По ту сторону стаи

Хм... Луна войдёт в тень земли... Не так уж нескоро, надо предполагать. Ну, и что из этого? Что произойдёт? Вселенная рухнет? Твердь небесная поменяется местами с твердью земной?

Медные планеты летят по своим невидимым орбитам. Рунические письмена - плотности планетных ядер, диаметры орбит, состав атмосферы, циклы затмений, солнечных и лунных... Древняя вязь рунического письма - всего-то навсего - сплетается в неясный пока итог старого Прорицания.

Профессор Картер, главный учёный Башни Наук, ещё пару минут сидит, глядя в одну точку, потом встаёт, снова поднимает палец, что-то бурча под нос и прощаясь с воображаемым собеседником, и надевает тёплое пальто. Консенсус с невидимым визави достигнут: "Сама, и только сама, леди Монфор... м-да... интересно... так что же может так скрипеть...", - бормочет он. Ещё один снежок громко ударяется о стекло и прилипает рядом с первым, но Картер не обращает на это никакого внимания. Он проходится по пальто рукой, разглаживая несуществующие складки, и покидает кабинет. Он спускается по винтовой лестнице на первый этаж Башни и направляется прямо к сквозному зеркалу.

– Привет, Близзард, - говорит Картер, и у меня почему-то нехорошо замирает сердце. От двух простых слов.

– Поговорим?
– спрашивает он. И уточняет: - Наедине?

Чёрный бархат скатерти на столе. Серебряный канделябр. Ещё недавно тут лежали те самые карты.

Картер разворачивается, на цыпочках подходит к двери и резко открывает её, проверяя, не вздумал ли кто-нибудь подслушивать наш разговор. Это настораживает меня прямо-таки до крайности.

– Близзард, - начинает он.
– Ты знаешь что-нибудь о Прорицании?

Я чувствую, что улетаю куда-то в пустоту. Такого со мной не случалось уже много лет. Время резко замедляет свой ход и, наверное, почти останавливается. Вместе с моим сердцем. Я отрицательно качаю головой.

– Я скажу тебе его полный текст. Для начала, - говорит Картер и цитирует: "...Раз после долгой зимы голодная стая затеет охоту. Но вырастет мальчик-пастух, отмеченный руной Победы на левой руке, и стадо волкам не отдаст - убьёт вожака. Мать принесёт его вместе с луною, войдёт что в земли тень, и будет он точно тогда же с той силой, что в десять раз больше обычной... Всего только часа не много - но и не мало, чтоб стяг водрузить со шкурой звериной, как руна о том говорит..."

Он замолкает. В комнате воцаряется тишина. Гаспар понимает, конечно, что его слова, видимо, не произвели на меня должного впечатления. Но как человек воспитанный он предоставляет мне возможность ответного хода. Будь то вопрос, предположение или вообще какая-нибудь ерунда.

– Дальше, Гаспар, - говорю я вместо этого.

– Позволь спросить тебя, Ядвига, не знаешь ли ты кого-нибудь, кто родился во время полного лунного затмения, то есть при таких вот начальных условиях?
– спокойно произносит он.
– Лично я знаю. Это твой супруг, Близзард, ныне ленный лорд Монфор, наместник округа Нью-Кастл. Уточню даже - он родился в один день и даже в одну ночь с нашим патроном, они и день рождения-то вместе праздновали, когда были детьми.

Как я уже говорила, Картер знает всё и про всех, начиная с нежного возраста, потому что именно он лично способствовал тому, чтобы большинство из нас без проблем появилось на свет. И уж ему ли не знать, кто из нас когда родился, не запомнить, что Эдвард родился в одну ночь с хозяином и потом не сделать определённые выводы, как-то прознав про слова, сказанные старой каргой?

– Дальше, Гаспар, - опять говорю я.
– Не знаю, какой ты находишь в этом смысл? Прорицание ведь касалось старого хозяина и нынешнего Милорда.

– Вот именно, НЫНЕШНЕГО, - подчёркивает Картер.
– Смотри глубже, Близзард. Если есть нынешний и прошлый, то есть и будущий. Понимаешь?

Не понимаю, Картер. Я не могу мыслить так масштабно, как ты. Я не лидер, не мыслитель, не политик. Я просто в середине пирамиды. Мне приказывают - я подчиняюсь. И получаю за это всё, что хочу. Но что же значили те проклятые карты, Создатель всемогущий?! Если они вообще что-то значили? И почему вчера они лежали на этом столе, а сегодня здесь сидишь ты и пытаешься ткнуть меня носом в то, что для тебя очевидно?

Все эти мысли снежным роем клубятся в голове. Но произношу я только одно:

– Прости, не понимаю.

Картер смотрит на меня и проводит длинным пальцем по губам.

– Прорицание касается ЛЮБОГО из наших хозяев, кто бы им ни был сейчас, - тихо говорит он.
– Понимаешь? Любого. Смысл в том, что хозяином, Милордом - называй, как хочешь - кто-то будет всегда, и на данный момент сменить его может только человек, рождённый вот при этих начальных условиях. И не спрашивай меня почему, я не знаю. Быть может, сила слов, сказанных вслух. Возможно, через пять лет или через пятьдесят очередной старой дурой будет сделано новое прорицание, где будет сказано что-то ещё.

В комнате опять повисает тишина. Она настолько материальна, что ещё секунда - и её можно будет потрогать.

– Хорошо, а как быть со вторым условием?
– вспоминаю я и цитирую: - "... отмеченный руной Победы на левой руке...". У... нынешнего Милорда это имеется...

– А у господина Монфора есть клеймо, - продолжает Картер.
– И он тоже вполне может стать следующим "вожаком стаи". То есть, ты понимаешь, кем.

Мне кажется, что у меня начинается паранойя. Может быть, это какая-нибудь проверка на верность?
– думаю я. И говорю об этом Картеру.

– Прекрати, Близзард, - он недовольно морщится.

– За то, что мы сидим тут и вообще говорим об этом, мы были бы хорошо наказаны. Оба, - просвещаю я его, если он вдруг об этом не знает.
– Какоё, к чёрту, клеймо? При чём тут оно?

Я уже начинаю злиться, потому что у меня появляется такое чувство, как бывает перед грозой, когда ты бежишь по вересковой пустоши изо всех сил, но, тем не менее, догадываешься, что до имения не успеть, и ты вымокнешь до нитки. И тогда мокрое платье будет противно липнуть к ногам, выглядывающие из-за деревьев вейлы начнут мерзко хихикать, зная, что тебя ожидает дома, а в гостиной будет стоять дедушка, который даже слова упрёка не вымолвит. Просто обрушит на тебя лавину боли, и ты закричишь... Но только молча, про себя, потому что нельзя показывать свою слабость. И это безмолвие - приближающейся грозы, бессловесного упрёка, беззвучного крика - и есть самое страшное.

– У меня оно тоже есть, ты не забыл?
– чёрный шёлк скользит вверх, и я обнажаю руку.
– Давай, я тоже стану... кем там, ты сказал?

– Сейчас объясню, - терпеливо говорит Гаспар.
– Я не уверен на все сто, но это вполне может оказаться так. Твой супруг отмечен. Неважно, как. Одной руной, другой руной... да хоть буквой, иероглифом с глиняных табличек или вообще крестиком. Ключевое слово здесь "отмечен" и ещё "на левой руке", и точка. Это вполне может соответствовать второму условию.

Сейчас уже его слова не кажутся мне таким бредом, как раньше. Но тут же у меня возникает куча вопросов, опять связанных с этими дурацкими Таро. Я вздыхаю и в двух словах излагаю Картеру события последних дней.

– И что мне теперь думать об этом?
– произошедшее начинает меня по-настоящему беспокоить.
– Тебе не кажется, что вместе все эти события выглядят странно? Кто меня посадит в тюрьму и за что? Вернутся полукровые ублюдки, и мне намотают ещё два пожизненных? Или это вообще означает, что нас всех отправят на тот свет, потому что люди затеют Третью Мировую и я начну отбывать своё пожизненное в аду?