По волчьему следу
Шрифт:
– Сказать надо. Туржину. Предупредить, - Бекшеев вздохнул. – А лучше бы отправить в столицу…
– Тю! – то ли удивился, то ли возмутился Тихоня. – И шанс такой упустить?
– Зови, - вздохнул Бекшеев. – Говорить станем… если еще не ушел
– Куда он уйдет. Вон, - Тихоня поднялся и подошел к окну. – Треплется с кем-то. Папироску смалит. Жалуется, небось, на жизнь и начальство…
Что-то цепануло в этой фразе. И так, что дар ненадолго ожил. Правда, как часто бывает, впустую.
– Эй, - Тихоня с трудом, но распахнул окно. – Серега! Ходь сюды… разговор есть!
–
– Серега, ну не будь ты занудой…
– Вы… вы серьезно?! – голос его все-таки сорвался. – Вы собираетесь подсунуть меня… этому… этому вот… ненормальному? Чтоб он голову отрезал?! Чтоб…
– Ори погромче, - рявкнул Тихоня. – А то еще не все слышали.
– Да я… я…
– Трус ты, Серега. И только.
– Нет… - Туржин мотнул головой. – Я не трус… я… здравомыслящий человек. А это вот… это вот все безумие! Это вот все ненормально… чтобы приманкою…
Он рванул воротничок рубахи, белой, в тонкую полоску. Нарядной даже. Бекшеев как-то отстраненно отметил, что рубаха эта недешева, что куплена она в одном столичном магазинчике, весьма известном в узких кругах.
И руки у Туржина ухоженные, гладкие.
Следы мозолей есть, но заполированные, залеченные. Маникюр? И почти свежий. Прежде это вот несоответствие ускользало, а теперь явно как-то бросилось в глаза. И с ним – подозрение, потому как пусть зарплаты в Особом отделе были повыше обычных, жандармских, но все одно не хватило бы на эту рубашечку.
И маникюр.
– Я докладную напишу! – взвизгнул Туржин тоненько. – И жалобу подам! В профсоюз!
– Конечно, Серега, подашь… - Тихоня оскалился, и зубы его, желтые, выпуклые, походили на звериные. А золотой и вовсе поблескивал. – И в профсоюз. И начальству. И все-то там подробненько распишешь… для того-то тебя и поставили, верно?
Он вперился в Туржина взглядом.
И тот попятился.
– А не думал ли ты, Серега, что весть о твоих жалобах далеконько разнесется? И не только о них… думаешь, шефа подсидишь и в начальники выбьешься? Да только харей ты в начальники не вышел. И что куда хуже – мозгами. Как и я…
– Ты… - Туржин попятился, но Тихоня как-то вдруг встал между ним и дверью.
– На кого работаешь, засранец? – ласково-ласково спросил он.
– Ты не посмеешь… я… я буду жаловаться…
– Конечно, - на плечо Туржина легла рука Тихони. – Обязательно будешь… вот вернешься и сразу начнешь… а то и вовсе вон, по телефону можно. Дать телефон?
– Н-не н-надо… ты… отпусти! – Туржин вдруг вспомнил, что он выше и сильнее и плечи расправил, вдохновленный этой вот мыслью. Да только впечатления не произвел.
Бекшеев не заметил тычка.
Вовсе движения.
Просто вот Туржин стоял. И вот он согнулся, опираясь рукой на край стола, а вторую прижимая к животу.
– А теперь послушай, заразина ты этакая, - Тихоня сдавил шею, пусть со стороны казалось, что он заботливо поддерживает товарища. А что за горло, так удобнее же ж. – Твое счастье, что надо харей поторговать… ничего-то нового. Все то же, что и вчера. Сходи, по городу прогуляйся. С людями познакомься. Побеседуй. В кабаке каком посиди, выпей… на начальство
пожалуйстя. Жаловаться ты ж любишь…И по плечу похлопал.
А потом и руку убрал.
– А чтоб чего в голову не пришло, скажу… ты ж уже ходил, знакомился. Вчера вот. И рожу свою засветил везде, где можно… так что… наш охотничек тебя заприметил…
Возможно, что и нет.
Или…
В маленьких городках новости разносятся во мгновение ока. Так что о приезде столичных сыщиков знают. Плюс сегодняшнее происшествие на рынке без внимания не останется. Не говоря уже о трупах, в мертвецкую доставленных. И да, если тот, кто затеял игру, ждал гостей, то он их дождался.
И все равно затея Бекшееву не нравилась.
Вот категорически.
– Иди, - Тихоня помог Туржину разогнуться. – Только аккуратней будь. А то вон, шеф волнуется…
Туржин потер горло. И взглядом Тихоню одарил таким, что… тот ответил улыбкой, тоже весьма выразительной. Душевною даже.
– Засранец, - сказал Тихоня, когда за Туржиным дверь открылась. – И крыса. Я многое простить готов, но не это… гони ты его, шеф.
– Погоню. Но… ты можешь ошибаться.
– Могу, - Туржин снова подошел к окну, но встал так, что с улицы его видно не было. – Да не в этот раз… у него бумажничек от сотенных не закрывается. А в чумодане вещички интересные.
– Вроде рубашки?
– Ага. И рубашки… и жилет с полосками. И штиблеты. Белые. Лаковые. С набойками на носу. А бельишко-то, что характерно, старое, застиранное до серости. Местами и штопаное. Как и носки. Чумодан тоже не из новых, обшарпаный. Зато запонки – серебряные. Что? Научился разбираться. Заплатили ему. И относительно недавно… так-то деньжат у него не было, иначе б и бельишко выправил. А он потратился только на то, что на виду. Еще журнал взял, мод. И пальтецо подчеркнул. Кашемировое. С воротником из норки…
– Копаться в чужих вещах неэтично.
– Зато полезно. Вы ж не думаете, шеф, что это ему за информацию заплатили?
Признаться, Бекшеев вообще о подобном не думал.
Но сейчас вынужден был согласиться. Да и какая информация? О том, что задержан очередной безумец? Или подробности? Желтая пресса любит подробности, чтобы всенепременно кровавые и ужасающие. Но… что-то подсказывало, что дело не в этом.
– Думаешь, донос?
– Донос… в лучшем случае. Жалоба. Возможно, выступление свидетелем на дисциплинарной комиссии… только… - Тихоня поглядел мрачно. – Все равно много. За комиссию дали бы сотню или две. Да и ненадежно это. Комиссия. У вас же ж… знакомства.
– На Одинцова намекаешь?
– Прямо говорю. Он там, в верхах… и не он один. Маменька ваша опят же. Да и родственнички иные. Так-то вас с места не сковырнешь. Другое дело, если сами решите уйти. Скажем, по состоянию здоровья.
– Это как-то… чересчур. Не думаешь же ты, что он хотел меня убить?
– Не думаю. Дурак потому что. И это всем видно… да и убивать вас больно морочно. Скандал случится. Расследование. Поиск виновных… нет.
– Тогда… не пойму.
– Добрый вы, - почти умилился Тихоня. – Зачем убивать, когда можно притравить чем, так, чтоб голова болеть стала. Раз, другой… а там уж целители сами, матушки вашей опасаясь, запретят работать. Чтоб не перенапряглись…