По следам Карабаира Кольцо старого шейха

— Больше нам здесь делать, по-моему, нечего,— сказал Вадим Акимович, гася фонарик.

— Поедем к ювелиру,— решил Жунид.— Но сначала — вот что. Анвар, я думаю, мы оставим здесь, внутри, Хайдара и лейтенанта Маремкулова. Устроим им мышеловку. Чем черт

не шутит — не исключено, что они возвратятся... Помните, в «Трех мушкетерах» у Дюма гвардейцы Ришелье организо­вали такую мышеловку в особняке Бонасье? Вот и мы поза­имствуем из классики...

— Кто-то должен сделать это же в слободке, у Феофа­на,— напомнил Дараев.

— Арсен. Мы завезем его,— обращаясь к старшему лей­тенанту, сказал Шукаев,— даже если придется дать крюк. У Феофана надо тоже оставить засаду. А у Омара Садыка нам

с Вадимом хотелось бы побыть подольше.

— Есть! — воспринял это как приказ старший лейте­нант.— Едем!

— Сейчас. Еще осмотрим двор.

Старый довоенный «форд» стоял во дворе. В машине они ничего не нашли, во дворе — тоже. Ключа от зажигания не было.

— Все-таки мне кажется, что они вернутся,— сказал Жунид.— Преступники обычно группой идут на дело, но раз­бегаются по одному. Когда запахнет жареным, у них — каж­дый за себя... Ладно. Поехали!

В слободке они задержались не более пяти минут. Наб­людавший за домом цыганского барона оперативный сотруд­ник местного угрозыска, торопясь и робея перед краевым начальством, доложил, что с утра никаких перемен нет... Никто не являлся. В доме, скорее всего, пусто.

Обыск у барона они тоже сделали очень поверхност­ный — не было времени. В сундуке нашли довольно много отрезов, поношенных вещей, вероятно, краденых, две обой­мы патронов от пистолета. Оружия не было.

Оставив Арсена, уехали.

За усадьбой Омара Садыка никто в тот вечер не следил. Дербентскому управлению тоже не хватало людей. Пост был снят днем, часов в пять.

Попали они к шейху не сразу. Пока Жунид возился с калиткой, пытаясь отворить запор снаружи, во дворе подня­ла оглушительный лай собака, метавшаяся на цепи, судя по лязгающим металлическим звукам, разносившимся по всему переулку.

— Кто? — спросил изнутри женский голос.

— Милиция! Открываете,— приказал Жунид.— Анвар, вы останетесь здесь. Если кто появится — берите сразу, без разговоров.

— Есть.

После долгих расспросов и препирательств, женщина впустила их. Это была еще довольно красивая смуглая горян­ка лет сорока. Закрываясь рукой от света фонаря, она неохот­но повела их в дом. По дороге цыкнула на бесновавшегося пса. Тот умолк, но продолжал рычать, пока за ними не за­крылась дверь прихожей.

— Где мастерская? Быстро!

Она молча показала вниз. С веранды, по-видимому, опо­ясывающей дом с трех сторон, исключая фасад, в подвал вели крутые каменные ступени.

Спустившись, они очутились перед дверью, окованной медными листами.

— Как вас зовут? — спросил Шукаев у женщины.— Вы жена Омара Садыка?

— Бахор. Не жена. За домом смотрю.

Она говорила отрывисто. В ее чуть раскосых, очень круп­ных черных глазах Жунид не заметил ни боязни, ни озабо­ченности. А голос ее, глуховатый, низкий, казался злым.

Бахор подняла с полу почему-то валявшуюся здесь гирю от ходиков и с силой стукнула три раза в медную обшивку двери.

Ей пришлось повторить эту манипуляцию три раза, пока, наконец, за дверью не послышалось шарканье ночных туфель. Кто-то подошел к двери с той стороны, постоял молча.

— Открывайте! — крикнул Вадим Акимович. Никакого ответа.

И вдруг человек за медной дверью издал странный звук, заставивший обоих вздрогнуть. Это было нечленораздельное мычание. Но Бахор нисколько не удивилась.

— Манаф,— сказала она.— Он глух и нем от роду.

Мастер. Патент у хозяина есть. Не знаю, чего хотите...

Говорила она по-русски довольно чисто, с небольшим акцентом.

Манаф потоптался перед дверью.

Дараев взял гирю и еще трижды ударил ею по обшивке.

— Цитадель,— пробормотал он.

Звякнул ключ, и дверь отворилась.

По ту сторону ее стоял человек огромного роста, с мас­сивной лохматой головой, порядком уже поседевшей, с ши­роченными плечищами, сутулый, похожий на гориллу. Сход­ство это усугублялось тяжелым лбом и нависающими над ма­ленькими беспокойными глазками надбровными дугами.

— Хорош,— прошептал Вадим Акимович.— Питекант­роп.

Манаф был в стеганом среднеазиатском халате, на но­гах — шлепанцы из войлока, обшитые по носкам зеленой тесьмой.

— Ы-ы? — промычал он.

Бахор сделала ему знак рукой — пропусти, мол. Он попятился.

— Вы — с нами,— сказал Дараев, увидев, что домопра­вительница Омара Садыка сделала движение, как бы собира­ясь уйти.

Шукаев достал удостоверение и, раскрыв его, поднес к глазам Манафа. Тот долго, медленно читал, шевеля губами.

— Вы сказали, он глухонемой от рождения? — с сомне­нием спросил Дараев.

— Сказала.

— Вы солгали,— строго посмотрев на нее, отрезал Шу­каев.— Он читает. И губы при этом у него двигаются, как у человека, который когда-то мог говорить.

Бахор сверкнула глазами и ничего не ответила.

Манаф сделал приглашающий жест. Видимо, на него про­извело впечатление служебное удостоверение Шукаева. Глу­хонемой буквально преобразился — мрачное, грубое, словно вытесанное топором из твердой породы лицо его вдруг стало угодливым, толстые губы растянулись в неприятной подобо­страстной улыбке.

Мастерская сейчас была освещена одной-единственной электрической лампочкой без плафона, висевшей под сводча­тым потолком.

Вдоль наружной стены (наверху были три небольших за­решеченных окошка) — длинный узкий стол, обитый зеленым сукном с латунным бортиком по краю. Три круглых вертя­щихся стула с мягкими сидениями, похожих на те, которы­ми пользуются пианисты. Возле каждого стула на столе — хромированные тисочки, полированные коробки с разновесками и точные весы под стеклянными колпаками. На стене — три подвесных сейфа. В углу — большой высокий сейф из трех отделений, расположенных одно над другим.