Победителю достанется все

Он пообещал, намекнув, что, вероятно, сумеет выйти из прорыва, только она, похоже, не поверила. Затем он предложил отвезти ее домой, но у нее были иные планы, уже не имевшие касательства к нему, вероятно, он бы даже помешал. Они торопливо обнялись — и Катрин пошла прочь. Он провожал ее взглядом и не мог представить себе ее лицо, даже походка у нее была совсем чужая.

Вот, думал он, такие, брат, дела. Повернулся и зашагал в противоположную сторону, сам не зная куда. Он никуда не спешит. Нигде его не ждут. Завтра будет видно, что предпринять дальше. Пора наконец решиться на закрытие пяти-шести филиалов: ведь товара не хватает. Временное выравнивание линии фронта — вот как это называется. А вовсе не обязательно катастрофа.

Если и было еще спасение, то искать его следовало в упорной и гибкой обороне: где можешь, держись мертвой хваткой, где не можешь, отступи, да побыстрее. Для этого Фогтману надо было разобраться, что не терпит отлагательства, что терпит, а что можно и позабыть. Банковские долги нужно покрыть любой ценой. Поставщиков же он еще помурыжит, откупаясь мелкими авансами, но лишь до тех пор, пока они шлют товар. А что до остальных кредиторов — их вопли он пропустит мимо ушей, в том числе и все более решительные требования Лотара оплатить в конце концов поставки патберговских фабрик. Раньше он считал, что это долг чести, который необходимо погасить в первую очередь. Но щепетильность давным-давно отброшена. Не все ли равно, что о нем думают Элизабет и Лотар, главное теперь в другом — он должен уцелеть как предприниматель, а в этой игре действуют совсем иные правила. Оттер показал какие, когда отмел от себя банковские требования по лопнувшим заирским векселям и повесил их на него — с нищего много ли возьмешь. И банк, который в конечном итоге пощипал последнего жиранта векселя, то есть его, Фогтмана, и таким образом дал в руки Лотару решающий козырь против него, банк просто не мог не последовать оттеровской логике. Но теперь он тоже нищий. Пускай приходят, пускай попробуют его обобрать.

Лотар меж тем грозился взыскать все долги по суду — не только стоимость неоплаченных поставок, но и сумму, истраченную на приобретение мюнхенской фирмы и заирских векселей. Поскольку же он до сих пор состоит в браке с Элизабет, дело это окажется еще канительнее и сложнее, чем его процесс против Хохстраата, который лишь через три недели пойдет в первую инстанцию.

Поживем — увидим, думал он. Грядущие трудности его не заботили. И если удавалось хоть что-нибудь отсрочить, он уже поздравлял себя с успехом. На следующей неделе придется закрыть шесть, а то и все восемь филиалов, которые он не способен обеспечить товаром. Распродажа остатков и инвентаря наверняка принесет кой-какие деньги. Но хватит их очень-очень ненадолго. Как закрытие отразится на его кредитоспособности, сказать пока невозможно. Ведь не только ему ясно, что от этого снизятся как издержки, так и оборот, ибо одно тянет за собой другое, — банки и кредиторы тоже отлично это понимают. И все же, видимо, сохранит он в итоге лишь два мюнхенских магазина. А раз так, нужно иметь в запасе совершенно новый план, убедительный для поставщиков и заимодавцев, замысел, который откроет ему кредиты и совершит переворот в его судьбе, — выпустить на рынок новый образец, внедрить новую форму обслуживания, предложить покупателям сенсационный ассортимент. Бывают такие счастливые находки, он знал. Но ему ли надеяться, что вдруг повезет?

А не стоит ли замыслить что-нибудь посмелее, пооригинальнее и дать сражение на другом фронте? Что, если сменить профиль и всюду, где можно, превратить магазины в дискотеки или в залы игральных автоматов? Электронные игры пользуются спросом, их владельцы ищут помещения на бойких местах. Тут есть о чем подумать, верно?

Как-то в разговоре с Кирхмайром — тот пытался отговорить его от намеченного закрытия филиалов, но быстро умолк, поняв всю серьезность ситуации, — Фогтман вскользь обронил:

— А что бы вы сказали насчет смены профиля?

— Прошу прощения, но это не по моей части.

Наутро Кирхмайр вновь попросил Фогтмана принять его для беседы и в церемонно-учтивой манере, которую Фогтман еще раньше подметил у Лотара и которая не сулила ничего хорошего, сообщил, что хочет уволиться.

— Почему же? — спросил Фогтман.

— Я больше не вижу здесь перспектив.

— Но в свое время именно вы просили меня купить фирму.

— Помню, — сказал Кирхмайр. — Я полагал, что фирма пойдет в гору.

— Вы же отлично знаете, как я попался. Как меня обманули.

Кирхмайр угрюмо молчал, всем своим видом показывая, что дискутировать не желает. Очевидно, это означало, что вины он за собой не чувствует и думает лишь о собственной выгоде.

—Как раз сейчас вы мне очень нужны. Стратегия закупок крайне усложнилась. А вы ведь повсюду вхожи. У вас отличнейшие связи.

— Да, но впредь я не хочу порочить свое доброе имя.

— О чем это вы?

— Я делаю заказы, поставщики их выполняют, а платежеспособность фирмы все падает и падает. Такое не способствует хорошей репутации.

— Понимаю. Вы правы... Есть уже что-нибудь на примете?

— Да, очень выгодное предложение от одной крупной фирмы. Могу приступить хоть сегодня.

Фогтман кивнул, стараясь подавить горечь — ощущение, что Кирхмайр предал его. Ведь на самом деле никакого предательства не было. Ведь каждый как был, так и остался одиночкой, и связывала их обоих только лишь общность интересов, а едва интересы разошлись и вступили в противоречие — все, конец. Он поднял глаза и уже хотел было закончить разговор, но тут ему пришла в голову новая идея:

— Я напугал вас, упомянув о смене профиля?

— Нет, — отозвался Кирхмайр, — этого я всерьез не принял.

— Так, может быть, дело во мне, в моей персоне? Я неправильно себя вел?

— Нет. Напротив.

В душе проклиная себя за то, что задал этот вопрос, Фогтман сказал:

— Что же, пожалуйста, в конце месяца я готов вас отпустить.

— Благодарю, — сказал Кирхмайр. — Но у меня не использовано четыре недели отпуска.

— Ладно. В таком случае расстанемся немедленно.

Вот, значит, как оно все катится под гору. Только успеешь мало-мальски выправить положение, только прикинешь свои скудные возможности, а тут на тебе — огромная брешь совсем в другом месте, и все прочее тоже разваливается, прямо как в зачарованных снах, когда все твои силы растрачиваются в нелепом кружении каких-то бесформенных пузырей и голос застревает в горле, хотя он у тебя, кажется, еще есть, но ты просто его не слышишь, ведь, может статься, ты оглох, а вовсе не онемел, как знать?

Почему он всегда должен все знать? Почему ни от кого нет помощи? Почему все и вся ополчилось против него, зато разным там идиотам, которых на белом свете полным-полно, сопутствует удача и они без груда достигают куда большего, чем желают? В мире, где царит случай, жить не стоит. Руки опускаются, глаза не глядят, и слов нет — настоящее издевательство над рассудком. Но и в обратном тезисе радости мало: счастье и беда суть воздаяние по заслугам, а стало быть, и в удачах и в неудачах ты виноват сам. Бессмысленный мир случая и беспощадный мир справедливости — оба невыносимы. А что между ними? Что? Куда ему податься? Где его место?

Он в смятении расхаживал по кабинету, потом сел за стол, на котором лежали еще не читанные сегодняшние газеты. Он еще раньше вскользь отметил, что террористы предприняли новое покушение, но приход Кирхмайра его отвлек. И вот теперь он прочел на первой, третьей и последней полосах: «В Кёльне группа террористов похитила шефа Союза предпринимателей Шляйера. Остановив не улице автомобиль Шляяера, они в упор расстреляли из автоматов четверых его спутников». Фогтман смотрел на фотографии — улица, изрешеченная пулями машина, пятна крови, трупы — и вдруг услышал голос, чужой, как бы со стороны: ну-ну, так-то вот, куда ни кинь, всюду клин. И, пристально глядя на снимки, почувствовал, как беспокойство унимается, утихает буря в душе. Ладно, сказал голос, итак, бой продолжается.

Фогтман подошел к письменному столу, нажал на клавишу селектора и вызвал фрау Эггелинг. С испуганным видом она появилась на пороге:

— Я только что узнала, что господин Кирхмайр нас покидает.

— Верно, — усмехнулся Фогтман. — Но вы со мной, и это главное.

— На меня вы можете рассчитывать.

— Вот и отлично. Тогда сварите-ка, пожалуйста, крепкого кофе и приготовьтесь часок-другой поработать. На той неделе нам придется закрыть восемь филиалов.

Распродажи в Швебиш-Гмюнде, Хайденхайме, Вюрцбурге, Регенсбурге, Штраубинге, Ландсхуте, Нассау и Линце. Витрины перечеркнуты ярко-красной полосой, кругом зеленые и желтые ярлыки со сниженными ценами. Холодильные камеры и полки уже наполовину пусты, а из подсобок везут на тележках и поспешно вскрывают все новые картонки. Штабеля ящиков с пивом. Батареи пустых бутылок. Управляющий филиалом, что-то подсчитывая, снует туда-сюда по магазину; ученики специальной машинкой наклеивают на товары уже третьи ценники; покупатели волокут к автомобилям ящики, картонки и туго набитые сумки; длинные очереди к кассам; кассирши, мрачные, измученные, безостановочно стучат по клавишам.