По Северо-Западу России. Том I. По северу России
Шрифт:
Иоканская гавань.
Ее качества и важное значение. Необходимость решить вопрос. Мурманское общество пароходства. Пароходство по Северной Двине. Его недостатки. Особенности очертаний мурманских скал. Фауна океанской воды. Румбические названия ветров у поморов. Отплытие в Мезень.
Южный ветерок чуть-чуть рябил поверхность океана, когда, в Иванов день, 24-го июня, около восьми часов утра, с «Забияки» заметили утесистые очертания Святого Носа и маяк на нем; но Иоканских островов, которые лежат к западу от него, то есть по пути, видно не было. Океанская гладь подступала — так казалось — к утесистому подножию далекого маяка, и никаких островов на ней не замечалось. Карта, между тем, показывала противоположное, и, действительно, мало-помалу, сначала черточками, потом небольшими возвышениями начали они обозначаться один за другим. Они выплыли из воды будто вдруг; тумана не было никакого, солнце горело полным блеском. Едва только стали ясны их приземистые глыбы, как судно уменьшило ход, потому что, несмотря на ясность голубого дня и тишину моря, отыскать фарватер одного из проходов было нелегко.
Иоканских островов — семь, но только пять из них участвуют в образовании гавани, имеющей длины около шести миль, в которой, согласно мнению Рейнеке, «многочисленной флот может расположиться весьма покойно». На Иоканский рейд ведут два прохода: один — северо-западный, между островом Чаячьим и материком, в 350 саж. ширины, и восточный, в 800 саж. ширины, между островами Сальным и Медвежьим. Крейсер направился к последнему, безусловно лучшему, и, пройдя самой срединой его, повернул к югу и тотчас же бросил якорь.
Вид на гавань был очень красив. К югу высились скалы берега, образуя несколько углублявшихся декораций к устью реки Иоканки; к востоку ясно очерчивались маяк Святого Носа и помещения находящейся при нем команды; с севера и запада прикрывали от взора океан невысокие гранитные острова, Сальный и Медвежий, так что судно очутилось в полном смысле слова в каменном кольце. По недалеким островам и по синей воде гавани перепархивало множество уток, чистиков, бакланов, чаек; глубоко внизу, подле судна, гуляла всякая рыба, отпугиваемая, а отнюдь не приманиваемая, как это бывает с более южной рыбой, всяким брошенным в воду предметом. Несколько крестов и каменных пирамидок, «гурий» или «кекурий», виднелось на Медвежьем острове; стадо в 10 — 12 оленей разгуливало по небольшому островку Сальному.
Нет сомнения в том, что устройство хорошей гавани на нашем Мурмане необходимо. Ранее уже упомянуто об Иоканской. Все, что можно сказать о ней, будет, конечно, только гадательно, но с большой долей вероятия. Ни точных промеров, ни правильных метеорологических и физических наблюдений здесь не производилось, и физиономия этой гавани, как и всего Мурмана, остается неопределенной. Тем не менее, от будущности не уйти, и в этом отношении полезно решительно всякое указание. Существенно важно решить, например, следующее: правда или нет, сообщаемое г. Сидоровым сведение, будто теплое течение Гольфстрима направляется именно на Иоканские острова и иногда приносит с собой американские деревья и каштаны? Основательно или нет, существующее у поморов название «живой камень» для плода американской мимозы, заносимой в Белое море? Если это правда, то на сколько времени, на какое расстояние, как и когда обмерзает эта гавань? Расположение островов и побережья безусловно удобны для возведения обширной системы отдельных фортов, и если гавань действительно способна приютить целый флот, то может ли этот флот быть защищен не только со стороны моря? Гавань эта сама по себе обширна и приглуба, но в ней есть про запас еще и другая гавань — это река Иоканка. Подобно слиянию рек Колы и Туломы, Иоканка расширяется при устье своем в целую сеть сплетений из отдельных рукавов, образующих глубокий залив; последний длиной почти две мили, шириной более версты, при глубине трех сажен; приливы в этой реке так велики, что в ней с особенным удобством можно килевать суда; зимовать в ней тоже удобно, потому что ледоплавы и наводнения весны и осени здесь невозможны. Снабжение водой не оставляет желать ничего лучшего, потому что во многих бухточках южного побережья стремятся с вершины Мурмана постоянные водопады нескольких ручьев.
Нужна ли нам вообще гавань на Мурмане? Нужна ли военная, или можно было бы удовлетвориться коммерческою? Нужно ли иметь тут военный оплот, или достаточно довольствоваться норвежскими крепостями? Если нужно, то подходит да гавань Иоканская или Екатерининская, или какая-либо третья? Все это — вопросы большой важности, и для такой первостепенной державы, как Россия, запертой Дарданеллами и Зундом, едва ли не жизненные. Наше северное Поморье, этот существенно важный для нас край, остается как-то вне всяких соображений и о нем вспоминают только урывками, случайно. Во всяком случае, и что бы там ни говорили, следует выяснить раз и навсегда, стоит ли наше северное побережье чего-либо в отношении общего хозяйства России, стоит ли оно чего-либо само по себе? Если не стоит, так и будем знать на будущее время, и пожалеем о том, что край этот совершенно напрасно вызвал целую литературу всяких ученых трудов и беллетристических описаний. Если же он стоит чего-либо, то следует безостановочно, не теряя времени, определить его значение, его средства и начать действовать немедленно в избранном направлении.
Одно из существенных условий неправильной организации здешней жизни состоит в совершенном почти отсутствии какого-либо почтового или телеграфного соединения. В настоящее время (1895 г.) состоялось уже правительственное распоряжение о соединении Мурмана с внутренней Россией телеграфной линией; это чувствуется на каждом шагу. В особенности необходимо упорядочение пароходных сообщений. «Мурманское общество пароходства» имеет четыре парохода; из них два — «Кемь» и «Онега» — назначены для Белого миря, два — «Архангельск» и «Чижов» — для Мурманского берега и Новой Земли. За все лето обязаны они сделать только 11 рейсов, да кроме того два рейса на Новую Землю. За точное исполнение этих рейсов компания получает от казны 55.000 руб. субсидии, так что за каждый рейс по Белому морю ей приходится по 2.500 рублей. В пути довелось не однажды слышать жалобы на это общество, на то, что пароходы его то и дело минуют попутные становища. Г. Кушелев называет эти рейсы не «срочными», а «бессрочными», и говорит, что бывают двухнедельные, и более, опаздывания пароходов.
Бессрочность сообщений — это гангрена всякого
торгового и промышленного дела. Не говоря уже о Мурмане, не угодно ли кому-либо отважиться на путешествие по Сухоне и по Северной Двине, т. е. на тот именно путь, который выше описан. Для сообщений по Двине существуют три компании. Характерно то, что, упоминая о них, приходится делать это с оговоркой: «если не ошибаемся». Эта оговорка свидетельствует лучше всего о том, как мало света и определенности существует в этом деле; если при добром желании, при сравнительном удобстве собрать нужные сведения, собрать их все-таки было трудно, то что же должны делать те, а их-то именно и следовало бы иметь в виду, кому эти сведения необходимы? Никаких почти объявлений, никаких точно обозначенных центров, спрятанные где-то конторы, почти безо всяких сношений с Москвой и Петербургом, полнейшая трудность получить какие-либо нужные торговому человеку справки! Все здесь пока дремлет и свидетельствует о своей жизни только временными проблесками, ожидая руководящей смелой указки, ожидая направляющей силы. А богатства много, стоит только приложить к нему руки.Пока судно грузилось углем, путешественники съезжали на оба ближайшие, совершенно пустынные, острова. На Сальном гуляли олени. Так как остров очень невелик, то представлялась возможность подходить к ним довольно близко. Это было одно из тех оленьих семейств в 10 — 12 особей, которые принадлежат лопарям ближайшего Иоканского погоста. Почва острова — гранит, покрытый тонким слоем торфа и там, где торф может держаться, поросший ягелем — Cladonia rangiferina, составляющим главную пищу оленя. Мало этого ягеля на небольшом острове, и можно было видеть, как обдирали олени со скал не только ягель, но заодно и весь тонкий слой торфяной почвы, обнажая скалу до щелей. Исхудалые, бродили они, покрытые клочьями обвисавшей местами шкуры, в желтоватых и серых пятнах, и словно скользили своими тонкими, струнными ногами, неслышной поступью, по невозможно острым утесам острова, убегая от людей.
Сальный остров, равно как и Медвежий, это целый мир роскошнейших этюдов северных поморских скал. В них есть нечто совершенно самостоятельное в смысле очертаний, то, чего не встретите вы ни в скалах южного берега Крыма, ни в Нормандии. Там, с большей или меньшей ясностью, видите вы, как бы рисуете себе, пути их образования, направление щелей, напластование, окаменелое былое движение их, живописуемые в резких и определенных чертах; там, при всем разнообразии линий и их изломов, вы как бы чувствуете направляющую совершавшегося геологического переворота и не можете не признать окончательного успокоения. Здесь, в утесах Ледовитого океана, нет ничего подобного; глядя на них, вы ничего сообразить не можете, вы никакого успокоения не находите. Какие-то страшные силы наворочали утесы и образовали щели, совершенно невозможные с точки зрения статики; гранитные массы налегли одна на другую в каком-то безумном страдании, в каком-то чудовищном хаотическом беспорядке Эти глубокие царапины, зияющие по розовым массам гранитов, эти черные раскрытые трещины, эти сплошные утесы величиной с громадный дом, подпираемые сравнительно небольшими камнями и между ними на разных уровнях покоящаяся, словно в чашах, морская вода, вечно пополняемая приливами и захлестывающими в них волнами, — все это говорит о чем-то злобном, неистовом, едва-едва умиротворенном. Из всех художников, изображавших скалы, плодовитее и разнообразнее всех был, конечно, Густав Дорэ в своих иллюстрациях, но напрасно искали бы вы в них своеобразных мотивов скал Мурманского побережья. Они — совсем иные, до сих пор в художестве никогда и никем не воспроизведенные.
Ходить по берегам обоих островов значило постоянно карабкаться, и не без помощи рук, по фантастическим ступеням гранитов; множество чистиков из семейства утиных, черных как смоль, с ярко-малиновыми клювами и лапками, постоянно выпархивало из-под ног. В тихих заводях утесов, пригретых, как в аквариумах, теплым солнцем, можно было видеть бесформенные клочья студенистой массы морских обитателей низшего порядка, розового или даже малинового цвета с белыми ободками, называемой тут «морским салом», какой-то вид Acalephe; говорят, что попадается и несколько видов «морских звезд» — Astraea. В одной из подобных высоких гранитных чаш можно было заметить почему-то закинутых сюда из океана небольших раков — бокоплавов, которыми, между прочим, питаются некоторые киты. Вообще говоря, фауна нашей северо-океанской волны далеко не богата видами. Профессор Гримм обобщает это и для всех наших морей. «Наши воды — говорит он — богаты сравнительно, так сказать, на вес, по числу особей, но весьма бедны видами. Если сосчитать все существующие в Европейской России, включая и Каспий с Кавказом, виды рыб, как промысловых, так и не промысловых, то найдем около 300 видов, что составляет немного более 2% того числа рыб, какое известно ученым со всей земли». То, что сказано о рыбах, может быть повторено и относительно всяких моллюсков, червей, рачков, улиток, ракушек и пр. Напрасно было бы искать по Мурману той мозаичной пестроты морской жизни, которая имеется в Средиземном море и гораздо севернее этого моря, на берегах Нормандии. В здешней морской волне царит торжественное молчание, глубокое молчание жизни, и только от поры до времени проявляется она, сосредоточенная в крупных очертаниях китов, акул, палтусов, белух, моржей или в необозримых полчищах сельди и трески, образующих в океане как бы свои космические течения.
Около трех часов пополудни, крейсер со свежим запасом угля покинул Иоканские острова. Еще раз промелькнули: широкая, покойная гавань, её гранитные обрамления, низкие острова с безмолвными крестами, неизвестно кем поставленными. Олени Сального острова, видимо довольные отъездом людей, все собрались на центральную, высокую часть его и, откинув рога на спины, повернув головы в сторону удалявшегося судна, вырисовывались неподвижно целым рядом тоненьких, дробных силуэтов.
У Святого Носа, как всегда, море было неспокойно.