По следам мистера Волка

— … после того, как вы вышли на перрон?

— А? Нет, — мотнул волк головой. — То есть, да. В смысле я сразу зашёл в ближайший бар. Подтвердить это могут многие, если сумели, конечно, проспаться и что-то запомнить.

— А девушка? Та, с которой вы вместе ехали, была с вами?

— Я не понимаю, о ком идёт речь, — хмурится Оуэн, пытаясь вспомнить, кто находился рядом с ним в вагоне.

Его мучают вопросами ещё какое-то время, допытываются до каждого шага, а затем начинают спрашивать по новой. Видимо, проверяя, не начнёт ли Герберт путаться в своих показаниях.

— В замок вы возвращались в одиночестве, сразу после посещения бара?

— Да боже! — не выдерживает он. — Я никого не убивал. Тем более не смог бы убить именно так. Я оборачиваюсь в волка только в полнолуние, бесконтрольно. И после этого не ходил бы больным, — словно в подтверждение своих слов он гулко закашливается. — И раны, и болезни такого рода исчезают после обращения, — хрипло заканчивает Герберт, и слова его сопровождаются свистом в лёгких. — Идиоты…

— Я бы попросил, — предупреждающе бросает Бернард Хизар и что-то записывает в своём блокноте. — Что ж…

Метка у Герберта имеется, волки все обязаны регистрироваться, данные о них собраны в специальном отделе министерства. Однако бывали случаи, когда оборотни приобретали себе способности, отличающиеся от зафиксированных… Кто знает, что стало с Оуэном за десять лет в тюрьме?

Нужно мнение эксперта.

И Хизар вызывает волковеда, ждать которого приходится мучительно долго.

— Хотя бы чая предложили… — тянет Герберт, просверливая его взглядом.

Хизар подрывается с места, но затем, спохватившись, возвращается назад.

— Не положено.

— Девчонка-то… — задаёт Герберт тихий вопрос. — Девчонка та, она… В общем, ко мне вечером приходила одна, на работу просилась. Вместо тётки своей, что присматривала за замком. Не знаю, куда ушла в итоге… На ночь глядя. Ничего… ничего об этом не слышали?

— Молись, — хмыкает он в ответ, — чтобы она жива была и не оказалась той самой жертвой. Проверить-то это легко. Иначе тебе точно конец.

— Так… по времени ведь не совпадает, вроде, — с сомнением тянет Герберт.

Их разговор прерывает, изрядно раздражённый медлительностью процесса в деле вроде как очевидном, Людарик.

— Я знаю, как это бывает, — садится он прямо на стол между Хизаром и Оуэном. — Ты ведь молод был, когда оступился, ещё несознательный совсем. А потом десять лет тюрьмы. Ты там, считай, возмужал, а? Друзей завёл? Привык к однотипной работе и еде. И положение, наверное, себе отвоевал, статус. Как это называется? — переводит взгляд на помощника.

Но Хизар лишь пожимает плечами, сдерживаясь, чтобы недовольно не прицокнуть языком.

Вечно куда-то спешат эти молодые… А тут судьбы вершатся, разобрать бы основательно.

Герберт отвечает за него:

— Ни к чему я не привык и ничто не отвоёвывал! Я был одиночкой. И сидел там ни за что. И точно не собирался обратно, чтобы по пути домой девиц убивать! С чего вы вообще решили, что это я? Волков больше в городе нет? Всех уже извели?!

— А может всё-таки нравилось в тюрьме? Влюбился там в какую-нибудь повариху, а? Сторожиху? Там есть женщины?

Людарик отчаянно не хочет расставаться с ладным, прозаичным мотивом и, повалившись на спину, вновь переводит взгляд на помощника.

Хизар закатывает глаза, встаёт и как бы незаметно толкает его вбок, чтобы поднялся и сел как полагается.

Герберт вздыхает.

— Я отказываюсь говорить. Не собираюсь тут развлекать вас байками о своей жизни. Вы не имеете права меня посадить снова. Будет скандал. Потому что я не убийца. А от людей ничего не скроешь… Вы просто подорвёте их доверие. Начнётся паника.

— Ты убийца, — Людарик произносит это так искренни-возмущённо, будто ему пытаются доказать, что небо на самом деле зелёное. — Другие оборотни уже вызваны в участок и допрашиваются, но, знаешь, очень странно, что девушка погибла в день и даже час твоего приезда.

Он зевает, передёргивается и просит Хизара принести чего-нибудь горячего.

— Я тоже не вижу смысла с тобой разговаривать, так что даже лучше, если не хочешь. Меньше бумажной работы.

— В час? — с недоверием хмыкает Герберт. — Так уж уверены, что в тот же час? Хорошо, но я был в баре. Допоздна! А после меня видела одна малышка, заспанного, одетого, в человеческом облике. Как бы это я успел и волком побыть, и переодеться после, и спать лечь, и заболеть впридачу?!

— Он уже упоминал о какой-то особе, — кивает Хизар, направляясь за чаем. — Распоряжусь, чтобы проверили информацию и нашли её.

— А одежда? — продолжает Герберт, когда за ним захлопывается дверь. — Где моя одежда, разорванная или заляпанная кровью жертвы? Или я шёл к ней голым? Прямо с вокзала шёл. Или обратился вновь человеком, подобрал одежду, оделся и побрёл домой, отсыпаться? Если бы я перекинулся, до утра бы и бродил в виде зверя!

— Своими волчьими штучками мне голову не морочь, я в этом всё равно ничего не понимаю…

Людарик слезает со стола и садится на место Хизара.

— Приедет волковед, пусть делает выводы. И то, если эти выводы мне не понравятся, вызовем кого-нибудь второго из столицы. И третьего… Наука о волках это… — он морщится, — вообще наука? Лучше скажи, как планировал время проводить в Бонсбёрне? Неужто собирался остаться? Здесь ведь тебе никто не рад, сам понимаешь.

Но Герберт молчит, хватит с него пустых разговоров!

Волковеда ещё ждать… Как же унизительно! Будто он не человек вовсе, а неведомая зверюшка, и сейчас эксперт, заглянув ему в уши, глаза, пасть и под хвост, выскажет своё мнение. Быть может, посоветует даже господам стражам, чем кормить его и каким мыть мылом.

Герберт закусывает губу почти до крови.

Вопрос ещё этот странный, чем он заниматься думал. Будто у него большой выбор есть. Конечно же Герберт собирался остаться. На работу его здесь никто не примет, уехать куда-то не вариант — проклятый замок будет соки тянуть. Налог за него платить большой… А продать эту развалину, да ещё и окутанную тёмными слухами, не представляется возможным. Властям замок тоже не сдался. Проще уж Герберту жить там за свои оставшиеся сбережения. По его подсчётам, ему должно хватить их сполна.

— Допускаю, что ты не хотел ничего дурного, — милостиво улыбается Людарик, запустив пятерню в свои распущенные, немного спутанные волосы. — Даже что кухарок не хотел. Но потом увидел молоденькую девушку и… она отказала тебе?

— Да не знаю я никакой девушки! — в голосе его отчётливо слышится рычание.

Герберт напрягается, готовый броситься на этого… этого…

Но дверь открывается и между ними ставится горячая кружка чая.

— Вот, только сахара не нашёл, — глядит Хизар на Людарика виноватым взглядом. — Что вы тут?