Победив, заточи нож

Я ничуть не удивился подобной истории, так как мне уже довелось слышать, что сын Карла, Людовик XI, нечто подобное провернул уже не с купцом, а с французским аристократом – виконтом Луи д’Амбуазом.

Король вызвал д’Амбуаза в город Тур и предложил выдать овдовевшую к тому моменту старшую дочь Франсуазу за герцога Савойского, а самого виконта он назначил посредником в их переговорах. Однако Франсуаза отказалась от этого предложения, более того, она дала клятву у алтаря, что больше никогда не выйдет замуж. Услышав об этом, Людовик XI изобразил страшный гнев и осыпал неудачливого переговорщика упреками и угрозами. Луи д’Амбуаз был так напуган, что внял советам придворных попытаться умилостивить короля, передав ему в собственность Тюарское виконтство. Д’Амбуаз продал виконтство Людовику XI за сто тысяч ливров, которые он должен был получить в течение недели, но из этой суммы ему выплатили только десять тысяч. Через несколько лет Луи д’Амбуаз скончался в замке Тюар, после чего все его земли забрал король.

Мое отношение к деньгам как в прошлой жизни, так и в этой было простым. Они были нужны, чтобы обеспечивать определенный уровень комфорта, но при этом никогда не являлись целью моего существования. Власть и богатство меня не привлекали. Конечно, будь у меня проблемы с деньгами, я бы давно отлучил Луи от своего кармана, но раз деньги у меня есть, причем с избытком, то почему бы мне не «дружить» с дворянином, хорошим рассказчиком и моим учителем. Наедине мы с ним были друзьями-приятелями, но при этом, когда он общался с другими дворянами, я как бы отодвигался в сторону. Скажем так, двойной стандарт, но тут так все жили.

Я поздоровался с обоими, затем мы с Луи сели за стол. Так как я еще не ел, то заказал себе обед, во время которого сообщил Луи, что свободен и могу сопровождать его на рыцарский турнир. Он обрадовался, впрочем, не столько моему сообщению, сколько возможности поговорить о турнире. Именно о нем, до моего прихода, он столь оживленно говорил с хозяином таверны.

Сначала мне принесли фасолевую похлебку, заправленную копченостями и накрошенной зеленью. Вдохнув ароматный запах, я запустил ложку в густое месиво и с аппетитом стал есть, отрываясь только, чтобы откусить от ломтя не менее вкусного пышного, ноздреватого хлеба. Затем мне принесли блюдо с жареными угрями. Это было действительно вкусно. Закончив с едой, я расплатился с хозяином, после чего попрощался с Луи, предварительно договорившись с ним о нашей завтрашней встрече. Выйдя, я отправился к себе в гостиницу, чтобы приготовиться к завтрашнему отъезду, после чего прошелся по оружейным лавкам в поисках какого-нибудь хитрого оружия, способного заменить мой утраченный кинжал. Я бы не обратил внимания на него, если бы не ехидные комментарии дворянина, который сейчас крутил его в руках. Длинное, узкое лезвие. Простая, деревянная, с насечками, рукоять. Подойдя, я встал недалеко от него и сделал вид, что рассматриваю кинжал, при этом бросил искоса взгляд в сторону дворянина. Я отметил, что подмастерье, крутившийся по ту сторону прилавка, имел довольно сконфуженный вид.

– И ты смеешь утверждать, что на нем клеймо итальянского мастера?!

– Так мне сказал человек, продавший нам этот кинжал, – продавец попробовал исправить ситуацию.

Дворянин заливисто рассмеялся:

– Ха-ха-ха! И он, и ты отменные лжецы! В день святого Исидора я вступил на землю Франции, сойдя с итальянского корабля. Я посетил Милан, Рим и Флорентийскую республику, но ничего подобного там не видел. Кстати, а где его ножны?

Продавец совсем скис:

– Ножен нет, ваша милость.

– Я так и думал. Ты, парень, эту иглу хозяину какой-нибудь таверны предложи, вместо вертела. Кроликов жарить! Ха-ха-ха! – после чего дворянин небрежно почти бросил кинжал на прилавок и пошел дальше по улице.

– Вам что-то надо, сударь?

– Мне нужен вертел для кроликов, – пошутил в свою очередь я.

Судя по лицу парня, ему очень хотелось послать меня куда подальше, но он сдержался, так как и для средних веков существовало правило: клиент всегда прав.

– Если вы заметили, сударь, то мы торгуем исключительно оружием, – при этом он постарался вложить в эти слова максимум ехидства.

– Так что это за штука?

– Это не штука, а кинжал, только он необычный.

– И сколько этот необычный стоит?

Подмастерье уловил в моих словах новую усмешку, насупился и назвал цену.

– Хм! А я и в самом деле собрался его купить. Ладно, пойду.

– Погодите, господин! – на только что хмуром лице парня появилась доброжелательная улыбка. – Не торопитесь. Я думаю, что мы можем с вами договориться.

Его новую цену встретила моя кривая ухмылка и пренебрежительный взмах руки:

– К тому же ты сам признал, что ножен для него нет.

– Господин, только для вас…

Спустя пять минут я купил себе кинжал за мизерную цену, вот только нести его по улицам было нельзя, могут отобрать стражники, а так спрятать негде. В поясную сумку он не влезет, а значит, надо вернуть его на законное место. Зайдя в лавку, чтобы меня не видел снующий по улице народ, я на глазах открывшего рот продавца засунул его в тайные ножны. При виде проделанного на его глазах фокуса парень изумленно замер и что-то невнятное промычал. Выйдя из лавки с чувством полного удовлетворения, я пошел по улице, провожаемый взглядом выскочившего на улицу, но так и не пришедшего в себя продавца.

Пройдясь по лавкам, я нашел лавку старьевщика, где приобрел комплект ношеной, но относительно чистой одежды для возможной маскировки под слугу. Отнеся ее к себе в гостиницу, направился к Бретонцу, где и просидел до того момента, пока колокола не стали бить к вечерне. Последний мой визит был к Полин. Стоило мне ей сказать, что уезжаю по делам, она почему-то решила, что я бросаю ее, и неожиданно устроила небольшой скандал с плачем и криками. Мне пришлось уйти, как говорили средневековые славяне, не солоно хлебавши. Наутро я встретился с Луи, и мы отправились в путь. Проехав городские ворота, я оставил за спиной городской шум и вонь, подставив лицо еще прохладному ветерку, несущему с полей запах цветов и трав. Мимо моего уха, летя по своим делам, тяжело прожужжал большой жук. Бабочка, махая крыльями, вспорхнула с цветка и полетела дальше в поисках нектара. Если мне было просто хорошо, то Луи, в отличие от меня, шумно радовался жизни, то громко восклицая, то напевал куплеты из неизвестных мне песен. Привыкший к подобному поведению, я не обращал на него внимания, подставив лицо яркому солнцу и свежему ветерку, а шевалье, повысив голос, начал громко декламировать то ли стихи, то ли чью-то балладу, как сейчас:

Душа моя да не перестает Единой целью жить – служеньем даме. Любовь к ней лавром мне чело увьет, Оливковыми оплетет ветвями Ревнивый ум, и сделать нас врагами Ему уж не удастся, и орудьем Сближения он станет меж сердцами, А потому всегда мы вместе будем.

Закончив петь, он вопросительно и требовательно посмотрел на меня. Этот взгляд означал, что шевалье хочет со мной поговорить.

– Я слушаю тебя, мой благородный друг, – при этом я придал своему лицу соответствующий интерес.

– Вчера в таверне я встретил человека, который, как оказалось, когда-то знал поэта по имени Франсуа Вийон. Тебе, мой друг, это имя ничего не говорит?

– Нет. Первый раз слышу, – ответил я безразлично, стараясь подчеркнуть своим тоном, что мне эта тема неинтересна.

Луи, как обычно, не обратил внимания на мой тон, продолжив просвещать меня о воре, сутенере и поэте из Парижа, перемежая свой рассказ строфами из его сочинений. Дело в том, что он обладал хорошей памятью и, к моему сожалению, много чего запомнил от любителя поэзии Вийона.

– Вот, послушай. Это начало баллады о парижанках.

Хотя сверх меры, как известно, Словоохотливы тосканки И сильный пол дивят всеместно Болтливостью венецианки, Пьемонтки, неаполитанки, Ломбардки, римлянки, то бишь Любой породы итальянки, Всех на язык бойчей Париж.

– Извини меня, мой благородный друг, но я уже говорил, что не столь возвышен душой, как ты, а если что мне и нравится, так это песенки вагантов.