По следам легенды

Дед помолчал, взял скрипку в руки, тронул струну, поплыли в прозрачном воздухе печальные звуки.

– Жив твой отец, Олекса?
– спросил он.

– Прощен будет, дедусь, - ответил Олекса так, как велит обычай.

– А старший брат, Василь?
– снова спросил слепец.

– Знаете его?

– Помню, в восемнадцатом, когда Советы у нас ненадолго установились, он землей бедноту наделял. Славный опришок* был.

_______________

* О п р и ш к и - участники народно-освободительной борьбы в XVI

– первой половине XIX века в Галичине, Буковине, Закарпатье. Боролись

против феодально-крепостнического гнета.

– Почему "был"? Живет и сейчас, только не из опришков он - коммунист, - поправил его Олекса.

– Не перечь, - строго ответил слепец, - опришки - то гордость народа нашего, сыны Карпат. И у тебя имя, как у Довбуша, - Олекса...

Снова тронул он струну, и показалось, это не скрипка, это горы зазвенели, затосковали...

– Предскажи нам судьбу, дедусь, - попросил пражанин.

– Я не цыганка-гадалка, - строго ответил слепой старик, - они, цыгане, во-он там таборятся, - указал вдаль. На берегу быстрой речки и в самом деле расположился цыганский табор.
– Куда путь держите? поинтересовался слепец.

– К центру Европы!
– ответил Олекса.

– А-а, это туда, где камень со знаками стоит. Возле Рахова... Всю Европу не увидите, хоть и высокое место, но долю свою, говорят в народе, можно там угадать...

– Возьмите нас с собой, - тихо попросила Маричка.

– Подрасти и сама к нам приходи, - ответил ей Олекса, - вместе будем искать лучшую жизнь...

– Не просись с ними, Маричка, - сказал слепец, - неизвестно еще, у кого путь легче, у нас, убогих, или у них.

– Вйо-о!
– взмахнул батожком гуцул.

Старик и девочка долго стояли у каплички. И снова показалось, что видит слепец, как по извилистой дороге катит вдаль легкая бричка.

Когда поднялись выше, все Карпаты - их полонины, леса, вершины, поддерживающие небосвод, - раскинулись у ног молодых людей. Они стояли у крутой пропасти - внизу стремительно перекатывала воду через камни горная речка. Неподалеку от них возвышался гранитный обелиск с надписями на нескольких языках.

Карпаты открывались им во всей своей первозданной красоте: бескрайние, могучие, спокойные. Они всматривались в даль и видели небольшие села, отары овец, крутые дороги, исчезающие в зеленом море лесов.

Неподалеку присел на камень-валун возница-гуцул, не хотел мешать молодым в разговоре.

– Хорошо, что ты привез меня сюда, Олекса, - сказал Юлиус.
– Я видел Карпаты у нас в Чехословакии, они там тоже прекрасны, но здесь...

Он охватил взглядом бескрайние просторы.

– ...Здесь они совсем другие... Даже горы как-то отражают характер живущего в них народа.

– Напиши о наших Карпатах в своей "Творбе", товарищ Фучик.

– И напишу!
– горячо пообещал Юлиус.
– Только напишу не о том, какие они удивительные, эти горы. Я буду писать, как жандармы расстреляли мирную демонстрацию в самом центре Иршавы, как бастовали рабочие Хуста, как на обочинах горных дорог богатейшего края умирают от голода дети и старики...

– И это все - в самом центре Европы, - горько подтвердил Олекса. Он указал на гранитный обелиск.

– А иные привыкли думать, что центр Европы находится в капиталистических столицах, на Елисейских полях или Унтер-ден-Линден... улыбнулся Фучик. Он помолчал, сказал с удовлетворением: - А хорошо, что товарищ Готвальд послал меня к тебе.

– Я просил его об этом, когда возвращался после учебы в СССР через Прагу в свое Закарпатье. Товарищ Клемент обещал...

– Знаю, но тогда меня не было в Праге. Потом вызвали в ЦК, говорят: отправляйся в Мукачево, там редактором "Трудящейся молодежи" назначен молодой товарищ. Помоги ему...

– Спасибо тебе, Юлек, - серьезно проговорил Олекса.
– Быстро пролетели эти дни, а след от них останется на всю жизнь... Значит, уже завтра - в Прагу?

– Пора. Товарищ Готвальд просил не задерживаться. Сложно у нас, задумчиво сказал Фучик.
– Оппортунисты голову поднимают, есть и откровенные капитулянты... Ну, ничего, у нас с тобой дорога прямая вместе со всей партией, со всем народом... И навсегда - в братстве с СССР!

– Только так!
– подтвердил Олекса.

– Хорошо ты это сказал: "на всю жизнь"... Я чех, ты украинец, гуцул, но судьба у нас одна. Сами ее выбирали...

– А если крушение, гибель?
– спросил Олекса.
– Об этом не думаешь?

– Такого быть не может, - твердо сказал Фучик.
– Временные поражения, неудачи, даже смерть твоя или моя - в борьбе всякое случается. Но впереди - только победа.

Сверкнули молнии, переплелись в небе и вдруг будто высветили для молодых людей их судьбу: тюрьмы в Берлине и Будапеште, решетки на окнах, виселицы на тюремной брусчатке...

Олекса и Юлиус смущенно взглянули друг на друга. Затянувшееся молчание нарушил гуцул.

– Хлопцы, - позвал он, - пора вниз, гроза уже рядом...

В горах мощно полыхали зарницы, край горизонта затягивался темной полосой.

– Сейчас, вуйко, - откликнулся Олекса, - успеем.

– Тебе гроза в горах нипочем, ты вырос здесь, а вот пражский товарищ может простудиться, - чуть насмешливо ответил гуцул.

– А я грозу люблю!
– воскликнул Фучик.
– И пусть будет гром настоящий! И ветер - прямо в грудь! Буря в центре Европы! Ради такого стоит и промокнуть под ливнем.

– Тогда нам действительно по пути, - сказал Олекса.
– Когда узнал, что ты приезжаешь, заволновался. Твои статьи вся рабочая Чехословакия читает, за твоими плечами - несколько арестов...

– Не печалься, Олекса, все это у тебя еще будет - и аресты, и тюрьмы, - насмешливо откликнулся Фучик.

– Ну, хлопцы, - проворчал гуцул, - напророчите один одному. Про лучшее думайте, а это - на последний случай.

– Судьба у нас такая, вуйко, - посерьезнел Фучик.
– Сами предупреждаете - гроза надвигается. А она не только Карпаты захватит своим крылом. Мне кажется, - повернулся он к Олексе, - что я и вправду отсюда, из центра Европы, всю ее вижу. И чувствую: пронесутся над нашей старой Европой ураганы, кого-то унесут с собою.

– Юлек, - протянул руку Олекса, - вот тебе моя рука! Будь моим побратимом - и в счастливое, и в лихое время...

– До самых крайних дней...
– протянул Олексе свою руку Фучик. И добавил: - В самые свирепые грозы...

Прямо с гор Олекса и Юлиус подъехали к вокзалу. Был вечер, солнце уже закатилось за дальний горизонт, но еще не стемнело окончательно. И в этом неясном свете, где-то на смене дня и ночи, увидели Олекса и Юлиус на привокзальной площади переселенцев.

Они расположились табором - распряженные подводы, тощие лошади уткнулись в охапки соломы, бегают малые дети, ужинают вместе с провожающими их родственниками перед дальней дорогой. На подводах деревянные сундуки, фанерные чемоданы, узлы, иконы - убогий скарб, который неизвестно зачем везут они за океан.