По рукам и ногам

Я невольно покосилась на Ланкмиллера. Серый весь.

И засыпала я на его кровати под скрип его же шариковой ручки на удивление спокойно.

Когда я проснулась, комнату уже сумерками заволокло. Настольная лампа не горела, а мучитель все еще сидел за столом, развернувшись к окну, от которого шел слабый сероватый свет.

Я неслышно сползла с кровати, босыми ногами ступая на шершавые доски паркета, и глянула на Ланкмиллера. Он там не умер вообще? Что-то больно тихий.

Не знаю, что дьявольская муха меня укусила, что я вдруг решила расстояние между нами сократить до какого-то шага. И не знаю, с чего вдруг я додумалась заглянуть Кэри через плечо. И вообще ничего не знаю, только б лучше я этого не делала.

У меня даже сердце свело в первую секунду. Это вот, значит, чем он занимается. Старые фотографии как способ самобичевания – я бы не додумалась. На самом деле не такие уж они и старые, две недели давности от силы.

Кэри там до жути счастливым выглядел, я его таким ни разу не видела. И Элен тоже. Элен, чёрт возьми… Ну зач-чем, зачем он сам себя мучает, как будто кому-то сейчас от этого легче станет.

Я даже в порыве негодования оперлась на стол, и, между прочим, очень даже зря. Задела какую-то стопку бумаженций. Верхняя папка оттуда немедленно соскользнула и оглушительно грохнула об пол. Я вздрогнула, а мучитель среагировал иначе. Резко развернулся и, сжав мое левое запястье, отвесил такую пощечину, что я чудом на ногах удержалась.

– Прости, не хотела тебя задеть. Правда, – почему-то я еще и извиняюсь. Наверное, чтоб сильнее не стукнул.

А Ланкмиллер, судя по лицу, и сам от себя такого не ожидал. Может, не думал, что это я. Или вообще ни о чём не думал.

– Уходи, – бросил мучитель сквозь зубы, как будто я последний человек на земле, которого он вообще мечтает видеть, или грешник какой, по дурости своей осквернивший святыню святынь.

Но браво Ланкмиллеру, это прогресс, он даже сказал мне целое слово, надо же. Еще две недельки подожду, глядишь, и предложениями заговорит.

– Долго ты еще собираешься себя этим мучить? Нет сил смотреть на тебя, – и пусть, что лезть к нему сейчас – худшая из идей. Ума-то у меня нет.

– Уходи, – мрачно повторил Кэри, одной рукой указывая на дверь, а второй все еще стискивая мое запястье так, что перед глазами мошки роились.

– Ну так отпусти, черт тебя дери, Ланкмиллер! – вот уж не думала, что у меня хватит духу еще и голос на него поднять. – Совсем придурок, что ли?!

Вместо того чтобы выпустить, мучитель с силой рванул на себя. Я приземлилась на его колени, чудом ничего ни себе, ни ему не повредив. Так зло прогонял, и так крепко обнимает, что дышится с трудом. А почему-то мне сейчас очень хочется часто и глубоко дышать.

Мы долго сидели молча. Я не знала, что делать и что говорить, а Кэри гладил меня по щеке, которая все еще горела от его пощечины.

Черт разберет почему, но я хорошо понимала, о чем он думал. Если отпустит, позволит себе хоть на секунду забыть, отвлечься, не вспоминать, едва только перестанет душу трясти себе и выворачивать – предаст. Предаст то, что больше всех ему дорого и больше всего ему боли причиняет. Он ошибался, конечно. Элен бы вряд ли захотела от него таких жертв.

– Знаешь, очень странно, – Кэри отстранился, чтобы удобнее было говорить. – Я сейчас понимаю, все, что я когда-либо делал, было неправильно. А как правильно, мне никто не сказал. У тебя так было когда-нибудь? Когда знаешь, что надо дальше идти, а куда идти – черт разберет?

Я с трудом различала слова, так тихо он говорил и глухо: до сих пор еще боль душила.

– Ну, я думаю, ты должен сам догадаться, без чьей-то помощи. Потому что, в первую очередь, ты сам у себя в жизни все это творил. Наверное, тут главное начать, а остальное как-нибудь само придет и приложится. Не знаю.

– Начать… – Кэри рассыпал в руке прядь моих волос, склонив голову, а у меня еще тогда дыхание перехватило, потому что я догадывалась, о чем он думает. – Мне даже кажется, я знаю, с чего начну. Кику, я тебя отпускаю.

========== Часть 96 ==========

Если б я на ногах стояла, упала бы. Впрочем, моему сердцу ухнуть вниз ничего не помешало, и оно ухнуло так, что у меня потемнело в глазах.

– То есть как? – и голос тихий и надломленный, не сразу понятно стало, что мой. – Вот так вот просто? «Отпускаю» и все?

– Тебе чего-то не хватает? – мрачно фыркнул Ланкмиллер. Он, наверное, готовил немного другую речь.

– Нет, не в том дело совсем… Знаешь, я ведь столько думала об этом, столько сил убила на то, чтоб до тебя достучаться, а оказывается, чтобы ты понял, нужно было просто сдохнуть? Прости уж, что не прыгаю до потолка. Мне как-то даже не верится.

Кэри разжал руки, выпуская меня из своих железных объятий, и сообщил бесцветным голосом:

– Я отправил запрос в паспортную службу. Ответ должен прийти недели через две. До этого момента тебе придется пока что…

– Я понимаю.

Побыть у тебя на поводке, да. С привычками так тяжело расставаться. Кто как не паспортная служба это понимает. Две недели дается, если хозяину захочется передумать вдруг или что-то вроде того.

– Прости, – я шмыгнула носом, – чушь сказала. Дело прошлое, ни к чему возвращаться уже.

Он все для себя понял, а я до сих пор продолжаю штопором по ранам его возиться. Милыми привычками обзавелась в этом доме, нечего сказать. Только пора завязывать, потому что это теперь даже с моей стороны бесстыдно и бессмысленно. Лучше не будет. И легче не будет.

– Я уже привык к твоим обвинениям, – он не притягивал к себе, не цеплял за подбородок, как раньше, не заставлял в глаза смотреть. Он сейчас сам едва бы смог посмотреть в чьи-то глаза. – Ничего страшного. У тебя там, вне поместья, будет все хорошо. Главное, не возвращайся обратно в свое бордель-кафе.

Кэри сидел передо мной в своем кресле, и у него здоровые синяки были под глазами и трехдневная щетина.

Я раздосадовано фыркнула и завела глаза к потолку. Что он там себе думает?

Да сколько я здесь пережила, прямо вот перед этим дурацким креслом, столько и за всю жизнь-то у меня не было. В бордель-кафе, ясное дело, и то работалось поспокойней. Впрочем, конечно же, я туда не вернусь. И здесь, разумеется, не останусь. Уеду в Анжи и там начну сначала.

Все у меня получится.

Я сама не поняла, как так вышло. Почему вдруг обнимаю мучителя, прижимаясь к колючей щеке, и царапаю его рубашку.

– Спасибо.

Я с самого начала не знала, стоит ли благодарить за это решение. По сути он мне возвращал то, что у меня с самого рождения было, а потом исчезло по глупой случайности.

Возвращал то, что в общем-то не должен был.

Ланкмиллер не стал отталкивать и отстраняться не стал. Я чувствовала на своей ключице глубокое ровное дыхание и почему-то знала, что больше ничего говорить не нужно. Все, что я хотела сказать, он понял сам.