По волчьему следу
Шрифт:
– Обнаружат отраву.
– Это если отраву. Вы ж знать должны, что отрава, она не всегда отрава… иногда одному лекарство, а другому – отрава. Или иное воздействие… так что, шеф, гнать его надо.
Он подумал и добавил.
– Сам не уйдет. Деньги взял, так что, пока не отработает… вот поглядите. Завтра мириться придет. И прощения попросит… сквозь зубы, но все одно. Зуб даю. Золотой, за между прочим.
Бекшеев кивнул.
И подумал, что это все-таки чересчур. Да и мало ли… вдруг у парня просто подруга завелась, из числа состоятельных. Или
Или еще что-то в этом духе…
– Не верите, - вздохнул Тихоня и хотел что-то добавить, но дверь приоткрылась.
– Драсьте! – Васька стянул картуз с головы. – А вы тут? А мне сказали, чтоб вас покликал. Охфицер. Он вас в ресторации ждать будеть…
Ресторация.
В ресторацию Бекшееву не хотелось. Он сегодня в одной уже побывал. Вот только от приглашения отказываться не стоило. Новинский – а сомнений, что это был он – явно желал что-то сказать.
И Бекшеев вздохнул.
– Васька, - Тихоня поманил мальца. – Слушай, а ты Туржина видел? Того, который…
– Занудный и вечно ноет?
– Его самого…
– Ругается, - важно ответил Васька. – Смалит папиросы… городские… я таких не видывал еще. А попросил, так не дал…
Бекшеев поднялся.
Нога опять разнылась. И голова, что характерно, тоже… а ведь и вправду… много есть разных порошков. Взять тот же, что гипотоникам выписывают… в малых дозах… не смертельных если, но давление поднимет. А где давление, там и риск, что поднимется оно слишком высоко.
Инсульт.
Инфаркт… никакого убийства. Просто… состояние здоровья.
– Эй, - Тихоня успел открыть дверь. – Шеф, ну куда ж вы так-то и один… я вот в ресторации не бывал давненько. Васька, а ресторация-то у вас годная тут? Чего дают?
Глава 27 Перемолчка
Глава 27 Перемолчка
Над валежником парок — зимовать медведь залег.
Охотничья присказка
Я шла за Михеичем, хотя сама не очень понимала, для чего его провожать-то. Город он, чай, лучше меня знает. Но вот шла.
На рынок.
А он не спешил. Брел себе, то и дело останавливался, с кем-то раскланиваясь, а обо мне будто бы и вовсе забыл. Вот только у рынка остановился, обернулся и поглядел.
В глаза.
И я взгляд не отвела.
Так и стояли, пялились друг на друга. Он вздохнул.
– Девка… а бабского в тебе ничего-то, почитай, и не осталось. Вытравили.
– Вытравили, - призналась я, сдержав порыв послать его, куда подальше. Вместе с жалостью. Только вот жалости в нем не было. – Да и я сама… мести хотела.
И не только её, наверное.
Просто… я так долго шла-шла по тому лесу. И думала, что никогда-то не дойду. А когда дошла, оказалось, что… что никто меня особо и не ждет. Ту, пятнадцатилетнюю девчонку, привыкшую жить в большой семье. И другой семьи мне не выдадут.
И вообще…
– Бывает, - согласился он. – Я от тоже… как узнал.
И
замолчал.– Собачек показать? – поинтересовался Михеич. – Собачки у меня, конечно, не чета твоему зверю…
Откуда?
Он усмехнулся.
– Несет от тебя зверем за версту…
Впору обидится, потому как не пахнет она. И я тоже. Для людей. Но Михеич – не совсем, чтобы человек. И мы оба это знаем.
– А так-то собаки у меня хорошие… знаешь, сколько на них охотников?
– Не знаю.
Не нужны мне его собаки, но и отказаться… мы… мы не родичи. Нет, если хорошенько поискать, то, может, и найдется кто… все мы, если разобраться, в какой-то мере друг другу родней были. Только дальней. Но искать не станем.
Друзья?
Тоже нет.
Единоверцы? Сомневаюсь, что Михеич ходит на капище, а если и ходит, то скорее из желания хоть как-то, хоть чем-то заткнуть пустоту внутри, чем из надежды, что боги откликнутся.
– Много. Ежели погодишь, то покажу. Шкурки от… и мед. Отдать надобно. Ждут люди.
И вправду ждали.
На меня глядели настороженно, пусть и без ненависти, что само по себе неплохо. Только вот шепоток в спину…
– …а при ней зверюга свирепая… людей живьем… и баба…
– …поглянь, какая… в портках. Ни стыда, ни совести…
– …вчера-то иная гуляла, от там сразу видать, что с Петербурху… важная такая…
– …а я говорю, что не он! Ежели б он, разве ж отпустили бы…
– Взятку дал! Соболями! И золото у него! Все знают… небось, в сторожке прикопано…
– …мертвяков поднял себе на службу…
Все же рынок – донельзя интересное место. Столько всего узнать можно. Я вот и семечек прикупила стакан, жирных и черных, лоснящихся. Бабка, пересыпавши семки в кулек из газеты – лицо Его Императорского Величество скрылось внутри – щедро добавила сверху и после соли не пожалела, зачерпнула прямо из банки.
– Вы не слухайте, - отдала она кулек не сразу. – Михеич – мужик хороший. Толковый. У нас он любая за него пошла бы, только б позвал. А он все по жене печалится. Но помогает. Многим помог. Ежели надо, то подпишутся за него…
– Где подпишутся?
– А где надо, - бабка сунула кулек мне в руку. – Там и подпишутся! Ибо нечего!
Спорить я не стала. И Михеича дождалась на лавочке, лузгая те самые семки, которые оказались куда хуже Тихониных. И подгорели, и слабо отдавали прогорклым маслом. Вот же… обидно.
Отсутствовал Михеич недолго.
И появился с тем же мешком.
– А шкурки? – уточнила я.
– Сдал. И шкурки, и мед. А тут от хлеб. У меня-то не выходит. Я пробовал, да на хлеб женская рука надобна.
Это да.
Почему-то вспомнился тот самый сон. Я зябко повела плечами. Просто сон. Обыкновенный. И не надо его в голову брать. Не надо…
– Еще сметана, творожок… - продолжил перечислять Михеич.
– Не тяжело?
– Так… нормально, - мешок, судя по виду изрядного веса, на плечо он закинул с легкостью. – Я ж, может, и не перекидваюсь в зверя-то, но от силушкой боги не обошли.