По следам легенды

Олекса посмотрел на часы, подозвал Мирославу.

– Мирослава, времени нет, но вдруг... Быстро пошли хлопцев на заводы, пусть поднимают рабочих.

– Не успеем, - отчаянно сказала Мирослава, - а эти вас затопчут. Напоили, подкупили всю городскую шваль...

Поезд из Праги шел точно по расписанию. В одном из вагонов у окон стояли, смотрели на плавно проплывавшие горы Юлиус Фучик и его товарищи.

– Люблю Карпаты, - сказал один из рабочих.
– При взгляде на них начинаешь понимать, что такое вечность.

– Нет в этих горах тишины, - ответил Фучик.

– В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек... После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни... Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.

А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские покидали станцию. Они ухмылялись.

– Всыпьте красным, хлопцы, - бросали на ходу, - чтоб и носа к нам впредь не совали...

Мирослава уже на бегу торопливо сказала Олексе:

– Я к безработным... Они поймут...

Девушка вскочила в пролетку на привокзальной площади, крикнула извозчику:

– Быстрее к бирже!

– Не поеду, - хмуро сказал пожилой гуцул, - убьют вот те...
– указал он на вьющуюся на перроне толпу.

– Поедешь, коханый, - зло ответила Мирослава.
– Вот деньги, здесь хватит...

– Не-е, - замотал головой извозчик.

Мирослава в другой руке уже держала пистолет.

– Выбирай...

– Вьо-о!
– взмахнул батожком извозчик.

– И быстро чтобы!

Пролетка понеслась по узкой улице.

На бирже труда сидели, стояли, перебрасывались фразами сотни безработных. Хмурые, изможденные, они знали, что работы нет и скоро не будет, и пришли сюда скорее по привычке, чем в надежде на счастливый случай.

Пролетка с Мирославой влетела во двор биржи.

– Товарищи!..
– выкрикнула Мирослава. Она стояла в пролетке, на виду у всех. Безработные вяло подошли.

– Товарищи! К нам едут рабочие Чехии и Словакии, чтобы посмотреть, как мы бедствуем, и поддержать наши требования...

– ...Жаль, - сказал Олекса своим товарищам, - что поезда из Праги ходят точно по расписанию. Не успеет Мирослава.

Один из коммунистов, в форменной куртке и фуражке железнодорожника, начал пробиваться сквозь толпу к зданию вокзала. Он вошел в комнату дежурного:

– Видишь?
– указал в окно на снующих по перрону полупьяных людей.

– Никогда такого не было, - срывающимся голосом сказал дежурный по станции.

– Задержи пражский... Дай красный по линии...

– Не имею такого права!
– побледнел дежурный.
– С работы погонят, если не посадят, а у меня пятеро на шее, пять ртов голодных...

– Давай красный... От имени крайкома партии прошу... Кровь ведь здесь прольется! Весь сброд сюда сползся... И все жандармское воронье слетелось!

Дежурный, отчаянно махнув рукой, включил красный на семафорах.

А в кабинете начальника станции, где расположились полицейские чины, Бращак и его подручные, уже предвкушали скорую расправу с делегацией пражан. Полицейский полковник сказал одобрительно Бращаку:

– Неплохо поработал... Сколько людей вывел?

– Сотни две, не меньше.

– Да наших с сотню наберется... Сила! Где Будяк?
– спросил громко, чуть ли не с воодушевлением.

– Здесь я!
– откликнулся Будяк.

– Готова депутация?

– Так точно!

– Значит, подходите к вагону с этими пражскими коммунистами и говорите: так, мол, и так, не желаем мы, народ, видеть вас, чешских колонизаторов, на своей земле. Убирайтесь! Во избежание несчастных случаев из вагона выходить не советуем. Ясно?

– Куда ж яснее!
– щерил редкие зубы в злорадной ухмылке Будяк.

– Только смотри мне, не перепутай чего, а то три шкуры спущу и солью присыплю! Дыхни!

– Так я трошки... для бодрости, - не испугался грозного тона Будяк.

– Лайдак!
– сплюнул в угол полковник.
– Выметайся на перрон.

– Что там происходит?
– неожиданно осипшим голосом спросил Бращак, выглянувший в окно.

Пражский поезд, выглянувший из-за поворота, споткнулся о красный свет семафора и замер, паровоз недовольно швырялся сизым паром.

– Что произошло?
– заволновались и коммунисты-пражане, окружив в тамбуре вагона Юлиуса Фучика.

– Не знаю, - ответил Фучик, - но, наверное, что-то серьезное, раз задержали скорый. Не всем здесь по вкусу наш приезд...

– Когда в этой стране будет порядок?
– ворчал солидный пассажир, обращаясь к своему соседу.
– У меня встреча с самим губернатором назначена.

– Земелькой или лесом интересуетесь?

– Изучаю конъюнктуру, - уклонился от ответа толстосум.

– Богатый край... Лес, земля, уголь, рабочие руки - за копейки... Благодать!

А на вокзале обстановка накалилась до предела. Олексу и его товарищей провокаторы окружили плотным кольцом, теснили от перрона, размахивали короткими дубинками. Побледневшая Сирена прижалась к Олексе.

– Забьют?
– спросила почему-то шепотом.

– Могут, - неопределенно проговорил Олекса. Он взглянул на часы задерживалась Мирослава с поддержкой.

– Олекса!
– взволнованно сказала Сирена.
– Если что случится, знай, я тебя очень люблю...

– Вот теперь ничего не случится, - улыбнулся Олекса.
– Мирослава успеет, она должна успеть!

Кое-где уже вспыхнули потасовки.

На бирже труда в это время шел быстрый митинг...

– Товарищи безработные!
– Мирославе изменила сдержанность, она страстно, горячо обращалась к толпе хмурых, потрепанных жизнью людей. Там, на вокзале, жандармы собрали всю городскую гниль, провокаторов и погромщиков, чтобы задушить правду о нашей жизни, о нашей с вами беде. Так неужели же допустим такое?

– Нам что до того?
– сказали из толпы.
– Ты нам работу дай! Какую угодно, но чтобы хоть на хлеб заработать!