По ту сторону стаи

Арка входа, потом первый этаж. Толстые стены, заглушающие рёв шторма. Маленькая канцелярия, запах пыльных бумаг и старых тряпок. Меня сдают с рук на руки совершенно лысому человечку, который торопливо поднимается нам навстречу из-за стола. Стражники дожидаются какую-то бумажонку, которую он умело скручивает в свиток и запечатывает печатью с "волчьим крюком", и отбывают. Наверное, это фирменная, чёрт дери, печать крепости Утгард, если на ней такой же знак, какой я имею сомнительное удовольствие созерцать каждый день.

Я с некоторым облегчением прислоняюсь спиной и скованными руками к холодной стене. Ноги сбиты в кровь, от чулок осталось одно название. Рука болит - там, где краснеет рубец наспех залеченной раны на внутренней стороне запястья, на котором я перегрызла вены. Точнее, пыталась это сделать. Проклятая медлительная дура!

– Раздевайтесь, - лысый человечек, похожий на колобок, суетливо снимает с меня наручники.
– Так положено, просто положено, - торопливо добавляет он.

Если я не сделаю этого сама, то сделает он. Чёрт подери! Но этого не будет, нет!

Кое-как я стаскиваю мятое платье. Кое-как - потому что разорванные сухожилия ещё не до конца срослись, и левая рука практически не действует.

Беглый осмотр - понятно, боятся, как бы мы не пронесли под одеждой василиска, - и татуировка, утгардский номер. Он велит одеться, а потом несмело прикасается к левой руке. Я обнажаю плечо - смотри, сволочь полукровая, тебе ведь это надо, чтобы меня ударить? Но он проводит пальцем по красному шраму на запястье. Я вздрагиваю, скорее от неожиданности, чем от боли.

Лысый снова надевает на меня наручники, потом откатывается к своему столу и начинает что-то строчить в многочисленных ведомостях. Перо летает, покрывая поверхность бумаги ровными чёрными строчками.

– Близзард... пожизненная ссылка... номер такой-то, - бормочет он себе под нос.

Я снова опираюсь спиной на стену - и не выдерживаю. Медленно съезжаю к самому полу и в такой позе остаюсь. Силы на исходе.

Неожиданно скрип пера смолкает. Лысый прикуривает сигарету и выпускает густую струю дыма. А потом подходит и суёт её мне в правую руку.

– Покури, пока можно, - тихо говорит он.

Я секунду смотрю на него, а потом подношу сигарету к губам. Правая рука тянет за собой левую, которая повисла беспомощно, как плеть. Я глубоко вдыхаю дым и закашливаюсь. Какого чёрта!

Голова начинает кружиться. Рёв шторма каким-то образом проникает сквозь стены тюрьмы, и я уже ничего больше не слышу, кроме него. Тёмная вода попадает в нос и в рот, и дышать я тоже не могу. Создатель великий, я никогда не умела плавать...

И ледяная стена прибоя накрывает меня...

Я вздрагиваю и просыпаюсь. За окнами по-прежнему полная луна. Комната пуста, и не слышно ни звука, кроме тиканья часов на каминной полке. Проклятая зима! Она доконала меня! Шёлковые простыни влажные от пота. Я передвигаюсь на другую половину кровати и снова засыпаю...

– Ну и пусть смотрят, - шепчет Лена прямо мне в губы. Её дыхание обжигает как огонь и манит насладиться той памятью, что связывает нас в единое целое.

По нашим лицам текут капли дождя, который встретил нас в каменном стакане тюремного двора. Сверху он открыт всем стихиям.

– Странно, что не снег, - замечает Лена.
– Зато помоемся.

– Холодно?
– спрашиваю я и придвигаюсь ближе. Это ледяной зимний дождь, пробирающий до костей.

– Безразлично, - её рука притягивает меня ещё ближе, и глаза оказываются прямо перед моими.

Фэрли похож на мокрого кота, а Макрайан - на собаку. Я говорю об этом Лене. Она хохочет.

– Я бы всё-таки предпочла кота, - говорит она.

– А я собаку, - отвечаю в тон ей.
– А вообще похоже на то, что мне нравятся волки, - и я провожу пальцем по её руке.
– Не находишь? Из всего вытекает вроде как. Юмор, конечно, чёрный, но всё ж лучше, чем никакой.

– Наверное, мне тоже, - усмехается она.
– Нахожу, конечно.

Дверь со скрежетом отворяется, и входят двое здоровенных стражников. Они секунду-другую размышляют, потом один подходит ко мне, другой к ней. По всему видно, что даже на нас Межзеркалье влияет далеко не так губительно, как на эту падаль.

Коридор первого этажа и какая-то комнатка. Меня приковывают к решётке окна, продев сквозь неё цепь. Около соседнего окна оказывается Лена. Я поворачиваю к ней голову и тут же получаю сокрушительный удар. Кажется, что меня переломили пополам.

– Значит, волки, говоришь?
– доносится сзади. Слышали-таки, ублюдки.

Он бьёт ещё и ещё, с размаху, так, что я едва не теряю сознание. А под конец отцепляет от окна, подводит к громадной бочке с водой - а я-то думала, зачем она здесь, - и окунает с головой в ледяную воду.

– Заодно помоешься, красавица, - спокойно говорит он, продержав меня под водой не меньше минуты. Я хватаю ртом воздух, в глазах темнеет. Не успеваю отдышаться, как он снова берёт меня за волосы и суёт в проклятущую бочку. Я чувствую, как мне задирают юбку, и воздух окончательно уходит из лёгких.

И ледяная стена прибоя накрывает меня...

В небе висит яркая, как фонарь, луна. Сердце колотится так, что вот-вот выскочит из груди, а ночная рубашка и простыни промокли насквозь, будто этот чёртов прибой и вправду накрыл меня с головой. Дрожа, я босиком выбегаю из спальни, лишь накинув халат и прихватив свечной огарок в подсвечнике с изогнутой кованой ручкой, пробегаю через свои комнаты и оказываюсь в тёмном коридоре. Моё движение останавливают только перила, и я, тяжело дыша, наваливаюсь на них всем своим весом.

Внизу виден отблеск от пятен лунного света на полу. Под пальцами полированное, почему-то чуть тёплое дерево широких перил. Чуть тёплое дерево перил в МОЁМ доме, чёрт возьми, а не ледяной камень утгардских стен. И вдруг еле слышный шорох или шёпот, больше похожий на дуновение ветра, раздаётся где-то за спиной. Чёрт подери этот проклятый дом! Трясущимися руками я кое-как зажигаю свечу, едва не роняя её, и, как оружие, выставляю перед собой, будто свет единственной свечи защитит меня от неведомой опасности.