По следам Карабаира Кольцо старого шейха

За пустырем, который Сугурову пришлось преодолеть в кабинке попутного грузовика, чтобы не попасться на глаза Нахову, раскинулась городская слободка, возникшая в неза­памятные времена из поселенцев.

Оседали тут беглые русские и украинские крепостные, казаки с Терека, бывшие каторжники, цыгане, изгнанные из табора,— словом, люд самый разный, далеко не всегда жив­ший в мире с законом. Еще и теперь, на двадцать пятом году Советской власти, в слободке иногда находили приют и убе­жище, мягко говоря, лица без определенных занятий, а ве­черами редкие горожане решались вторгаться на ее террито­рию.

Сразу за домиками слободки простиралась широкая лу­говина, сейчас буйно заросшая крапивой и лопухами, еще дальше — шоссе, а за ним — лес. Летом и осенью на лугу обычно раскидывали табор цыгане.

Зубер шел так быстро, что Сугурову приходилось чуть ли не вприпрыжку перебегать от дерева к дереву, от угла к углу, чтобы не упустить его из вида.

У самой околицы, возле крайнего домика, утопающего в зелени, Нахов остановился и, не постучав, скрылся за калит­кой.

Вокруг дома стоял старый штакетник, местами планок не было вовсе, но за ним так густо и колюче разрослись кусты, что лучшей изгороди и не требовалось.

Арсен подошел к усадьбе сбоку, скрытый от улицы глад­кой саманной стеной рядом стоящего дома, почти вплотную примыкавшей к зарослям соседнего палисадника.

Раздвинув ветви, Сугуров едва сдержал удивленное вос­клицание: прямо перед ним в некоем подобии беседки, запле­тенной повителью и виноградной лозой, сидели за столиком для домино три человека.

Сугуров осторожно сдвинул ветки, оставив совсем узкий просвет, и стал наблюдать.

Один из сидящих был тот, в Черкесске, которого он вы­слеживал вот уже несколько часов, второй сидел спиной, и Арсен видел только его коротко остриженный затылок. Тре­тий... третий имел весьма колоритную внешность, и Сугуров невольно обращал взгляд в его сторону, даже когда он мол­чал.

Неулыбающееся лицо с крупными чертами, тонкие ще­гольские стрелки усов, аккуратно причесанная борода, наглые самоуверенные глаза и голова шишаком с коротким ежиком уже начавших седеть черных волос. Руки его — крепкие, с крупными сильными пальцами, лежали на столе неподвижно Шелковая голубая рубаха навыпуск расстегнута, на откры­той волосатой груди — массивный золотой крест с бирюзой.

Сугуров сразу понял, что перед ним хозяин дома. И, конечно, цыган. Глаза, брови, смуглая кожа — как не узнать соплеменника!

— Зачем пришел? — прищурившись, спросил цыган у Нахова, медленно цедя слова.

— Я — от Омара,— проглотив слюну, ответил Зубер — Он и сказал, как тебя найти, барон.

— Чего Омар хочет?

— Сказал — ему нужна «Вторая капля». Как это... не помню... по-арабски еще сказал.

— Про то спрашивай у него...— хозяин кивнул в сторо­ну человека, сидевшего спиной к Арсену.— Сами заварили кашу... вон-да!.

— Я — что, Феофан, я — как ты сказал, а Омар про платок узнал и лается...

— Цыц, детка,— в глазах Феофана сверкнул недобрый огонек.— Говори, да не заговаривайся. Что я тебе и когда я тебе говорил про платок?

Зубер замялся.

— Старик еще велел передать, что если ты или Пара­мон обманете его, он припомнит...

— Старая сволочь, вон-да,— злобно бросил барон и, медленно подняв обе руки, ударил ими по столу.— Знать бы, что у него на уме. Парамон...— дальше он перешел на цы­ганский язык, и Сугуров благословил небо, что это его род­ной язык, и он без труда может понять весь разговор.

— Куда ты дел кольцо?

Имя Парамон ничего не говорило Арсену, тем более, что думал он сейчас о другом, мучительно вспоминая, от кого и когда слышал о цыгане, которого звали Феофаном и который слова не мог произнести без излюбленной приговорки «вон-да». Парамон ответил не сразу. Поерзал на скамейке, откаш­лялся и сказал низким брюзгливым голосом:

— Чуть не забрали нас из-за этого дерьмового перстенька. На дьявола он приснился Омару? Я еле ноги унес. А теперь наш старый кореш там вынюхивает.

— Шукаев?

– Да.

— Так где оно?

— Кольцо? А в дупле. У Покровской церкви. Я ж на дерево влез, когда за мной гнались. Ну и сунул в дырку. После лазил — не нашел, должно, провалилось. Не стану же я при всем народе дерево пилить. Да и пес там у попа злющий. Теленок, а не пес...

— Ну, вот что,— на лбу у Феофана появилась недобрая складка.— Я иа-за тебя с Омаром кашу портить не стану, вон-да! Где хошь найди перстень, чтоб был и все тут! Вон-да! — Руки барона снова грохнули по столу. Нахов вздрогнул.

Сугуров затаил дыхание. Теперь он вспомнил! Этот ба­рон не раз фигурировал в рассказах Шукаева и Дараева о похищении знаменитого жеребца карабаира, которым они занимались вдвоем несколько месяцев, исколесив в поисках лошади и убийц сторожа конефермы весь Северный Кавказ. Цыганский вайда или барон, как его иногда называли, Фео­фан третий, был одним из членов шайки ротмистра Асфара Унарокова. В молодости гуляка и бабник, забубённая голо­ва, он занимался сбытом краденых лошадей, сам не брезговал конями из колхозных табунов, бросил свой табор, свя­завшись с шайкой Асфара, был ранен во время перестрелки в Кутском лесу и вместе со всей компанией отсидел свое, но поменьше других, что-то около пяти лет.

Вот, значит, где теперь обосновался цыганский барон Феофан третий! Помнится, была у него и подруга, красави­ца Рита.

Второй — Цыганов. Сомнений тут не было. Покровская церковь, кольцо, погоня. Только одна странность: волосы тогда у Цыганова — Арсен хорошо это помнил — были густого шоколадно-коричневого цвета. А теперь Сугуров видел тем­ный с проседью затылок.

И еще одно дал ему подслушанный разговор. Похищение кольца предпринято в день ярмарки по поручению Омара Садыка.

Арсен вытер ладонью вспотевший лоб. Надо же — пер­вая его самостоятельная командировка, и сразу столько все­го на него свалилось!

Что же, собственно, делать? Арестовать всех троих? Но какое обвинение можно им предъявить? Только одному Цы­ганову — кражу мельхиорового кольца. Подслушанный раз­говор — еще не протокол допроса: отопрутся и все.

Как поступил бы на его месте Жунид Халидович?

Уже давно попав в отдел к Шукаеву, Арсен привязался к своему непосредственному начальнику, как к старшему другу и советчику, и во всем стремился походить на него Даже волосы стал расчесывать на левую сторону, как это делал Жунид.