По рукам и ногам
Шрифт:
Генрих, судя по лицу, был не очень рад. И вообще, мне показалось, что на его суровой физиономии тенью проскользнула досада оттого, что все, что он хотел со мной сделать, было уже сделано.
И мужики тоже были не очень рады.
– Ни с места, – неожиданно осипшим и высоким голосом заявил Томас, – иначе я ее как свинью прирежу!
Начальнику охраны, в отличие от меня, от такого заявления не стало ни страшно, ни обидно. Он даже выражения лица не поменял, просто поднял правую руку – и щеку мою царапнул горячий воздух. Показалось, что хлопок раздался только секундой позже, но это было не так на деле. И хорошо что я вовремя зажмурилась, пропустив
– Кику, ко мне! – скомандовал начальник охраны.
Ну вот, теперь это стало еще больше походить на собачью кличку. Я с трудом поднялась, и почти на ощупь – в глазах от резкого движения потемнело – поплелась к Генриху. Он знает, как испортить радость от спасения жизни, прям в яблочко угодил.
Переступаю порог, я бросила скорбный взгляд на пол. От свитера моего не осталось ничего цензурного. Сорванный и вообще приведенный в состояние половой тряпки он так и остался лежать в уголке почти под кроватью, рядом с Марко. Видимо, эти двое извращенцев, как и Ричард, оказались высокодуховными ценителями женского белья, и это именно оттого у меня на лифчике уцелела целая одна бретелька, и этим я была счастлива, ковыляя за Генрихом по узким коридорам корабля.
Я искренне радовалась, что начальник охраны не оборачивается, продолжая выдавать шедевры подиумной походки, цепляясь за такие внезапно вспомогательные стены и стараясь не думать о том, что Генрих вот полминуты назад только застрелил дерьмового, но все же человека; о том, что если б не застрелил, я бы с жизнью распрощалась, а еще о том, что я, вероятнее всего, все же распрощаюсь, только от руки Ланкмиллера или верных служек его.
Так сказать, возмездие и справедливость. И все такое.
Начальник охраны открыл передо мной дверь на палубу, в нос ударил резкий запах моря, и мне снова пришлось зажмуриться, только уже не от страха, а оттого, что я вдруг заметила, как над палубой, над всем лайнером, отражаясь в море, виснет здоровенное синее небо. И от это меня попросту к месту пригвоздило, тихонько и глупо. Последний раз, когда я вот так поднимала голову, все закончилось на грязно-белом дирижабле с моей фотографией на всю бочину.
Черт возьми, а какое же оно здоровое, какое же…
От идиотского и совсем, кстати, неуместного созерцания природных красот меня оторвал Генрих, а точнее, его тяжелый взгляд. Мы стояли возле трапа – или черт разбери, как эта штука называется – перекинутого с борта одного корабля на другой, более внушительный и какой-то весь даже чуть ли не угрожающий. Ланкмиллерский.
И было видно, что начальник охраны преодолевает пылкое желание перекинуть меня туда за шиворот, как котенка.
В любом случае Генрих был хорош тем, что ничего не спрашивал. И все, кто попадался нам в «мучительской обители», тоже не рисковали, глядя на его суровую морду. Снова двери, запах моющего средства, узкие коридоры. Для меня это все смешалось сплошную бесцветную галерею вроде бесконечного лабиринта. Я была даже рада, когда Генрих, окончательно разочаровавшись в моей ориентации, за плечи развернул к нужной двери и подтолкнул внутрь. Вопреки моим ожиданиям, пыточной камеры в каюте не оказалось. А что ж так? Лучше б сразу к делу…
Я оглядела темный кабинет, освещенный единственной настольной лампой, и нашла то единственное, что искала – стул для посетителей. Боль уже
не чувствовалась – все тело как будто онемело, и пальцы были словно деревянные. Это, наверное, я блуждаю сейчас где-нибудь за границей своего болевого порога. Тоже мне, реакция на стресс…– Прикройся, – Генрих неизвестно откуда, словно фокусник, достал выцветший и явно видавший те еще виды дурацкий плед в полосочку несочетаемых цветов и брезгливо сунул мне.
Я возражать не стала. Все-таки, если я это переживу, с ужасом буду потом вспоминать, как я за ним в исподнем по коридорам шаталась.
Начальник охраны оставил меня в одиночестве. Ох и не к добру эта его неразговорчивость, как будто у него все на десять шагов вперед запланировано, и что-то он такое знает, что явно не приведет меня в восторг.
Мне тяжело было думать, как так вышло, что я оказалась на Ланкмиллерском корабле, зачем Генрих притащил меня в этот кабинет темный, и где, собственно, сам Кэри, если он еще не повесился от несчастной любви. Я просто вглядывалась в матовую поверхность стола, бездумно разбирая узоры. Маниакальное занятие.
У меня пошла кровь носом, и было слишком плевать, чтобы пытаться как-то ее останавливать.
Когда обо мне кто-нибудь вспомнит, на столе будет уже порядочная такая лужица, наверное. Мерный приглушенный звук и растекающиеся узорами капли. Самое то для моего рассеянного сознания. Кляксы больше напоминают.
Я не сразу поняла, что по ногам сквозняк прошелся, потому что открылась дверь в кабинет. А на пороге стоял человек, которого не должно здесь быть просто потому что. Потому что, горем убитые и заваленные делами, о ком-то вроде меня не вспоминают, даже если они лучшие из людей.
Человек, который сдержал обещание вытащить меня из кромешного ада только с тем, чтобы затащить в еще больший.
Я порывисто вздохнула и уставилась на Ланкмиллерские ботинки.
========== Часть 94 ==========
Даже появление мучителя не заставило меня вскочить по нервной привычке и быстро ретироваться куда-нибудь поближе к стене. Я только взглядом по Ланкмиллеру скользнула снизу вверх, а потом равнодушно вернулась к своим каплям на черном лакированном дереве.
Кэри стоял молча все еще в дверях, почему-то не переступая порог и не шевелясь. Видимо, все, что он хотел сказать, не подходило к случаю. Или он очень разозлился на залитый кровью стол.
В любом случае, его таланту быстро брать себя в руки можно было разве только позавидовать.
– Что с тобой случилось? Запрокинь голову, – мучитель наконец прошел вглубь комнаты, вытаскивая из кармана платок. Такой уверенный, будто не он сейчас на пороге в растерянности стоял, вместе со мной наблюдая за темно-красными каплями.
– Не поверишь, с лестницы упала, – усмехнулась я, сразу прочувствовав, что раз уж губа разбита, хранить угрюмость до последнего будет гораздо менее болезненным занятием. – А что, очень похоже, что у меня была бурная оргия, да?
Кэри не оценил сарказма. Он осмотрел меня придирчивым цепким взглядом и, видно было, что в итоге остался не слишком доволен и не особо удивлен. А я вообще старалась на него не смотреть. Глаза у Ланкмиллера еще с той ночи стали пустые и страшные, как у мертвого.
– Это Генрих тебя? – как бы между прочим поинтересовался мучитель, стирая кровь с моего лица.
– Если бы Генрих. Уж и до него успели. Знаешь, мне кажется, он немного расстроился.
– Не неси чушь, – Ланкмиллер вышел в коридор, позвал кого-то, снова вернулся.