцу. Амбер подавила вздох. Она скучала по школе, где провела долгих шесть лет, скучала по крошечному флигелю женской казармы, скучала по своим ученикам. Теперь они уже второкурсники. Королева улыбнулась с оттенком печали, вспомнив нескладных юнцов и тоненьких девочек с длинными косами. Когда-то и она сама была одной из них…
Ее величество, памятуя о её положении, берегли от всего, и от дурных вестей в первую очередь — о ноябрьской диверсии в военной школе Даккарая ей до сих пор ничего не было известно. Как и многое из того, что сейчас происходило на западе, но о войне Амбер Норт-Ларрмайн всё же знала. И тревожилась — смутно, тайно, понимая, что ей всё равно не расскажут подробностей, и не желая расстраивать своими расспросами короля. Она попыталась однажды, но Рауль Первый дал ей понять, что больше так делать не стоит. Конечно, он беспокоился о наследнике. И Амбер всё понимала — но тоска от этого лишь усиливалась.