По правилам и без

Но, теперь я понимаю, что это невозможно. Я заклинаю тебя: держись подальше от семьи Воронцовых и дочку свою удерживай, во что бы то не стало. Ты не знаешь, да и я раньше не знала, что Виктор Иванович — преступник, и не просто преступник, а довольно уважаемый и значимый. И, знаешь, они с Димой слишком похожи. Я боюсь, что мой мальчик тоже может… Но, в любом случае, это болото затянет любого, кто посмеет приблизиться. Как затянуло меня, как затянет тех, кто будет с Кириллом, с Димой.

Прошу, прости меня за все. Ты моя единственная подруга, самая дорогая и близкая. Я люблю тебя, Лена, очень люблю.

Молю о встрече, но понимаю, что она невозможна. Уверена, что у вас с Алешей все будет в порядке, а Рита станет настоящей красавицей.

Маша В.»

А под ним запечатанный конверт — ответ. Который так и не дошел.

Теперь мне стало ясно многое: и та мамина реакция на Степана Новикова, и враждебность к Диме, и те слезы… Ведь в тот вечер мама заснула именно с этим письмом в руках, именно над ним она плакала.

Я тоже едва не заплакала, и то, наверняка, благодаря все еще действующему успокоительному. С заторможенностью сложила все на место, поставила обратно шкатулку, и снова наткнулась на письмо папе. Оно было гораздо новее, чем мамины, и почерк едва уловимо изменился…

«Рита станет настоящей красавицей» и «Красавицей, наверно, стала».

Неужели?..

Я оделась так быстро, как никогда раньше.

Улица Ленина, дом 25, квартира 18. Подъезд первый, этаж пятый. И мне было совершенно все равно, занят ли хозяин квартиры, мое ли это дело — я просто должна была узнать, во что бы то ни стало.

Кирилл был дома, в спортивных штанах, черной футболке и босиком. На часах застыло «19:27», а на улице пошел частый снег, грозящий перерасти в метель.

— Я не займу много времени, — на ходу выпалила я, совершенно бестактным образом протискиваясь в просторный коридор. Из квартиры раздавались голоса из телевизора, шкварчение чего-то, вероятно, в сковороде, а возле тумбочки стояла чья-то обувь, но я не обратила внимания. Протянула мужчине бережно сложенное письмо с самым решительным видом.

Кирилл прочел сначала бегло, потом дольше и вдумчивее, с каждым мигом все сильнее хмурясь и шепча что-то явно нелицеприятное.

— И? — он посмотрел на меня с таким неподдельным удивлением, что еще секунда, и я бы наверняка сдалась, решила, что просто напридумывала себе слишком много лишнего… но тут из кухни вышел Дима.

Его дядя попытался сунуть письмо в карман, но парень успел раньше. И вот уже он читал письмо, которое никогда не должен был увидеть.

— Рита, ты… — он не договорил, резко развернулся и ушел в комнату.

Я посмела нарушить тягостное молчание только тогда, когда за ним закрылась дверь:

— Мария… жива, верно?

Кирилл тяжело вздохнул и едва слышно произнес:

— Да, — но даже такой тихий ответ услышал Дима, вернувшийся так же неожиданно. А, может, и не услышал, но все прекрасно понял.

А мне только и осталось, что наблюдать, как уходит самый дорогой и любимый человек, и уходит из-за меня.

Глава 23. Не хочу знать

Дверь, тяжелую входную дверь, сквозняком колыхало из стороны в строну. Где-то там внизу громыхнула другая дверь, железная входная, и я словно отмерла. Резко дернулась в коридор — догнать, объяснить, даже оправдаться, пусть я и не знаю, за что, даже просто остановить, посмотреть в глаза — но тут же вернулась обратно, вернее, меня вернули.

— Заходи уже, если пришла, ты его все равно сейчас не догонишь, да и лучше вообще дать ему прийти в себя, — Кирилл помог мне снять куртку, повесил ее на вешалку и повел меня на кухню. — Хочешь чаю?

— Кофе, — ответила я, присаживаясь на табурет у окна. Машинально схватила оставшуюся на столе зажигалку, еще чуть теплую, завертела в руках. — Кирилл, я влезла в совершенно не свое дело, верно? — голос предательски дрогнул. — Папа вернулся. Это он уронил, а я прочитала. А потом нашла письма маме, тоже от Марии. Одно было написано пять лет назад, незадолго до того, как… — я замолчала. Что произошло пять лет назад, так и оставалось для меня тайной. Хотя, соображения касательно определенных моментов были, но делиться ими — увольте.

— Может, оно даже к лучшему, — Кирилл уже налил мне — и себе, что удивило — кофе и теперь поставил чашки с ароматной жидкостью на стол. — Мелкому давно надо было сказать, он уже достаточно взрослый, чтобы понять. А Костя все твердил, что никому больше не следует знать, потому что велик риск, что узнают те, кому не следует, — он сел напротив меня, взъерошил волосы и, вздохнув, продолжил. — Теперь он мелкому все расскажет, не посмеет скрыть. И, кстати, не принимай близко к сердцу его реакцию, против тебя конкретно он ничего не имел. Просто… Господи, да не мне тебе объяснять, что значит его возраст. Как вспомню себя в восемнадцать… а, впрочем, лучше не вспоминать, — Кирилл сделал большой глоток кофе, поморщился и поставил чашку на место. — Он давно подозревал, что от него что-то скрывают. Предполагал совершенно разное: от любовницы Кости до того, что он нам не родной. Брат мой просто не умеет как следует врать близким людям, хоть и адвокат до мозга костей. Да и, вообще…

— Я понимаю, — перебила я мужчину. Я и правда прекрасно понимала: узнать, что твоя мама, которую ты считал погибшей, жива, что это от тебя скрывали, что первым узнал не ты, а совершенно чужой твоей семье человек… рядом с этим меркнет любая «радость».

— Да, все время забываю, что ты не из тех, кому приходится объяснять все по несколько раз, — Воронцов улыбнулся, а потом неожиданно посерьезнел. — Тебе, наверно, стоит узнать хоть что-то о том, что произошло пять лет назад. Тем более что Алексей с этим всем тоже связан, причем гораздо сильнее, чем ты думаешь. Ты же знаешь, что он работал на моего отца, причем был довольно приближенным. Да еще и очень умный программист, который вполне может помогать с информационными следами… впрочем, начну с начала.

Новиков всегда ненавидел отца и использовал любую возможность подгадить ему — это ты должна знать и понимать. А однажды он познакомился с Машей, при этом не зная, чья она невестка. Она была удивительной женщиной, такой, о какой мечтают многие: добрая, нежная, хрупкая, но с внутренним стержнем, делающим ее на удивление сильной. И со всеми, будь то хоть бродяга, хоть миллиардер, вежливая, милая. Новиков как раз только развелся с женой, той еще стервой, и этот резкий контраст покорил его. Но, может быть, все бы и обошлось, но он узнал, с кем милая Машенька связана. И это стало уже не просто праздным интересом к женщине — это стало для него манией. Отобрать любимую невестку, через нее получить влияние на любимого внука — и начать контролировать отца. Только вот он просчитался: Костя, несмотря на внешнюю холодность, все равно получал всю Машину любовь, и она даже помыслить не могла о том, чтобы лишь посмотреть на другого. Тогда Ной перешел сначала к грубым предупреждениям, а позже — к угрозам. Он бы не оставил в покое ни Машу, ни Диму, да еще и как раз в это время… впрочем, это уже не столь важно. Он готов был на все, даже на самые крайние меры. И на крайние меры пришлось идти нам. И единственным путем было заставить исчезнуть саму причину. Но просто спрятать Машу было бы полумерой. Поэтому пришлось разыграть ее смерть, а саму ее увезти как можно дальше, где она стала жить затворницей по поддельным документам. Большинство «командировок», в которые уезжает Костя, он проводит с ней.

А что касается твоего отца, то он помог утрясти все с документами и отчетами, очень помог. Да и нечестно было бы обманывать его, они с Машей были очень близки, почти как брат и сестра.

— А обманывать Диму было честно?.. — тихо, почти шепотом спросила я. Встала как-то совсем резко: — Я пойду, наверно. Спасибо, что объяснил. И…

И, знаешь, вы все поступили просто ужасно. У вас есть оправдания, даже веские, но факта это не меняет. Он точно будет презирать и своего отца, и тебя, и моего папу… и, черт побери, ты видел, как он на меня посмотрел! Ты сам говорил однажды, что это будет форменным предательством. Для него это так, на самом деле так.