По волчьему следу

– Не боялась, что они тебя… того?

Все же народ среди пленных всякий был. А справиться с одной бабой да мальчишкой куда проще, чем с охраной лагеря.

– Не особо… было с кем… поговорить.

Сказала в сторону как-то так, странно.

– Ко мне тихие пошли. Я их кормила, как могла. И не лютовала на работу. Они работали. Вот забор и соорудили. Времена-то неспокойные… у меня, конечно, ружье…

И стрелять она умеет.

И сомневаться, в случае чего, не станет.

– Но с забором надежней. Так и стоит. Ну и гулять мне некогда. Свиньи там… гуси вот еще. Гуси, если что, лучше собаки дом сторожат…

– А собаки у вас не приживаются. Васька сказал.

– Болтун он, - нахмурилась Анна. – Но… да… пару заводила, так… сбегали. Лес же. Вот и тянет… собаки, они от волков мало отличные. Васька же…

Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова.

– Не нравится, что он в полиции?

– И да… и нет… он же ж толковый. Сообразительный. Читать вон сходу выучился. Считает… в школу хотела устроить, а он уперся. Когда школа, когда помогать надо. Я ему толкую, что надо, чтоб школа, образование. Аттестат. А он… неспокойный. И драться повадился. Пришлось забирать. Сговорились, теперь по вечерам ходит. К учительнице одной тут… хорошая женщина. Добрая. И Ваську жалеет…

Анна спрыгнула с телеги. И только тогда косматый конь, в нее запряженный, очнулся от дремы, повернул голову к хозяйке.

– Тише, - Анна похлопала его по боку, и конь снова закрыл глаза. – Старый уже… Васька… он к людям тянется. Болтун еще тот… и полиция… я говорю, чтоб учиться ехал. В Городню. Там же училища есть. Он на механика хочет… и в полиции остаться тоже хочет.

– А ты нет?

– Нет. Ладно бы… нормальною была, так нет же… Шапка… прости, Шапошников, он ведь… скользкий, что угорь. Из любого дерьма, не замаравшись, выползет. А Васька… другой. Наивный. Прямой… так что… не место ему тут.

И на меня глядит, ожидая, что скажу.

Ничего. Потому что понимаю её распрекрасно. Полиция – это не только и не столько работа, сколько Шапошников с его взятками и темными делами, в которые Ваську со временем втянут, потому как невозможно, чтобы не втянули.

И Анна это знает.

И не нравится ей.

Как не нравится и нынешнее дело.

– Васька водителем разве что… – говорю, понимая, что вряд ли это успокоит. – Аттестат и вправду нужен.

У меня вот нет.

Точнее не было. Какой аттестат? И свекровь моя бывшая, узнав о том, пришла в ужас. Поэтому аттестат мне все же выправили. Лежит где-то он… изменил ли он мою жизнь?

Нисколько.

Но и не мешает. Есть и пусть себе.

– Вот ему и скажи, - буркнула Анна, теряя к разговору всякий интерес.

– Скажу.

– И чтоб учился.

– Тоже скажу.

– И что я не пропаду тут одна…

Она и вправду не пропадет, эта женщина, которая пережила не только войну, но и мир…

– И это скажу.

И ясно, что разговор этот странный подходит к концу. И вежливо было бы попрощаться, а лучше найти неотложную причину, которая не позволяет продолжить беседу.

Так, чтобы вежливо.

Меня ведь учили.

Только наука явно из головы да вылетела.

– Вы же бывали в деревне? Раньше, до того, как её сожгли?

Кивок.

И снова дергается щека. И пальцы касаются её, осторожно так, точно проверяя, на месте ли.

– Мама… была… родом…

Вдох.

И выдох.

– Когда отца встретила, ушла… отпускать не хотели, она и поругалась со всеми. И долго… до самой войны почти… а потом война. Эти вот…

Война – веский повод прекратить ссору. И вспомнить, что у тебя есть родичи. И они, верно, тоже вспомнили… война ведь не сразу пришла. Хотя тоже странно. Менск от границы дальше, чем Городня. И должны были ударить с этой вот стороны, но… то ли имперских крепостей, поставленных еще в ту, первую войну, опасались[1], то ли по иной какой причине, но сюда война пришла позже.

Хотя все одно пришла.

– И мы… ходили… я… сестры… сестры там… - она сглотнула. – Я… не хочу говорит. Не хочу!

Это было почти криком.

– Анна? – в переулок заглянул мужчина. – Анна? Все есть хорошо?

Генрих? Васька о нем упоминал. Тот самый пленный, выкупленный за пару свиных туш, и решивший не возвращаться.

А чем не кандидат?

Хотя… нет, не кандидат. Высок, да, но при этом сутул и горбится. И все еще худ до того, что кажется вырезанным из тонкой пожелтевшей бумаги. Его губы оттопырены, как и уши. Седые волосы пострижены коротко и неровно. Старая шинель висит на нем, что на вешалке. Она слишком широка, но в то же время рукава коротковаты. И из них торчат длинные тонкие руки.

Мог ли этот человек… убивать?

Местные леса?

За те годы, что он тут провел, леса мог бы и изучить.

– Все хорошо, - Анна быстро взяла себя в руки. – Знакомься. Это Зима…

Глаза у него чуть навыкате. И желтоватые, звериные. И взгляд такой же, звериный, настороженный. Генрих горбится еще сильнее.

И пятится.

– А это Генрих, мой… помощник. Васька там потерялся? Отправила за морковкой, а он, зараза этакая, опять отвлекся, - теперь голос Анны звучит нарочито бодро и даже весело. Только веселье это искусственное, как цветы, которые делают из бумаги.

– Доброго дня.

Руку не протягиваю. Да и он свои прячет в карманах шинели.

Враг?

Я ведь убивала их. Таких вот. И не таких. Всяких и разных. Толстых, худых, больных и здоровых… а он болен. Я чую запах. Хозяйственного мыла, крепкого табака и болезни. И Генрих, явно собираясь ответить, вдруг заходится в кашле. Он сгибается почти пополам, и кашляет долго, натужно. Так, словно того и гляди выплюнет изодранные легкие на мостовую.

– И… из-свините, - говорит он хрипло, когда кашель унимается. И рот вытирает ладонью, глядя на неё украдкой.

– Туберкулез? – уточняю я.

– Чахотка, - поправляет Анна.

– К целителю надо…

Она скалится.

И я понимаю.

Надо. И к целителю, и на море, чтобы отдых с прогулками по хвойным лесам. Покой. Тишина… только… это дорого.

И целители.

И леса с морем. А еще есть работа, с которой Анна одна не справится, даже если вдруг найдутся в хозяйстве деньги. А их явно мало. Сама она вон, в старой одежде, да и ботинки не новые, но… если даже найдутся, то как она? Одна? Да со свиньями?

Никак.

Вот и придется Ваську требовать, чтобы бросал и работу свою, и вечерние визиты к учительнице, которая обещала помочь с аттестатом. И саму мечту о светлом будущем, в котором у него диплом и нормальная работа. И между братом и этим вот, пусть ставшим своим или почти своим, человеком, Анна выберет брата.

– Михеич травы приносит. Мед. И жира барсучьего дал, грудь растирать, - все же пояснила она. – А целитель… откуда тут целители… в Городню вон ездили…

Вздох.

– Дальше все равно не пустят. У него паспорт с ограничением. Синий.