Победный ветер, ясный день (Том 2)

Ага. Маленькая сучка.

Автоответчик. Автоответчик в студии Романа. От которого невозможно было скрыться, даже засунув голову под подушку. Женский голос угрожал Нео и ненавидел "дрянь-протеже". Теперь некому угрожать и некого ненавидеть. Вот только что ей, Лене, делать с этим так странно упавшим на нее знанием? Не делиться же им с первым попавшимся сумасшедшим...

А сумасшедший смотрел на Лену округлившимися глазами. Он все еще ждал ответа.

И тогда...

Лена и сама не понимала, как из нее вырвалась эта фраза. Но факт оставался фактом: фраза слетела с ее губ и мягко спланировала прямо на лейтенантские погоны:

– Я просто не думаю, что это - несчастный случай. Я думаю... Нет, я точно знаю, что это - убийство...

– Что вы сказали?
– переспросил Гурий.

– Это - убийство, - упрямо повторила Лена. Скорее - из глухой неприязни к недоразвитому лейтехе, чем преследуя какую-то цель.

– Вы думаете?

– Ничего я не думаю...

Вот-вот, угу-угу, сейчас она задвинет что-нибудь типа: "Пусть лошади думают, у них голова большая", и с чувством выполненного долга развернется и уйдет, оставив шальное "Это - убийство" клевать звездочки на милицейских погонах. Вот-вот, угу-угу, сейчас-сейчас... Но, вместо того чтобы уйти, Лена осталась. И все из-за того, что сдвинуться с места оказалось непосильным трудом. А уж тем более - отвести взгляд...

Отвести взгляд от неказистого гурьевского лица.

А с ним происходило что-то странное и волнующее одновременно. До сих пор физиономия Гурия казалась Лене апофеозом даунизма и яркой иллюстрацией к малотиражному изданию "Практическая психиатрия". И ничего выдающегося в этом лице не было: круглые птичьи глаза, глуповатый вздернутый нос, слегка скошенный безвольный подбородок и кое-как налепленные на череп уши, созданные только для того, чтобы поддерживать фуражку.

Но слово "убийство" преобразило это неказистое, заштампованное лицо: глаза Гурия вдруг лениво потекли к вискам, в них засветилась азиатская мудрость неизвестных изобретателей бумаги и азиатское же вероломство неизвестных изобретателей пороха. Нос тоже модернизировался, очевидно, благодаря раздувшимся ноздрям, а подбородок... Подбородок больше не выглядел безвольным. Наоборот, он вдруг приобрел античную законченность и даже лихо раздвоился.

– Вы думаете, что это убийство?

– Да...

– А знаете... Я тоже так думаю...

– Правда?
– безмерно удивилась Лена, все еще не в силах оторвать взгляда от трепещущих лейтенантских ноздрей.

– Правда... Вот только... улик маловато... Но я найду, не сомневайтесь... Буду зубами землю грызть, а найду...

Лена все еще не могла прийти в себя от метаморфозы, произошедшей с Гурием. Новоиспеченный Адонис - Лао-цзы от сыска явно искушал ее: теперь ему можно было доверить не только завалящие дела в Мартышкине и окрестностях, но и гораздо более серьезные вещи: убийство американского президента Джона Фицджералда Кеннеди, заиндевевшее в шестидесятых. Или убийство шведского премьера Улафа Пальме - чуть позже и чуть потеплее.

Он бы справился. Он бы сумел.

Симпатяга. Душка. Еще не краснофигурный, но все же - полубог.

Вот черт, Гжесь, с его обугленной нагловатой красотой, и в подметки Гурию не годился. Не говоря уже об оперативном питекантропе из ларька, которому так понравилось тянуть из Лены жилы. Он бы вполне мог сунуть Лену в КПЗ на всю оставшуюся жизнь без суда и следствия - именно это было написано тогда на его грубо сколоченной физии: попалась, сукина дочь, попалась, коготок увяз - всей птичке пропасть, дай только время, я и до тебя доберусь.

– Может, не стоит зубами?
– едва слышно промямлила Лена.

– Стоит. Не нравится мне это дело.

Слишком все просто. Слишком.

– Да... Но все равно... Грызть зубами землю - это чересчур... Тем более что...

– Что?

Если она сделает это... Если она скажет... Если доверит мертвую тайну мертвой Афы Гурию, а заодно принесет на блюдце узелок, собранный Печенкиным, - неизвестно, - как все обернется. И прежде всего - для нее самой. Но и молчать невозможно. Тем более когда прямо перед тобой такое лицо.

Та-акое...

– Мне нужно поговорить с вами...

– Да, конечно.

– Об Афе... Об Афине.

– Я, собственно, за этим сюда и пришел.

Лене даже в голову не пришло попенять Гурию, что на кладбище приходят совсем за другим. К тому же стремительно меняющееся русло их беседы оказалось внезапно перегороженным Светаней. Ощипанная жена мэтра-экстремала наконец-то притаранила трофейные ключи от "шестерки".

– Держи... Поедем, что ли?.. Мне здесь все тоже остобрыдло. Хотя, казалось бы, такое место философическое... Тишина, покой... С каким удовольствием я бы посещала сей дивный погост... Хоть каждый день...

При других обстоятельствах.
– Она бросила полный тайных, невысказанных желаний взгляд на реющую вдали вечнозеленую бороду Маслобойщикова.
– А ему здесь было бы хорошо...

Если сейчас Светаню не окоротить, то через секунду она начнет обсуждать размеры памятника отцу-основателю школьной антрепризы, а также конфигурацию могильной решетки. Хотя Лена сильно подозревала, что при Светаниной любви к проспиртованному мэтру дело ограничится наспех вырытой неглубокой могилой и фанерной табличкой "Собаке - собачья смерть". На растушеванном сленге актеров Пекинской оперы.

– Простите, нам пора, - обратилась Светаня к Гурию, небрежно скосив рот.
– Я забираю у вас девушку, уж не взыщите.

– Не сейчас.
– Лена посмотрела на Светаню с укоризной.
– Не сейчас. Потом.

Мне необходимо поговорить с э-э... лейтенантом.

– Да?
– озадачилась Светаня и перевела взгляд с Лены на Гурия. Вообще-то я думала, что...

– Подходи к машине минут через пятнадцать...

– Ладно... Через полчаса подойду, - проявила неожиданное великодушие обычно склочная экс-прима.
– Только сомневаюсь, что вы уложитесь...

– Идемте, лейтенант, - скомандовала Лена, и Гурий послушно стартовал в сторону выхода.

Лена двинулась было за ним, но через пару секунд вернулась к Светане.

– Что ты имеешь в виду?
– спросила она.
– Что значит "уложитесь"?

– Да ладно тебе.
– Светаня обнажила в бледно-розовой улыбке бледно-голубые, побитые сибирскими морозами зубы пристяжной кобылы.
– У меня глаза не на затылке растут... Я же вижу, что тебя от страсти прям наизнанку выворачивает... Вот уж не подозревала, что форма тебя заводит.

Только милицейская или как?

– Еще спортивная. И железнодорожная, - по инерции парировала Лена и только потом неожиданно покраснела.
– Что за чушь ты несешь? Какая страсть?

– Ладно-ладно... Беги к своему лейтенанту, нимфоманка. Когда закончите, дашь отмашку. Я неподалеку буду, веночки посмотрю на продажу... Чудные веночки видела, а такие к ним ленточки можно будет присобачить... Атласные, с позументом...

Хотя этой скотине атласные... Сатиновыми обойдется, подлец! Я ему из старых трусов понашиваю... Я ему понашиваю... Я ему понавешиваю... Всех собак, алкоголику!