По следам мистера Волка

— Не знаю даже, — он решает закурить, прищурившись всматриваясь в тёмные окна, — сомнительно всё же. Его и в прошлый раз-то осудили несправедливо… Как я считаю, бездоказательно.

Людарик хмыкает, мол, ну что ты как дитя малое, здесь же всё ясно, как утро!

И оглядывается: неприглядность местности скрыта туманом, словно пудрой.

А у него самого на губах, если приглядеться, рдяная помада, и она же на шее.

— Да кто сказал? Убийству десять лет в обед, не факт, что он невиновен. Ну и что, что другой нашёлся? Кто его теперь разберёт? Да и вообще, Хизар, он же волк, мало ли какие инстинкты сработали? Девчонка красивая была? Не из богатых хоть?

Он качает головой.

— Нет, но красивая. Не местная, приехала буквально в тот же день. Не повезло бедняжке.

— Ну вот, дело закрыто!

Людарик спешивается и под уздцы отдаёт лошадь одному из стражников.

— Сам посуди: никто не терзал девушек все десять лет, а тут оп — и в тот же день, как он приехал! Да и приезжая… Зачем кому-то сюда приезжать?

Он даже будто в недоумении оглядывается.

Красивый, высокий, гибкий молодой мужчина, ещё явно не совсем протрезвевший с поблёскивающими мутновато-голубыми глазами.

— В общем, конечно, сделайте всё как надо, но, думается мне, к следующему месяцу, а то и раньше мистер Оуэн лишится головы.

Бернард будто с сожалением вздыхает и вновь переводит взгляд на замок.

— Что ж, стоит признать, выглядит всё и правда так. Мы ещё пытаемся выяснить, не вместе ли они приехали. Возможно, он видел её, поэтому и напал. Мало ли чем она его зацепила. Так, значит, забираем его?

— Нет, что ты! — Людарик всплёскивает руками и поправляет пшеничные волосы, доходящие ему до плеч. — Сколько сейчас времени? — гладит на запястье, словно вокруг него и вправду обернулись часы. — Ещё слишком рано, чтобы будить господина Волка! Боже, Хизар, — зевает он, — я тебя уволю когда-нибудь!

— Это не я, — хмыкает тот, — являюсь навеселе и без разбирательств собираюсь… Что вы там пророчили графу? Что он лишится головы? А представьте, только представьте, что не виновен он. Ну, посадим мы его, а убийства продолжатся. Что люди скажут? Мы совсем их доверие потеряем. Паника начнётся…

Людарик хмыкает и, щурясь, кладёт красивую ладонь на плечо Бернарда Хизара.

— Ещё забавно то, что он последний потомок семейства Оуэнов, и после его смерти замок разве, ну… не должен отойди городу? Это место наводит тоску, я думаю, надо его облагородить… Кстати… — переводит взгляд на золотой перстень на собственном пальце, — как тебе? На дядино похоже, нашёл на улицах нашего славного Бонсбёрна.

— Да, и правда, — кивает он, скосив глаза на его руку. — Но, — возвращается к прежней теме, — не гони лошадей, к делу надо бы основательно подойти. Для начала хотя бы поговорим с нашим волком.

— Арестуем и поговорим, — кивает Людарик и отстраняется.

На нём обтягивающие кожаные штаны, рубашка с широкими рукавами и помпезным воротником, распахнутое мятое пальто и высокие сапоги на небольшом каблуке.

Стража во главе с Хизаром наблюдает, как Людарик, про себя все зовут его по имени, вальяжно поднимается по лестнице и принимается тарабанить в дверь.

— Если что стреляйте ему в голову, — ухмыляется он, — с такими лучше не рисковать.

И все сразу же, на всякий случай, поднимают оружие.

Граф открывает не сразу. Заспанный, бледный, с лихорадочно горящими глазами, он распахивает дверь резко, когда все уже было решили, что он и вовсе не подойдёт к ней.

— Чего ещё? — морщится от яркого света и обводит всех цепким взглядом. — Только приехал, а уже столько гостей! Но, — собирается закрыть перед ними дверь, — прошу простить меня, я никого не ждал.

И вновь морщится, только на этот раз от женских духов, которыми так пропах человек перед ним, что даже насморк не мог спасти его от сладкого, резкого запаха.

— Мистер Оуэн, уведомляю вас, что вы арестованы, — отходит на шаг Людарик, — и при любом сопротивлении ли, возражении, стража будет вынуждена открыть огонь. Сколько пуль нынче убивает оборотня?

Герберт медлит, почти уже скрывшись в тени замка, и всё же выходит к нему.

— Угрозы ни к чему. В чём меня обвиняют? И почему, — не выдержав, усмехается он, — так быстро?

Людарик хмыкает.

— Приезжая девушка убита сегодняшней ночью, — он кивает стражам, мол, пакуйте его, и отходит к своей лошади зевая. — Только отсидел ведь — и вот опять. Да ещё и в такую рань!

Герберта будто обдаёт кипятком. Он не сопротивляется, даже и не думает ни на кого рычать, когда его скручивают и ведут за собой.

Девушка, значит? Приезжая… Зря он не впустил ту малышку. Неужели погибла, блуждая где-то ночью одна?

Его не назвать чересчур совестливым человеком, но выяснить, что произошло, Оуэл посчитал делом чести.

Да и деваться ему, по сути, особо некуда.

Глава 2. Спасительный насморк

Герберт несколько долгих часов сидел в сырой одиночной камере, прежде чем его в колодках привели в уже куда более сухую и тёплую комнату для допросов наверху. С ним три стража, у которых наготове оружие. Такое чувство, что они только и ждут момента, когда подозреваемый дёрнется, чтобы застрелить его, закрыть дело и уйти домой пораньше. В тёплые объятья жён или горячие — девиц Морригона.

Герберт прикрывает глаза, пока ничего не происходит, и ухмыляется, когда в соседней комнате начинает шелестеть разговор между, очевидно, местным коронером и помощником главы сыскной стражи.

Местные блюстители закона не слишком-то озабочены его волчьим слухом…

— Время смерти совпадает. Условно. Оно как раз где-то между тем моментом, когда он вышел из бара, в восемь и до одиннадцати.

— Что насчёт девушки?

— Задрана волком. Честно говоря, похоже на то, что было с его женой, да и на неё саму… Я не работал в тот день десять лет назад, но легко могу представить…

— Хорошо, — Бернард Хизар, заядлый курильщик, откашливается и хлопает дверью.

Герберт одаривает его цепким, неприязненным взглядом, несмотря на то, что к нему лично не испытывает ничего плохого. Хизар и в прошлом, судя по всему, относился к нему с неким участием и если бы мог, скорее всего, даже высказался бы в его защиту. Но там… Герберт понимает, почему те, кто вроде и были за него, не рискнули вступиться. Слишком громким был скандал, слишком страшным оказалось убийство…

Из водоворота мыслей, которых он так старательно избегал находясь в тюрьме, его выводит хриплый голос Бернарда, раз в пятый повторяющий вопрос: