По следам Карабаира Кольцо старого шейха

* * *

Перед уходом в санчасть Жунид зашел в регбюро сам и попросил как можно скорее, в пределах полутора часов (было уже половина девятого), дать ему сведения обо всех прошед­ших по картотеке лицах, в составе имени которых была бы частица «хан». Посоветовал начать с дел десятилетней дав­ности.

— Трудненько будет,— неопределенно сказали ему.

— Сделаете?

— Постараемся.

— Очень нужно,— просительно сказал Шукаев.— Про­сто необходимо. Если не успеете, телеграфируйте мне в Дер­бент.

... Как и предсказывал Гоголев, к Самуилу Чернобыль­скому их не дустили.

— Ему ни в коем случае нельзя волноваться. Не могу, не имею права,— категорически отказал главврач.— К Бекбоеву пожалуйста. Боюсь, что мы старика не сумеем спасти.

Последние сутки — на кислородной подушке.

— Он без сознания?

— Временами приходит в себя. Потом снова впадает в забытье.

— Что ж. Нельзя — так нельзя. А Бекбоев мне не ну­жен. Приставьте к Чернобыльскому сиделку: если скажет что-нибудь, пусть даже бессмыслицу какую, обязательно записать надо.

— Хорошо. Сделаем. А сиделка дежурит.

... У Будулаева они задержались всего на несколько ми­нут. Он лежал небритый, апатичный, даже не повернул го­ловы при их появлении.— Жунид и Вадим сели на стулья, стоявшие у изножья кровати.

— Будулаев!

— Чего?

— Вы умеете писать?

На равнодушном, припухлом от сна лице цыгана промель­кнуло некое подобие заинтересованности.

— Грамоту знаю. А что?

— Где вы находились, когда Семен Дуденко арестовал Нахова?

— Слушай, майор,— грубо ответил Парамон.— Я все сказал. Чего еще надо?

— Где были, я спрашиваю, в момент ареста Нахова? И перестаньте увиливать, Будулаев. В прошлый раз вы разго­варивали охотнее...

— И зря. Все одно — хана,— он отвернулся к стене и засопел.

Парамона и его настроение легко можно было объяснить. По словам врача, рана воспалилась, пришлось делать вторич­ное рассечение, чтобы избежать сепсиса. У цыгана поднялась температура — нужен был красный стрептоцид — новое и редкое по тем временам лекарство. Жунид пообещал, что че­рез Гоголева стрептоцид будет доставлен из аптекоуправле­ния — никак нельзя было допустить, чтобы единственный стоящий свидетель умер от гангрены. И так им не везет: уже третий лежит в санчасти и все трое плохи.

— Сегодня к вечеру будет новое лекарство, Будула­ев.— Лекарство дорогое. Но мы его для вас не пожалеем, потому что нам нужно обезвредить шайку. И помните: вы нам нужны и, мы будем о вас заботиться, пока вы нам помогаете. Вздумаете идти на попятный — выкарабкивай­тесь, как знаете. Поняли? — Прием был недозволенный, Жунид это отлично понимал, но другого выхода сейчас не было. Если он станет церемониться с цыганом, как того требуют все нормы и правила, то неизбежно промедлит, не выяснит всего, что ему нужно и... может наделать неиспра­вимых ошибок в Дагестане.

Будулаев повернулся, застонал, сжав губы.

— Ну, чего?

— Отвечайте! И поскорее.

— Я был напротив,— тихо сказал цыган.— На чердаке. Там трехэтажный дом на другом конце площади. Видел я, как Зубера в машину садили.

— Предупредил своих?

— Ага. Как же еще?.. Телеграмму дал барону,— он ус­мехнулся, потрогал свой вспотевший лоб.— Так вот зачем про грамоту спрашивал, майор...

— Из какого почтового отделения вы дали телеграм­му? — спросил Вадим Акимович?

— Почем я знаю. За базаром там...

— Понятно. Мы проверим.

— Валяйте.

21. ВЫСТРЕЛЫ В СТАРОЙ БАШНЕ

Затерянный в горах уголок. Старик. Как крысы на то­нущем судне. Омар Садык во всем его блеске. Трапеза. Фе­офан третий надеется быть хитрее других. Конец цыган­ского барона. Бегство Риты.

В сороковые годы на Кавказе были еще уголки, куда редко заглядывали туристы и охотники, не говоря уже о дру­гих любителях побродить, потому что места эти лежали обык­новенно в стороне от горных аулов и удобных дорог Един­ственный вид транспорта, возможный здесь, были лошади или неторопливые, но удивительно выносливые ослы, на которых навьючивали поклажу, а сам путник чаще вышагивал рядом, держа в руках сучковатый ореховый посох.

Козьи тропы, размытые дождями и потоками дороги усе­яны скатившимися с гор валунами, небольшими, размером с кулак, и огромными осколками породы весом в добрый деся­ток тонн.

В одном из таких уголков, затерянных среди нагромож­дений скал к юго-западу от Дербента, в верховьях безымян­ной горной речушки, пересыхавшей почти полностью в зной­ные летние дни и возрождавшейся с осенними ливнями, со­хранились древняя сторожевая башня и остатки нескольких давным-давно покинутых и разрушенных саклей, прилепив­шихся к склонам.

Горы в этом месте ущелья расступились, словно разре­занный надвое слоеный пирог, оставив посередине долины место для гигантского вздутия скал, которое, словно полуост­ров, одним узким своим краем соединялось с западной сте­ной ущелья. В центре его на высоте птичьего полета лежал плоский пятачок удобной для возделывания, брошенной те­перь земли размером с хорошую городскую площадь, а у об­рывистого склона заканчивался взмывающим вверх зубцом, на котором, как верный страж теснины, торчала старая баш­ня с выщербленными, выветренными боками.

В былые времена на башне стояли дозорные, вглядыва­ясь в туманную даль перевалов — не появятся ли с чужой стороны враждебные племена, грозящие набегом мирным аулам. Тогда на башне зажигался костер, чтобы передать тревожную весть другим дозорным, на следующей башне, построенной за многие версты отсюда, у самого поворота ущелья. И там зажигался костер: медленно, но верно сраба­тывала примитивная сторожевая цепь.

Теперь башня бездействовала — стены наполовину об­валились, обнажив внутреннюю каменную лестницу, верхний марш которой зарос травой, и, как свидетельство минувше­го, здесь еще торчали в расселинах заржавленные обломки стрел.