По правилам и без

Дима засмеялся. Нет, не так. Он откровенно заржал, но прекратил довольно быстро: голова его, похоже, была на моей стороне.

— Расслабься, рыжая, — наконец-то заговорил этот чертов гад, вдоволь налюбовавшись — и не поленился же подушку от лица убрать! — моим лицом, которое сейчас не все мастера слова смогли бы описать. — Ты просто попросила меня отвернуться, прежде вполне категорично потребовав футболку подлиннее.

Я вздохнула с облегчением, а кожа враз посветлела до нормального оттенка. Я уже вспомнила все подробности прошедшего вечера, перетекшего в ночь, которые забыла не только из-за некоторого злоупотребления алкоголем. У меня ведь всегда проблемы с утренним подъемом, а если я проспала всего пару часов, то проблемы эти вдруг становятся гораздо острее.

А вообще, это я просто-напросто оправдываюсь. Как всегда, когда натворю делов. А делов я натворила за последние двенадцать часов…

Вспоминать все было страшно. И стыдно. И чертовски приятно — некоторые моменты. И все равно стыдно: немного, причем по причине, совершенно отличной от первого «стыдно».

Прогулка по ночному городу удалась на славу. Давно, очень давно я не была настолько… счастливой, что ли. Этой ночью я просто забыла обо всех проблемах и наслаждалась обществом любимого человека, попросту забив на то, что будет завтра — сегодня, тогда это было уже сегодня, но в памяти отпечаталось как «вчера». Послушалась Диму и послала это все к черту.

Вот только… я еще и про Алину забыла. А ведь ее вчера — сегодня — увел Кирилл, причем лицо его не предвещало ничего хорошего.

Поэтому следующим моим вопросом стал вопрос о судьбе Соловьевой.

— Да не убил ее Кирилл, не переживай. Домой отвез, чтобы дед не видел, в каком она состоянии, — беспечно махнул рукой Воронцов, снова накрывая голову подушкой. — Я тебе дам ее номер, если хочешь, можешь потом сама позвонить, убедиться, что жива-здорова сестричка моя. Ей такую взбучку раз в месяц точно устраивают.

Легче мне не стало. Вдруг появилось кощунственное желание спросить, что знает Дима об отношениях своих сестры и дяди, но я тут же отогнала его от себя, понимая, чем подобный вопрос чреват. Особенно кому-то вроде меня, у кого все мысли на лице написаны.

— Кстати, твои вещи на стуле, переоденься, пока я надежно скрыт подушкой, — с неприкрытой насмешкой проговорил парень, но в словах его была доля логики. Не выйдет же, исключительно чтобы поиздеваться, не выйдет.

Ну и ладно, по сути, чего уж тут стесняться, я же, во-первых, не полностью раздетая, а, во-вторых, чего Дима в женском теле не видел. Так что, послушавшись совета, я быстро надела джинсы, сняла футболку, на секунду, совершенно безотчетно, втянув полной грудью неуловимый аромат, исходящий от футболки: родной, любимый, сводящий с ума. И тут же почувствовала этот запах куда более сильно, совсем рядом с собой.

У Димы были холодные руки, я заметила это уже давно (хотя, на самом деле, прошло меньше месяца даже с нашего знакомства, мне порой казалось, что это было слишком давно, словно в прошлой жизни), но руки эти почему-то всегда обжигали. Вот и сейчас, скользящие по моей обнаженной спине ледяные пальцы заставляли кожу под ними гореть, оставляли после себя странное, мучительно-приятное ощущение.

А внутри все словно замерло. От неожиданности, от наслаждения и от… страха. Где-то там, в глубине, закрался червячок страха и с каждым прикосновением только рос. Руки заскользили по животу вверх, а обжигающе горячие губы — по шее, оставляя легкие поцелуи. И это было так, что не опишешь словами, так ново, невообразимо приятно, так сводяще с ума.

Дима резко развернул меня к себе, поцеловал так страстно, властно и требовательно, как не целовал даже в клубе. Одна его рука скользнула к груди, лаская ее через тонкий поролон, другая потянулась к застежке на спине.

В моей голове пронесся рой мыслей, хотя раньше я искренне считала — верила, — что, когда (если) подобный момент наступит, не смогу соображать здраво. А сейчас сознание заполонили вопросы. Что дальше? Что я должна делать? А что, если?.. — и тысяча если. И во главе бешеного роя сомнение, совсем недавно бывшее маленьким червяком, отчетливое, заставившее меня — с огромным трудом — оторваться от парня и прошептать тихо-тихо, даже жалко:

— Не надо…

И если бы Дима не послушался, продолжил, я бы сдалась — да с удовольствием бы сдалась, — позволила ему что угодно, оправдываясь тем, что сделала все, что могла. Но он остановился.

Отпустил меня, отступил на шаг, посмотрел прямо в глаза.

— Теперь и сама понимаешь, что я не зря оставляю дистанцию, — только и сказал он. И сам протянул мне тунику, которую я тут же надела. — Тебе скоро домой.

Мне вдруг стало невообразимо плохо. Печально, больно, обидно и страшно одновременно. Так, что я позорно заплакала.

— Я не хочу домой… — только и произнесла, шмыгая носом, позволяя обнять себя, гладить по голове. — Не хочу туда, к этому околдовавшему маму ублюдку… я боюсь за нее, за папу, за тебя, за себя… правда, очень боюсь его…

— Он не посмеет ничего тебе сделать, — тихо, но с непоколебимой уверенностью, произнес Дима, перебирая мои волосы. Недавно он сказал, что ему нравится их цвет — я не поверила. А сейчас безоговорочно верила в гораздо более невероятные вещи. Что все будет в порядке, что мы все будем счастливы, что Дима всегда будет со мной… — Я пойду с тобой. Должен же познакомиться как следует с твоей мамой и убедить ее, что я отличный парень и ее дочурка в надежных руках.

Спорить я не стала. Только благодарно шмыгнула носом, почувствовав — наконец-то — себя абсолютно защищенной.

В десять пятьдесят пять мы с Димой стояли под дверьми моей квартиры: я искала ключи в недрах сумочки (должно быть, это самое женское, что есть во мне), а этот гад отпускал ехидные комментарии на тему черной дыры и Нарнии в пределах одного конкретно взятого кожаного изделия.

Я не выдержала, послала его в ту самую Нарнию, пожелав вот так вот всегда мучиться с поиском вещей. А все потому, что чертовски нервничала, что было более чем оправданно. Маму я, конечно, предупредила, что приду не одна, а с молодым человеком (звучит-то как официально, бррр!), но, во-первых, такое вот знакомство было мне впервой, а, во-вторых, обстоятельства играли совсем не в нашу сторону. Мама сказала, что Антон зайдет где-то к двум, и к этому времени я твердо решила спровадить Диму, несмотря на все кощунственные желания. Не стоит им встречаться, печенкой чую, не стоит.

— Нашла!

Хотя, закралась кощунственная мысль, лучше бы не находила.

— Мам, мы пришли, — закричала я с порога скорее по привычке. Разулась, повесила куртку на вешалку — Дима стоял, не решаясь раздеться. И даже не отпустил колкую шуточку на тему моего скопления брелков на крючке для одежды.

Нервничал. Даже он.

— Доброе утро, — в коридор из кухни вынырнула улыбающаяся мама. И тут же перестала улыбаться. Узнала.

— Дмитрий, я полагаю? — похолодевшим тоном спросила она, глядя на меня так, что мне тут же захотелось не просто провалиться под землю — пропахать всю нашу планету и оказаться на другом конце земного шара.

Дима сдержанно поприветствовал ее и сжал мою ладонь. Хотел успокоить, но только ли меня?

— Не стойте, проходите в зал, чайник скоро вскипит, — сказав это, мама снова скрылась в кухне. Надо было идти к ней, объяснить все, будучи наедине, но я не решилась ровно до того момента, как не раздался свист чайника. Но, даже когда я пришла на кухню помочь, мама не произнесла ни слова.

— Моя дочь была у вас? — это было первым, что спросила мама, причем исключительно у Димы. На меня она словно не обратила внимания.