По Северо-Западу России. Том I. По северу России

Былое Екатерининской гавани гласит, как сказано, о том, что в ней гостили и флоты. Если поискать хорошенько, то и кроме Екатерининской гавани найдутся для той же цели и другие, хотя бы близ Святого Носа, у Иоканских островов. Мечта — мечтой, а дело — делом, и можно бы, пожалуй, рискнуть изображением следующей мысли: если бы Петр Великий почувствовал всю тягость нашего положения в Дарданеллах и Зунде, он едва ли бы обошелся с Архангельском так бесцеремонно, как обошелся с ним, открывая все льготы в пользу Петербурга и Балтийского моря. Иметь море и не пользоваться им — это действительно странно, и Петр Великий непременно обратился бы к нему. Мурман с его неисчерпаемым рыбным богатством, но особенно далекий от Петербурга и Москвы, был всегда Золушкой по сравнению с каспийскими рыбными и тюленьими промыслами. Архив Министерства Государственных Имуществ за 1850-1870 года хранит множество бумаг, касающихся последних; не проходило месяца, чтобы какое-либо мероприятие не восходило до Сената, Комитета Министров, Государственного Совета, до Высочайшей власти; там устроено было и действует до сего дня особое управление; имеется с 1870 года свой пароход, а с 1867 года управлению и всем судам, находящимся в его распоряжении, даны были даже особый флаг и вымпел. Это все для Каспия; для Мурмана до семидесятых годов не сделано было ничего или очень мало, и северное побережье наше не только в натуре, но и в государственном сознании заволакивалось туманами. С Высочайшего соизволения, в сентябре 1882 года была учреждена в Архангельске временная совещательная комиссия о потребностях Северного края; в октябре того же года — особая на этот предмет комиссия при Министерстве Финансов, окончившая свои работы в апреле 1885 года. Меры, ею проектированные, в большинстве приведены уже в исполнение.

«3абияка», дав круг по Екатерининской гавани, в зеленом кольце её берегов и в молчаливом, незримом присутствии воспоминаний, вышел снова в Кольскую губу и направился прямо к югу. Эта губа действительно похожа на извивающуюся реку. Некоторые называют всю ее рекой Колой, и это, пожалуй, имеет некоторое основание, потому что близ города Колы губа как бы образуется от слияния двух рек: Колы и Туломы. «Кольская губа — что московская тюрьма», — говорят поморы, изображая этим довольно неудачно ту особенность её, что она, не замерзая во всю зиму, иногда в начале марта покрывается льдом и стоят под ним за Благовещенье, мешая промышленникам, собравшимся в Колу, выйти в океан.

В восьми верстах от города, уже к вечеру, судно бросило якорь подле Абрамовой «пахты», то есть скалы, и Анна-«корги», то есть обсушной, песчаной мели. Слева поднимались обросшие сплошным лесом, довольно поло гие, но не менее возвышенные горы, а подле самой воды виднелся лопарские чум. Скала Абрамова пахта, отвесная, в 100 футов вышины, совершенно темная, была усеяна, будто светлым бисером, по всем выступам своим морской птицею; иногда бисер этот приходил в движение; одни из белых бисеринок перелетали к другим, будто делая друг дружке визиты; белые полосы помета нависали по скале отовсюду, и неумолчные крики доносились издали, когда судно, выпустив все пары, окончательно замолкло; это были, должно быть, разговоры при визитах птиц, более или менее занимательные. С якорного места еле-еле виднелась, едва поднимаясь над водой, Кола.

Так как было предположено назавтра, воскресенье, 23-го июня, быть у обедни в Коле, то весь вечер оставался свободным. Двое из путников, пошедших на охоту, без собак, конечно, на авось, видели целую массу куликов на берегу и много куропаток и тетеревов, то и дело выпархивавших с великим шумом по зеленому лесу. Ходьба по лесу была очень трудна, так как почва представляла груды валунов, обросших мхом, между которыми, неизвестно чем питаясь, растут ель, сосна, береза, ива. Ходьба по берегу, по сырому песку в час отлива была гораздо приятнее; оставленные водой гроздья морской капусты, Crambe maritima, пощелкивали под ногами; длинными, зелеными прядями лепились по мокрым камням густые бороды всяких топняков и нитчанок; розовые, белые и голубоватенькие ракушки виднелись повсюду; ходить было хорошо, но надо было подумать о возвращении к берегу, так как прилив, следовавший непосредственно вслед за отливом, набегал очень быстро, так быстро, что не в шутку легко можно было быть отрезанным от земли; кругом никого — делай тогда, что хочешь.

В девять часов утра следующего дня, 23-го июня, спущены были паровой катер и вельбот, и при довольно сильном ветре, путешественники направились к обедне в Колу. Вельбот шел на буксире парового катера. По мере приближения к Коле, залив становился все уже, все более похожим на реку; городок вырастал своими небольшими очертаниями на песчаном, обросшем сочной травой мысу, образуемом слиянием Туломы и Колы. Долины этих речек, уходившие вглубь, делили — так казалось — Кольскую губу надвое; особенно широкой, уходившей в холмистую голубую даль, была долина реки Туломы; тут была целая анфилада гор. Резче всего белела на берегу городская церковь, а за городом поднималась между двумя долинами гора Соловарака, в 250 фут. вышины («варака» по-фински значит скала, гора, «соло» — солнечная). Слева от неё, выше других, почти против города, поднималась гора Горела. Берег был усыпан народом или, вернее, женщинами, так что тут повторялось то, что наблюдалось в Кеми: из воды возникал амазонский город северного побережья, — та же пестрота, тот же характерный тип одеяний. Все это представилось в самом северном городе России, в Коле. Это — древнейшие места новгородской жизни, и несколько исторических черт не лишнее привести именно на этом месте.

Кола.

Любопытный исторические данные. Нападения англичан. Метеорологические особенности. Репутация Колы. Посещение церкви. Вид города. Кладбище. Гора Соловарака. Лопарская выставка. Песни и пляска. Возвращение на крейсер и отплытие.

Кола основана новгородцами около семисот лет тому назад. В договоре великого князя Ярослава Ярославича с новгородцами, в 1264 году, значится, что в Коле управляли мужья новгородские. Из бояр новгородских видными вотчинниками здесь были Строгановы, что явствует из грамоты, данной Печенгскому монастырю. В 1500 году существовал здесь крепкий острог, отразивший нападение шведов; он служил местом ссылки. В 1590 году шведы разорили Троицкую Печенгскую обитель, основанную в 1533 году крещеным евреем Трифоном, и она перенесена в Колу, а затем упразднена. Царь Михаил Феодорович снабдил несудимыми грамотами проживавших в Коле старцев, слуг и крестьян Соловецкой обители. В 1664 году царь Алексей Михайлович определил сюда стрельцов и воеводу. При Петре Великом крепостца перестроена, вооружена 53 пушками и снабжена гарнизоном; при Екатерине II в ней оставалось 35 пушек, а затем крепость предана разрушению, но почтенные останки её видны кое-где и до сих пор.

В 1809 году Кола испытала нападение англичан; они послали в нее со своего флота две шлюпки с 35 матросами; Кола имела тогда в гарнизоне всего 50 инвалидов и ни одной пушки. Горожане, завидев врага, немедленно ополчили 300 человек и передали начальство над ними купеческому сыну Герасимову. Этот купеческий сын задумал было взять англичан живьем в плен, преградив им отступление; но местный исправник предпочел встретить англичан иначе и малодушно отдал им свою шпагу. Час спустя по выходе на берег все англичане были мертвецки пьяны и убрались с трудом, потому что горожане, удалившиеся на гору Соловарака, стали мало-помалу возвращаться; более трезвые из англичан положили совсем пьяных товарищей в Кольские карбасы и перевезли к своим кораблям.

В 1854 году англичане бомбардировали Колу и сожгли 64 дома; следы разрушений видны и до сих пор. Все вооружение Колы тогда состояло из двух орудий: одно из них находилось у соляного магазина: это был фальконет без цапф, привязанный к двум бревнышкам, заменявшим лафет, а у древней башни — большое старинное орудие с отбитой дульной частью. Но жители все-таки решили защищаться; они нашли эти оба орудия в Екатерининской гавани и перевезли с великими затруднениями, твердо решив дать неприятелю отпор. Защитой Колы руководил Бруннер, о котором было сказано при воспоминании о бомбардировке Соловецкого монастыря. Одна из этих пушек красуется и теперь возле церкви за оградой.

До 1858 года Кола была городом заштатным, затем уездным, потом опять разжалована и в 1882 г. повышена снова в уездные. С 1877 г. тут имеется метеорологическая станция. Здешнее обширное лесничество — что очень характерно — приносит казне всего только около 5.000 руб. дохода, потому что в нем насчитывается до 8.000.000 десятин тундры, не производящей ничего, кроме лишаев. Ни больницы, ни аптеки в этом уездном городе в описываемое время еще не было; только сравнительно недавно устроена больница на шесть кроватей, имеются врачи, и (с 1895 г.) город соединяется телеграфной линией с внутренними городами.

В 1867 году архангельский вице-губернатор Сафронов нашел в Коле, бывшей тогда уездным городом, «одного чиновника, правившего должности исправника, городничего, судьи, казначея и стряпчего; одну лошадь и одни дрожки». Видимо недовольный Колой, вице-губернатор замечает, что «кто же пойдет на север в челюсти полюса»? Другие мнения о городке — менее мрачные. Живший здесь довольно долго судебный следователь находил местный климат без сравнения лучше петербургского, а шведский профессор Вульфсберг считает его даже лучше итальянского! С 13-го ноября по 9-е января солнце на горизонте здесь даже и не показывается и в пасмурные дни света не бывает совсем, а только сумерки. С 20-го мая по 10-е июля, наоборот, солнце с горизонта не сходит вовсе. В последние зимы холод не превышал 35,5° по Реомюру. Сравнительная резкость в процентном отношении тьмы и света обусловила, вероятно, существование поговорки, гласящей о Коле: «город уда, а народ крюк»; сложилась она, без сомнения, в те дни, когда большинство маленького населения, едва достигающего тысячи человек мужчин и женщин, были сутягами; с кем и почему сутяжничали они — необъяснимо. Вообще, если судить по поговоркам, репутация Колы очень незавидна: «в Коле с одной стороны море, с другой — гора, с третьей — мох, а с четвертой — ох!»; «кто в Коле три года проживет, того на Москве не обманут». Есть еще и другие поговорки — похуже приведенных.

Велико было в былые годы богатство рыбы в Кольской губе. рассказывают, будто в 1825 году жители черпали тут сельдей ведрами, а ранее того, в 1777 году, на отмелях обсохло однажды стадо сельдей по колено вышиной. Изобильны в Кольской губе, как сказано было раньше, и акулы.

По словам вице-адмирала Рейнеке, сюда заходило столько акул, что промышленники молились об избавлении их от этих чудовищ. Акул бывало так много, что их по зароку не ловили вовсе; но когда принялись за них снова, то промышленники в одну ночь зарабатывали по 25 руб.; «страх забирал глядеть, говорили они, как потянут двухсаженную рыбу, а другие, окружив шняку, десятками высматривают из воды, чернеясь на её освещенной огнем поверхности своими чудовищными спинами». В прежние времена, за недостатком стекол, из кожи акул делали «окончины». Заходят в Кольскую губу и киты. Г. Кушелев очень занимательно описывает мародерство норвежских китобойных пароходов в наших заливах и бухтах. По десяти и более пароходов вторгались в залив вслед за китами: «подводные частые взрывы как попавших в китов ядер, так и ударяющихся в морское дно; резкий свист пара; шумные плескания издыхающих китов, до пены взбивающих могучими хвостами и плавниками неглубокие воды маленькой бухты; грохот и лязганье цепей и якорей; визг быстро выбираемых талей; крики и возгласы команды; хриплые командные выкрикивания шкиперов; глухой гул морского прибоя; гудение и свист ветра в снастях». А на берегу? что делается в это время на берегу? Киты вошли в бухту вслед за мойвой; мойва исчезает; промышленники наши остаются без наживки, и неудивительны неистовые причитания наших мойвеных артелей, пред глазами которых совершается все описанное...