Победителю достанется все

Только после четырех ему удалось окончательно лечь. Собаки тоже уснули. В ушах стоял тихий, писклявый звон, и, уже окунаясь в беспамятство, он успел подумать, что Фогтман за эту ночь поплатится, что когда-нибудь Фогтман точно так же будет елозить на коленях, а еще он подумал, что пристрелит его из своего охотничьего ружья, благо оно уже собрано. И эта картина, смутно расплываясь в серой мгле, умиротворила его душу блаженным покоем.

Собака снова ткнулась в него мокрым носом, и на сей раз он открыл глаза и стал ждать, когда призрачно-знакомые, туманные очертания комнаты прояснятся и обретут устойчивую ясность. Потом рассудил, что ждать не стоит, и с отчаянной решимостью, рывком, приподнялся и сел. В темя молнией саданула боль, где-то в спине, ниже пояса, задергалась и судорожно сжалась мышца. Теперь надо задержать дыхание, чтобы встать, встать осторожно, медленно, без лишних движений, стараясь не потревожить засевшую во всем теле боль, но пока он еще посидит, потому что голова опять кружится, а к горлу подкатывает дурнота. Распрямившись, стараясь не двигаться, сидел он на краю кровати, а псы, нетерпеливо виляя хвостами, носились по комнате от двери к нему и обратно. Сейчас, думал он, сейчас. Вдоль всего позвоночника и где-то в пояснице твердыми, каменными шариками затянулись мускульные узлы, горошины боли, которые он тщетно пытался размять кончиками пальцев. В средней комнате надрывался телефон, но когда он наконец встал, звонки умолкли. Осторожно, держась за перила, он доковылял по лестнице до двери и выпустил собак. Половина первого. Пить хотелось ужасно, в висках волнами стучала боль, застилая взгляд наплывами черноты, между которыми, как в шорах, брезжил узкий коридор обозримого пространства.

Там, впереди, дверь в подвал. Внизу, на полках, ждут зеленые бутылки. Их надо открывать, значит, нужен штопор, а тут, на первом этаже, штопора нет, черт его знает, куда задевался. Он медленно взбирался по лестнице, но теперь уже твердо знал, что вниз, обратно, ему нельзя. Если он сейчас угодит в подвал, наверх ему уже не вылезти. Так и подохнет там в собственной блевотине. И тем самым спасет кое-кому жизнь — совершенно незаслуженно.

Нет, думал он, шалишь...

Что-то его отвлекло. Не мысль о штопоре, ее он легко отбросил, а какой-то зуд, пустое, беспредметное нетерпение. Он поплелся обратно в спальню, где на полу возле кровати валялись пустые бутылки. Пнул их ногой. Одна закатилась под кровать и стукнулась об стену. Другая, из-под виски, повертевшись, уткнулась в ножку кровати, на донышке всколыхнулся коричневатый остаток. Он поднял ее, понюхал — все нутро так и сжалось. Надо сесть, подумал он, чувствуя, как все тело сотрясает дрожь. А почему бы не провалиться, не покончить все разом? — снова прошептал чей-то голос. Беспомощно озираясь, он искал стул. Но искать было некогда, он уже пил, глотал, яростно, с закрытыми глазами, превозмогая колючие спазмы в желудке. Мне уже лучше, успел подумать он. Он цеплялся за эту мысль, ибо она, выпорхнув из черных глубин дурноты, стремительно и безнадежно удалялась, и в ту же секунду он почувствовал, что падает. Когда тошнота улеглась, он увидел, что сидит на полу возле кровати.

Из парка донесся лай собак. Низкий, хриплый — Оссы и заливистый, звонкий — Пэрлы. Наверное, подняли кролика и теперь гонят. Ну вот, парка считай что уже нет. Продано! Где-то под столом валяется скомканное письмо от Ульриха Фогтмана, пришедшее четыре-пять дней назад: ему предлагается освободить виллу. Фогтман пишет, что Элизабет, Ютта и Андреас солидарны с ним в этом требовании. Виллу следует как можно скорее отремонтировать, а затем на выгодных условиях сдать внаем. Шурин взывает к его здравому смыслу и советует не чинить препятствий.

А на следующий день пришло письмо от Элизабет, чистый лист бумаги с наклеенной посередке газетной вырезкой. Он прикнопил лист к стене, чтобы всегда был перед глазами, когда он пьет. Стоит слегка повернуть голову, и вот он, тут как тут, болтается сверху: перечеркнутая крест-накрест рюмка, а рядом жирными буквами текст: «Отвыкание от алкоголя в частном санатории. Непринудительные методы лечения под наблюдением квалифицированных специалистов. Успешное завершение курса, как правило, уже через месяц. Конфиденциальность гарантирована».

Речь шла о санатории в Шварцвальде, который именовался «Солнечным домом». Ниже Элизабет приписала: «Может, попробуешь? Если не ради себя, то хотя бы ради нас».

Зачем она это написала? Кого имеет в виду? Семью? Эту кучку дерьма, которую раздавил Фогтман? Только без сантиментов, он этого терпеть не может, даже когда пьян. Кто-кто, а уж она-то не имеет на это права, ведь именно она бросилась Фогтману на шею — еще тогда, когда он был ничтожеством, шоферишкой в услужении у папаши. Здесь, у этого самого окна, он и его друг Дикки стояли и тайком наблюдали, как он ее обжимал, а она висла у него на шее. Они еще отпускали шуточки по этому поводу, но на душе у него было мерзко, мерзко и муторно, словно он присутствует при изнасиловании. И всякий раз, когда Ульрих Фогтман пытался с ним заговорить, перед глазами у него вставала эта картина. Впрочем, не так уж часто он и пытался. Какой прок зятю с ним разговаривать — слишком много чести. Ведь он, Рудольф, с червоточинкой, он падалица, гниль.

Снова послышался азартный лай собак. Они промчались мимо дома к ограде. В один прекрасный день он вот так же выглянет в окно, а в парке не будет ни одного дерева. Но он-то еще будет. И ружье у него наготове.

Обещанный циклон пришел с северо-запада. Сегодня утром в Линце небо еще сияло ослепительной голубизной и листва деревьев полыхала осенним, красно-желтым пожаром. Потом небо потускнело, подернулось дымкой, заволоклось, а на подъезде к Зальцбургу явственно нахмурилось. Облака теперь ползли низко, и громада Альпийского хребта внезапно скрылась из виду. И лесистые предгорья тоже утонули в сероватой мгле. На встречной полосе стали попадаться первые машины с зажженными фарами. Вдалеке, где шоссе разрезало хвойный лес, эти фары сперва возникали двумя крохотными мерцающими точками, но, постепенно приближаясь и вырастая на глазах, все ярче выделялись на сером асфальте шоссе, пока стремительно не проносились мимо.

Он любит этот ландшафт даже в таком сумрачном освещении и езду тоже любит, особенно теперь, в этой просторной, новой машине, которая так неутомимо, без видимых усилий, берет подъем за подъемом и так плотно прижимается к дороге, что он почти все время может править одной рукой, а в другой держать микрофон, по памяти наговаривая на пленку содержание проведенных бесед и совещаний, вкратце подытоживая свои наблюдения и просто излагая любую пришедшую в голову мысль. Нигде ему так хорошо не думается, как за рулем. Иной раз идеи прямо так и кишат в голове, далеко опережая его реальные возможности. Надо себя сдерживать, а то он бог знает куда унесется в мечтах. За три дня, пока он объезжал южнонемецкие и австрийские филиалы, он наговорил уже пять пленок. Теперь надо отдать их перепечатать и слегка систематизировать. Сперва он обсудит с Кирхмайром сектор закупок. Потом некоторые организационные и кадровые вопросы, которые кое-где возникли. Проблему финансирования он должен решить сам, и от этого, в сущности, зависит все остальное. Кирхмайр был явно разочарован и даже обижен, что он, шеф, не взял его с собой в эту поездку. Зато теперь Фогтман его утешит, привлечет в качестве первого советчика. Кирхмайр, конечно, человек дельный и честолюбивый, но выносить его общество в течение всей поездки — сущая мука: подробные и торопливые комментарии подчиненного, постоянная готовность угодить мешали бы Фогтману думать и мечтать. А для него это сейчас главное. Он хочет составить собственное представление о фирме. Хочет сам всесторонне изучить положение дел, а потом поразмыслить на досуге, пока у него не созреет окончательный план управления фирмой.

Он и от Кирхмайра не счел нужным этого скрывать. Объяснил, что хочет нагрянуть без предупреждения, посмотреть, как работают филиалы в будничной обстановке. Похоже, однако, что слухи о его поездке все-таки просочились, ибо торговые залы повсюду сверкали чистотой, на складах царил образцовый порядок, а руководители филиалов были готовы дать любую справку. Но в лицо его никто не знал, поэтому он первым делом совершал обход торгового зала, а уж потом раскрывал свое инкогнито. Поначалу пробовал даже беседовать с покупателями. Но толку от этого было мало — случайные и отрывочные сведения. Однако, судя по всему, большинство покупателей были довольны.

Гораздо важней оказалось проведенное им сопоставление ассортимента и цен. Деликатесные магазины и мелкие лавочки ему не конкурентны, в отличие от продовольственных отделов крупных торговых центров с их богатым, высококачественным ассортиментом и, с другой стороны, магазинов сниженных цен с их стратегией дешевизны, но эти магазины предлагали покупателю максимум пятьсот — шестьсот наименований самых общедоступных товаров, тогда как его супермаркеты, в зависимости от торговой площади, были рассчитаны на 2500—3000 позиций ассортимента, а кое-где больше. В сельской местности кооперативные рынки и магазины самообслуживания торговали бойко. В небольших городах магазины на окраинах, казалось, тоже не испытывали серьезных затруднений. Они были настолько толково привязаны к уличной сети, что притягивали покупателей отовсюду. Правда, уровень предложения здесь существенно уступал его супермаркетам, причем не только количеством, но и качеством. Правильной линией, видимо, будет такая, при которой его супермаркеты могли бы держаться на уровне средних специализированных магазинов — молочного, мясного и так далее. А для этого нужно четко определить основную массу широкодоступных и ходких товаров, обеспечивающих оборот, и с умом подобрать деликатесы, выбрасывая их в продажу время от времени, но уж с помпой. Французские дикие утки — самый подходящий пример. За ними сейчас все гоняются. Но за свою цену Кирхмайр их достать уже не может.

Он поднес ко рту микрофон и медленно, с расстановкой, произнес:

— Проанализировать ассортимент в зависимости от местоположения. Соседство торговых центров с солидными продовольственными отделами требует столь же дифференцированного предложения и по крайней мере равенства цен. Особое внимание уделить уценке и деликатесам. Пример — французские утки. Изыскать возможности более выгодной подачи ассортимента. Не нужны ли фотовитрины в хлебном и сырном отделах? — Он выключил диктофон. Фотовитрины — это, конечно, полная чушь. Стены позади прилавков нужны для товара. Значит, надо подумать, как поэффектнее расположить сам товар. Он снова включил. — Близость магазинов сниженных цен и кооперативных рынков требует расширенного и дифференцированного ассортимента, но в первую очередь броской рекламы. Не ввязываться в конкуренцию цен! В крайнем случае — только по самым общедоступным позициям. Вместо этого брать качеством. Тщательно продуманный, широкий ассортимент и оригинальные, привлекательные рекламные решения, особенно по части сопутствующих товаров. Например, фирменные пакеты.

Он выключил. Так ли он действует? Ведь в начале поездки он мучился вопросом, как снизить расходы, и среди прочего подумывал, не урезать ли непомерно разбухший ассортимент. Но уже на второй день его мысль начала работать в противоположном направлении: увеличить оборот, расширить ассортимент! Еще поднажать! Приманить покупателя новинками! Предприятию, конечно, потребуется финансовый допинг, но об этом он знал и раньше. Для того и назначил назавтра встречу с Оттером в отеле «Вальдмюллер». Предложит ему вексель под фабрику, и Оттер согласится, как пить дать согласится.