По законам красоты

Надо было создавать свою, новую одежду, противопоставить ее тому, что предлагала развернувшаяся в условиях нэпа частная торговля. И хотя денег было мало, а специалистов — художников и модельеров не было вовсе, по инициативе нескольких энтузиастов был создан «Центр по становлению нового советского костюма». Позднее этот первый в России «Центр» переименовали в «Ателье мод».

...Трехэтажный дом на Петровке. Здесь в маленькой комнатушке художники начали создавать одежду для женщин первой социалистической страны... Они с самого начала отказались от слепого подражания западной моде. Они мечтали о создании своей моды, отвечающей потребностям, образу жизни советских женщин. Раньше никто не моделировал одежду специально для работы, а «Ателье мод» уделило ей самое серьезное внимание. Было решено, что «прозодежда» (как говорили тогда) должна быть простой по форме, практичной по цвету. Особенно рекомендовали коричневые, синие, серые (только не черные) тона. Для женщин, работающих на стройке, «изобрели» комбинезон.

Делалась и нарядная одежда — недорогая, для всех. Художники старались как можно шире использовать национальные русские мотивы, народную вышивку. Такая отделка помогала обогащать, разнообразить скудный в те времена выбор тканей.

Москва, 1923 год. Здесь состоялась первая Всероссийская художественно-промышленная выставка, на которой представлены разные образцы одежды. Среди них модели «Ателье мод», завоевавшие всеобщее признание. Комитет при Российской академии художественных наук присуждает «Ателье мод» аттестат 1-й степени «За удачные красочные и силуэтные достижения, за модели, в которых выражено тонкое понимание взаимоотношений между живой фигурой, материалом и художественной формой, за привлечение высококвалифицированных художественных сил к делу поисков нового современного костюма».

На выставке, о которой шла выше речь, были костюмы нового типа, четкой удобной конструкции, простой формы, отвечающие требованиям народной одежды. Их выполнили в творческом содружестве три художника различных направлений — модельер Н. Ломанова, скульптор В. Мухина и театральный художник А. Экстер. Не правда ли, любопытное содружество и не менее любопытный штрих в биографии ставшей потом всемирно известной В. Мухиной. Той самой, чья скульптура с изображением рабочего и крестьянки перед входом на ВДНХ стала этапом в советском искусстве, эмблемой киностудии и многих изделий отечественного производства.

Спустя два года в Париже, славившемся своей монополией на арене мировой моды, устраивается всемирная выставка. Сенсация: величайший успех и премию «Гран при» завоевывают ансамбли одежды Н. Ломановой и В. Мухиной. Больше того, смоделированные ими образцы оказывают потом известное влияние на эстетические черты европейского костюма, на его дальнейшее развитие. Это были лишь первые плодородные зерна, всходы которых предвещали советской школе моделирования одежды обильный урожай.

В 1923 году в Москве начинает издаваться многоцветный журнал мод «Ателье», а в 1928 году — общероссийский журнал «Искусство одеваться», в котором публиковались различные модели одежды, выступления рабочих и служащих, видных деятелей культуры и искусства, посвященные вопросам эстетики моды и ее перспективам. В этом смысле исключительный интерес представляет собой статья А. В. Луначарского. Она, вероятно, мало известна, хотя и в наше время, спустя более сорока лет, сохраняет свою актуальность. Именно поэтому мы позволим себе полностью ее процитировать. Думается, читатель с удовольствием ознакомится с ней.

СВОЕВРЕМЕННО ЛИ ПОДУМАТЬ РАБОЧЕМУ ОБ ИСКУССТВЕ ОДЕВАТЬСЯ?

На XV Съезде предполагалось принять резолюцию, которая звучала приблизительно так: «подвергать всяким бичеваниям и скорпионам таких приказчиков магазинов, чиновников различных учреждений и т. д., которые небрежно относятся к посетителям, в особенности к дурно одетым». В комиссии эта часть резолюции прошла полностью, но на Съезде против нее выступил один из самых коренных и типичных рабочих — членов нашей партии, всеми нами глубоко уважаемый тов. Угаров. Он заявил, что указанное выше место в резолюции в такой форме не годится. Он сказал: «Разве Съезду не известно, что рабочие одеваются в настоящее время часто очень прилично, так же как их жены и их дети? Мы уже переросли то время, когда оборванная одежда служила своего рода мундиром для пролетария. С другой стороны, нельзя же давать привилегию за плохую одежду. Тогда многие нэпманы скоро станут ходить в рваных картузах и дырявых штанах специально для того, чтобы наши приказчики и чиновники перед нами козыряли». И, несмотря на то, что представители комиссии напоминали о принятии этого положения большинством голосов, Съезд, при общем добродушном смехе, отверг рваное платье, как признак принадлежности к классу-диктатору.

Этот маленький эпизод имеет свою поучительную сторону.

Конечно, большая беда, что мы не всех еще можем прилично одеть, и, разумеется, очень часто с пропойцей и шантрапой, рядом с диковинным типом нэпмана в рваном картузе, среди очень и очень бедно одетых людей попадаются самые уважаемые граждане нашего городского и деревенского населения. Бедная одежда ни на одну секунду не может в нашей социалистической республике служить поводом к высокомерным взорам и непочтительному обращению. И хотя Съезд вычеркнул положение об особом уважении к бедной одежде, тем не менее я уверен, что приказчикам и чиновникам, которые позволят себе какую-нибудь выходку или невнимание по отношению к таким гражданам, несмотря на оговорку тов. Угарова, очень сильно нагорит.

Однако, все же цель наша — поднимать культурным уровень пролетариата и крестьянства; а в эту культуру входит, конечно, чистая, опрятная и приличная одежда. Если пролетарий или пролетарка, комсомолец или комсомолка, вместо того, чтобы пропить деньги в пивной или проиграть их в карты, покупают приличную одежду, то это, конечно, положительный факт. У нас иногда боятся, что эта одежда может приобрести нарядный или кокетливый вид и считают это большим преступлением. Это, говорят, дело мещанское или, еще того хуже, буржуазное (так говорят, когда дело доходит до особенно фантастических одеяний). Однако, на самом деле в известной нарядности и кокетливости тоже нет ничего неподходящего для пролетариата. Разные бывают люди и разные бывают у них вкусы. Например, на мой взгляд, курение — величайшая гадость, но из этого не следует, чтобы я запрещал курить или презирал курящих.

Иметь привлекательную наружность — дело хорошее, разумеется. Скверно, если за привлекательной наружностью скрывается пустота или даже какая-нибудь поганенькая сущность, но все же приятная наружность поэтому и называется приятной, что на нее приятно смотреть. Хорошо видеть молодость, красоту. Предположите, в самом деле, что вся наша пролетарская молодежь была бы курносая или безносая, подслеповатая, горбатая, хромая, мешковатая, хилая, бледная и т. д., да еще к тому же и одевалась бы в сплошное рубище или, по крайней мере, в такое платье, в котором бы не было ни малейшей радости, ни малейшей элегантности, а так, просто взятое из магазина готового платья — средние штаны, юбки, башмаки и т. д. Что же тут было бы хорошего? С этим можно было бы, в крайнем случае, примириться как с преходящим злом, сказать, что мы теперь работаем, учимся, нам некогда теперь подумать о том, чтобы не было под ногтями грязи, чтобы мы причесали свою взлохмаченную головушку и подумали о том, что нам больше к лицу.

Конечно, с каждым днем нашего хозяйственного процветания будут улучшаться квартира рабочего, пища его, его времяпрепровождение, разумеется, и одежда. Люди пожилые и старые будут одеваться скромно, но удобно и чисто, а людям молодым сама природа их велит немножко играть с костюмами, стараться подчеркнуть свою миловидность, силу, грацию.

На это иные говорят: «Но позвольте, одежда имеет прямое отношение к полу и приводит к развращению нравов», и т. д.

Ах, милые товарищи пуритане, предоставьте эти слова тем, из уст кого они впервые изошли, т. е. попам. Вот что скверно и омерзительно — это когда грязный парень направо и налево отправляет свои «научнофизиологические потребности» с грязными девушками, которых он нисколько не любит, нисколько не уважает и о подробностях романа с которыми он рассказывает хихикающие анекдоты таким же, как он, нечистоплотным нигилистам. Дело не в том, чтобы сумрачно насупив чело, осуждать всяческие радости жизни и в их числе одну из самых больших, по признанию Энгельса и Ленина, именно — радость любви к существу другого пола. Дело, пожалуй, в том теперь, чтобы поднять эти чувства, как можно скорей, на высоту небывалого изящества и утонченности. Об этом тоже писал не кто иной, как чистейший в мире человек — Ленин. С любовью повторял он слова Энгельса, что утонченная любовь, т. е. такая, которая сопровождается целой музыкой чувств, нежности, любви, доверия, радости является великим завоеванием культуры. И представьте себе — какой-нибудь живописный локон или ладная обувь у девушки, какой-нибудь красивый галстук у парня могут дать свою ноту радости изящества в молодом романе, который должен наконец выбить из нашего быта скверную, животную похотливость и неразборчивость.

Пожалуйста, посмейтесь над пустой девушкой, которая пудрится и красит губы, которая всю свою гордость положила на фальсификацию своей, иной раз даже не миловидной, физиономии, пожалуйста, подтрунивайте над парнем, который полтора часа выбирает себе подтяжки в магазине,— голубые ли ему носить или розовые. Но те из пролетариев или вообще наших граждан, которым общий уклад нашей жизни уже дал достаточный заработок, которые уже могут поднимать внешнюю культуру своего быта, пускай они невозбранно одеваются хорошо, так хорошо, как подсказывает им их эстетическое чувство и как допустимо по их общему бюджету. Конечно, искусство одеваться не может занять особо большого места ни абсолютно, ни относительно; но оно все-таки должно представить собою довольно заметную графу.

Как видите, А. В. Луначарский не преувеличивал и не преуменьшал роли костюма в жизни советского человека, отдавал ему должное, призывал учиться культуре вообще и культуре одежды в частности.

Широкие и открытые дискуссии о моде способствовали выработке правильного направления. А тот факт, что в них принимали участие не только профессионалы, но и трудящиеся различных специальностей, свидетельствовал об их глубокой заинтересованности, о возросшем духовном потенциале народа. С этой точки зрения небезынтересно познакомиться с суждениями, высказанными в 1928 году. Приведем только одно — работницы Первой государственной табачной фабрики имени Урицкого в Ленинграде В. Михайловой. Она заявила: