По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Сказали. Сказали, что мы все у тебя на крючке. Шевельнешь пальцем — и хана.

— Где сейчас Буеверов?

— В той хате, где меня Феофан прятал.

— Дербентская, 21?

— Ну, ты даешь! — искренне изумился Парамон.— Все, что ли раскопал?

— Почти. Немного осталось.

— Дока ты, майор.

— Кто выкрасил вам волосы в день ярмарки? Будулаев снова усмехнулся, посмотрел на Шукаева и покачал головой.

— Не зря, видать, Феофан велел тебя пришить, началь­ник. И это усек...

— Отставить болтовню,— посмотрев на часы, негромко, но резко сказал Шукаев.— Отвечайте йа вопросы коротко и точно.

— Улита.

— Откуда вам известно, что мы ее арестовали?

— А Буй на что? Он сказал барону, что ихняя малина накрылась.

— Все? Что еще можете добавить?

Парамон откинулся на подушку. Лицо его снова приня­ло угрюмое выражение.

— А ничего. Что тут добавлять. Дурак я был, дурак остался.

— Почему же такое самоуничижение?

— «Само» .. что?

— Почему себя дураком обозвал?

— А потому. При Асфаре объедками жил, бока подстав­лял и теперь не краше. Башли, так те — барону, Хапито или Паше-Гирею, а нам с Зубером — шиши позолоченные...

— Кто снабдил Гумжачева восточным костюмом?

— Чего?

— Халат, феску и чувяки — кто дал Хапито?

— Она же. Улита. Из театра брала.

— Почему вам не доверяли торговлю фальшивыми дра­гоценностями?

Парамон несколько секунд недоверчиво смотрел на Шукаева.

— Опять темнишь, начальник? Какие еще фальшивые? Феофан сказал — у Омара Садыка все в ажуре, как на мо­нетном дворе...

— Значит, от вас даже Нахов это скрывал,— сказал Жунид.— Кстати, Фатимат Паритова знала вас? Вы ее?

— Не-е-е. Коли б знала, разве бы я пошел с Зубером?

— Ну, вот еще одно доказательство, что ваши главари не доверяли вам. Если хотите знать, Зубер Нахов, а позднее Хапито Гумжачев, он же Саду Кади, через Паритова сбывали в магазин золотые и серебряные вещи с поддельными камня­ми. Паритовы делились с ними барышами. Вас держали на подхвате.

Лицо Парамона медленно наливалось краской. Он еще не верил и буквально съедал Жунида глазами.

— Сомневаетесь? Могу сейчас же устроить вам очную ставку с продавщицей и с Зубером Наховым тоже. Правда, он менее разговорчив...

— Врет, собака! — брызгая слюной, закричал Парамон.— Будет он говорить в свой срок! Ах ты, сука! Значит, и здесь мне чайник навесили!

— Успокойтесь, Будулаев!

— Гады! — цыган с силой хлопнул по подушке своей огромной ладонью — застиранная наволочка и старый напер­ник лопнули разом, и из подушки полез грязноватый сваляв­шийся пух.— Ладно, майор! Раз они так, скажу и то, чего не хотел. Запомни: на Дербентской, 21, в доме подвал есть, а из него ход в соседский. Тот, другой подвал, пустой... окон из него три и все в разные стороны...

— Хорошо, я приму к сведению. Может, вспомните, кто убил инкассатора?

— Не-е, майор. Байки разные слыхал, а так — не знаю. Дело-то нешуточное, чтоб зря вякать.

* * *

Времени оставалось совсем немного, и Жунид так спе­шил, возвращаясь пешком в управление, что даже трениро­ванный Сугуров с трудом за ним поспевал.

Дараев ждал их в кабинете Виктора Ивановича.

— Ну, что ж, товарищи,— сказал Гоголев, жестом при­глашая всех садиться.— По всему видно — наступает время решительных действий, как говорят теперь в сводках. Улик и вещественных доказательств у вас, Жунид Халидович, пре­достаточно, пятеро арестованы — Бекбоев, Нахов, Щеголевы, Будулаев. Надо брать быка за рога. Вот и Вадим Акимо­вич сегодня при мне допрашивал эту дамочку... Улиту. При­перли ее к стенке... Расскажите, Вадим Акимович.

— Только в двух словах,— попросил Шукаев, глядя на часы. Времени — в обрез.

— Возились мы с ней долго,— сказал Дараев.— Хоро­шо, что ты позвонил об аресте Будулаева. Я сказал Щеголевой, при каких обстоятельствах ты его взял. Тут она и раз­вязала язык. Сама она, конечно, не в курсе всех их дел, но прекрасно знала, что содержит самый натуральный притон для уголовников. С Рахманом у нее шашни, а Васюковой он про­сто крутил голову, добывая через нее нужные ему сведения о том, что делается в управлении...

— Этот факт еще будет у нас предметом особого разго­вора,— помрачнел Гоголев.— В аппарате — осведомитель бандитской шайки! Каково, а?

Выждав вежливую паузу, Дараев продолжал:

— Парамона она знает давно: он частенько ночевал у них, наведываясь из Дербента. Иногда, видимо, приторговывала ворованными вещами, которые он привозил, но не признает­ся в этом. Бывали там и Зубер Нахов, и Хапито. Последний имеет еще одну кличку — Сату Кади.

— Я знаю.

— Этого привечала мать Улиты Евдокия Щеголева. Кста­ти, она ей не родная мать... Турецкий маскарад для Гумжачева младшая Щеголева позаимствовала в театральной кос­тюмерной.

— Откуда в доме охотничьи принадлежности и сапоги?

— Из вещевого мешка Буеверова: он передал все это Рахману .. Фибрового чемодана, говорит, не видела, не зна­ет ничего о том, куда исчезал Рахман.

— Даты его отсутствия уточнил?

— Да. Он уволился 14 июня и отсутствовал, по словам Улиты, больше недели. Во всяком случае, война уже началась, когда он вернулся. Но вернулся не домой, а к ней. И, судя по всему, на улице днем старался не появляться...

— Чемоданчик с деньгами надо искать в Дербенте,— уверенно сказал Жунид.— Тратить тих они пока не рискну­ли: финансовые и торговые учреждения до сих пор не име­ют сведений о появлении в обращении купюр с зарегистри­рованными номерами...

— Еще Сергей Тимофеевич рассылал уведомления с эти­ми номерами,— вставил Гоголев.

— Ты думаешь, Бенбоев отвозил деньги? — спросил Вадим.

— Думаю. Судя по показаниям пасечника Юсуфа, под­вода, на которой сидели убийцы, направлялась в ШаХар. В районе пасеки другой дороги нет. Значит, мы не ошибаемся в том, что это были Бекбоев, Буеверов и кто-то третий. Почти уверен, что это не Будулаев. Они и отвезли награбленное к Рахману.

— Почему же до середины июня чемодан мог находить­ся у Бекбоева, а потом нет? И почему он так внезапно уво­лился?

— А потому, что именно в эти дни он узнает от Гали­ны Васюковой, что у нас в деле имеются показания охотни­ка Итляшева о его встрече с ними. На одном, полном и груз­ном,— брезентовый плащ с капюшоном; на другом — ком­бинезон железнодорожника и он прячет лицо, закрываясь носовым платком; а третий...

— Третий загримирован...— досказал Вадим Акимович.— Виски седые, а брови и борода черные, точно вымазаны са­жей. Зверолов еще сказал: «ненастоящий».