Победитель
Шрифт:
– Да ты что?! – говорила она в трубку. – Вот это да!.. Поздравляю!.. Ну все, вот тебе Саша…
– Валька! – удивленно сказал он, оглядывая ее. – А ведь ты уже невеста!
Она фыркнула и покрутила пальцем у виска.
– Опомнился!
Плетнев закрыл мембрану ладонью.
– Ты как с братом разговариваешь! Между прочим, я тебя просил не говорить, что я приехал! Все равно я завтра уезжаю!
– Я и не говорила! – нахально соврала она.
– Ага, не говорила!.. – нехотя поднес трубку к уху. – Алло!
* * *
Они медленно шли по неширокой тихой улочке, на которой
Он посматривал на Лизу и понимал, что она осталась такой же милой, какой была прежде. Курносая круглолицая девушка двадцати двух лет. Несколько трогательных детских веснушек. Стриженые светлые волосы. Взгляд открытый, ясный, наивный. Ни дать ни взять – комсомолка. Но говорит немного игриво, по-женски. Иногда ни с того ни с сего обижается… Что-то рассказывает – так, будто он должен быть в курсе всех последних местных событий… громко поражается, если вдруг Плетнев чего-то важного не слышал.
Говорила Лиза быстро, горячо, спеша удивить его новостями – но все сказанное казалось Плетневу заранее известным, и оттого, что приходилось подтверждать ожидаемое ею удивление кивками и улыбками, ему вовсе не становилось радостно, а, наоборот, томила неясная тоска.
Да и вообще он не чувствовал радости от встречи – ни сейчас, после долгой прогулки, ни в первую секунду, когда встретились, как прежде, у почты под часами. Лиза осталась точно такой как была, а он теперь не испытывал нежности к ней. Следовало, вероятно, заключить, что сам он переменился за те полгода, что прошли со времени их разлуки. Он вышел из самолета на родную землю – и все, чем жил последние месяцы, стало казаться невозможным в реальности, небывалым, а воздух родины был свежим, настоящим!.. Сейчас он понимал, что Кабул действовал как наркотик. Навеянный им сказочный восточный сон был настолько ярче мирной жизни Союза, что именно сон казался теперь явью, а истинная реальность на его фоне выглядела тусклой, пресной и довольно печальной.
– А Леночку Корзинцеву помнишь? – спросила она.
Плетнев старательно сморщился и закатил глаза.
– Ну Ленку же Корзинцеву! Она на год старше меня училась! За ней все мальчишки бегали!
– Рыжая, что ли? – уточнил он.
– Ну какая же рыжая! Рыжая – это Флюрка Согдиева! Она вышла за Кешу Корнилова, они в Ставрополь уехали. Леночка Корзинцева! С глазами вот такими синими! Помнишь?
– С глазами? М-м-м… Нет, не помню.
Лиза топнула ногой.
– Ой, ну ладно! Так я и поверила!.. В общем, неважно. Короче говоря, у нее уже двое детей. А муж пьет. Представляешь? – она сделала страшные глаза. – Вот ужас-то! Я бы в жизни такого не потерпела!
– Это точно, – согласился он. – Ужас.
Дошли до угла, и Плетнев понял, что она собирается следовать дальше. Он замедлил шаг и спросил:
– Ты в парк хочешь идти?
– Ну да, – недоуменно ответила она. – А ты не хочешь?
– Понимаешь, – сказал он, морщась. – Мне еще собраться надо. Отцу обещал там кое-что помочь… Может, в следующий раз, а?
Она взглянула на него и разочарованно пожала плечами. Они свернули и вошли во двор.
Сгущались сумерки, запах палой листвы горчил на губах. Остановились у подъезда.
– Ну
вот, – сказал он, перетаптываясь. – До свидания.– Ты московским едешь?
Он кивнул.
– Я приду? – робко спросила она.
– Не надо…
Лиза старалась бодро улыбаться.
– Я тоже не люблю, когда провожают!.. Нервы одни… Лучше приезжай поскорей. Приедешь?
Он пожал плечами.
– Ну да. Наверное…
– Приезжай к лету! – оживленно воскликнула Лиза. – Опять на дикий берег будем ездить! Помнишь, как хорошо было?
– Конечно…
Она протянула руку и нежно коснулась его ладони.
– Правда, приезжай! Я тебя ждать буду…
– Ну да, да, – сказал он, переминаясь и чувствуя в груди какое-то едкое жжение. – Ну, пока!
Потом через силу улыбнулся, кивнул и быстро пошел прочь.
Плетнев знал, что она смотрит вслед. И знал выражение ее лица – и грусть, и надежда.
Жжение в груди не унималось, а нарастало.
Он резко обернулся.
– Лиза!
Лиза уже отвела взгляд, но после оклика радостно вскинула глаза.
– Слышишь? – ожесточенно крикнул он. – Не надо меня ждать! Не надо!..
И шагнул за угол.
Попутчик
Плетнев протянул проводнице билет. Рядом с ней стоял скучноватого вида крендель в сером костюме. Судя по всему – коллега.
– Паспорт, – бесцветно сказал он.
Это был хорошо знакомый тон – предельно корректный. Каким в метро остановки объявлять.
Ухмыльнувшись, молча сунул ему удостоверение. Крендель исследовал фотографию, потом улыбнулся краешком губ и моргнул по-свойски.
– Прошу вас…
В вагоне приятно пахло. Он с лязганьем отворил дверь купе, поставил сумку. И снова вышел на перрон.
– Ну? – вопросительно сказала мама, осторожно трогая пальцами рукав пиджака, и вздохнула: – Уезжаешь…
– В апреле в настоящий отпуск приеду, – бодро сказал Плетнев. – На месяц. Примете?
Она грустно усмехнулась.
– Ой, Сашенька, мальчик ты мой!.. Ну неужели же не примем!
Отец фыркнул, недовольно полез за папиросами.
– Посмотри, какой лоб вымахал. А ты все “мальчиком” его!
И сердито чиркнул спичкой.
– Для меня Саша всегда мальчик, – сказала мама. – Ты ведь не против?
– Нет, мама, я не против…
– Да вы что! Мне же его продали!
Плетнев оглянулся. У вагонной двери разворачивался скандал. Коллега препятствовал пассажирке пройти в вагон. Это была полная женщина в цветастом платье. В одной руке она держала чемодан, в другой паспорт.
– Гражданка, не шумите! У вас же нет московской прописки?
– Да при чем тут прописка?! У меня билет на руках!
– Посадка на московский поезд только с московской пропиской, – корректно пояснил он.
– Господи, да что вы такое говорите?! Вы видите – у меня билет! Мне же его продали!! Вы что, не понимаете?!
– Вам его продали по ошибке. Обратитесь к начальнику вокзала.
– Заканчивается посадка на скорый поезд “Сочи – Москва”!! – страшными железными голосами загрохотали над головами динамики. – Поезд отправляется с первого пути!!
– Я что, не советский человек?! – кричала женщина, размахивая паспортом. – Почему вы меня не пускаете?! У меня билет!!! Билет!!! Вы что, не понимаете?! Билет!!!