Поцеловать небеса. Книга 1

Ничего, ничего… Я скромно вышла на сцену и встала справа от центра, ближе ко второй кулисе.

– Эй, кто-нибудь! – тоскливо звал Борис Моисеев.

– Я здесь… – жалобно отозвалась я, – Что будем ставить?

– Привет! Ты кто?

– Петровна, осветитель.

– А с декором как быть?

– Сейчас все устроим. Что необходимо?

Борис был настолько прост в общении и компетентен в сценических вопросах, что я вся наполнилась ответной профессиональной солидарностью. Всегда приятно работать с человеком, который точно знает, чего хочет.

– Надо бы пару колонн, подставочек, сзади – балдахин с подсветкой из двух цветов – красной и синей. Можно?

Я вспомнила, что у нас недавно появились дивные белые колонны из премьерного спектакля «Месяц в деревне», трогать которые было категорически запрещено. За них рьяно отвечали монтировщики сцены, но для Бори я уже была готова на все.

– Можно. Сейчас все будет! – уверенно сказала я.

Я вызвала на сцену двоих помощников и вежливо заставила вынести все необходимое. Они вяло роптали, но кто же будет со мной спорить?

Тем временем, силы медленно покидали меня. Я приземлилась на принесенную кем-то подставку, прямо посередине сцены, подперла кулаком тяжелую голову. Ни дать, ни взять – Аленушка на пруду. Напротив меня, в зале, где-то на десятом ряду, сидел Боря и контролировал происходящее. Я передавала его указания на более доступном языке Хокину и Сашке.

Через полтора часа все было готово. Боря все еще находился в зале, наблюдая за установкой звукового оборудования и репетицией балета. Я тихонечко подсела рядом, боясь вызвать его неудовольствие. Но то состояние «невесомости», в котором я пребывала, значительно облегчало возможность контакта между Борей и мной. Поэтому я осмелела и спросила:

– Тебе нужен хороший осветитель?

– Нет, я сам все делаю, – не обидевшись на «ты», ответил он.

– Тогда, может, администратор или еще кто? Недорого?

– Да нет. Я все сам… Уже привык. Знаешь что? Будешь в Москве, заходи. Что-нибудь придумаем.

Эх! Опять двадцать пять! Снова глубоко внутри шевельнулась тревожная струна ожидания. Буду ли я в Москве?

– Спасибо, Боря, – я благодарно пожала ему руку.

Мне вдруг так страстно захотелось выпить, что я решила с этим не откладывать. За моей спиной, в окне звукорежиссерской, угадывался добрый, ласковый взгляд Розгина. А не выпить ли нам с ним пива? Тем более, что до концерта оставалось целых пять часов!

Решено. Я быстро умчалась наверх, и уже оттуда, через обширное окно, увидела плывущего мимо нагло установленных мною колонн господина Лисовского.

– Здрасьте! – поприветствовал он Моисеева.

– Добрый день, – просто ответил Боря.

Я с интересом наблюдала за происходящим. Сможет ли Валя отнять колонны у Моисеева? Мой взгляд был перехвачен Лисовским. Он смутно улыбнулся, предупреждая меня о грядущей буре.

– Ты чего там делаешь? – закричал он на весь зрительный зал, игнорируя присутствующих, – Где Иванова? Кто поставил колонны? Ты?

Я внезапно икнула, что было воспринято им как полное согласие по всем вопросам.

– Зайдешь попозже. А вообще, молодец! Быстро управилась.

Фу-у! Пронесло. Есть повод и перерыв для пива.

– Алик, пиво есть?

– Есть, – быстро ответил он.

– Какое счастье! Наливай.

И как это бывает только с похмелья, после пятой или шестой пропущенной рюмки, размером со стакан, меня потянуло в глубокий безмятежный сон.

– Слушай, Розгин, я тут посплю у тебя часок? Вот здесь, на банкетке? А ты никому меня не показывай.

– Спи. Я разбужу, если что.

Дело в том, что спать в театре было в порядке вещей. Люди подчас находились здесь круглосуточно, уставали, засыпали, просыпались, работали дальше. Поэтому уснуть на банкетке у Розгина, прямо за звуковым пультом под увесистой деревянной коробкой с пожарным шлангом, было делом само собой разумеющимся. И я уснула…

Через некоторое время туда же пришел Евгений, звукорежиссер Моисеева. Они легко познакомились с Аликом. Розгин попросил его не удивляться моей спящей персоне, и они принялись выставлять дорожки, микшера, налаживать звук для концерта. А еще через час, когда сон мой стал по-настоящему глубок, на сцену вышел Боря и предложил «прогнать» несколько номеров в качестве репетиции. Все шло по плану, но Борю постоянно не устраивал один момент:

– Женя, в чем дело? Все очень тихо… Я сам себя не слышу! Так будет и во время концерта? Ребята, звуковики! Я ничего не слышу!

– Боря, я не могу громче… – Женя осторожно посмотрел на мою спину. – Здесь люди спят!

Но звук, конечно, прибавил.

Репетиция была в полном разгаре, когда я проснулась от внезапного творческого толчка, резко села и сразу впечаталась лбом в деревянный угол над своей головой. О-о-о! Как больно! Где я? Повертев головой, я страшно смутилась, когда увидела за звуковым пультом не только дружеский лик Розгина, но и еще один, не менее дружеский, звуковика Евгения.

– Женя, – с улыбкой представился он.

– Петровна, – простонала я.

– Знаю, наслышан. Мы тут не сильно шумели?

Я совсем засмущалась и побрела к зеркалу – пора собираться на концерт Бориса, который я сегодня работаю по полной программе. Где-то между вторым и первым этажом меня настиг вездесущий Валя. Как человек с бурным прошлым, он сразу оценил мое состояние и спросил:

– Ты что? С ума сошла? Работать сможешь?

– Конечно, смогу. И хватит меня контролировать! Скажи, я хоть раз налажала?

– Если бы налажала, выгнал бы сразу! Но у всех бывает первый раз. И ты не исключение. Ладно, слушай меня. В следующее воскресенье приходи ко мне. У меня опять пропала домработница. Будешь «калымить». И никаких отказов! А летом поедем ко мне на дачу, я научу тебя отдыхать. Все поняла? Иди! Да, и чтобы общение с Розгиным было сведено к авторитетному минимуму! Дуй отсюда!

Да что же это такое? Из этого круга есть какой-нибудь выход? Надо сказать ему твердое «нет». Но он все равно подкатит через месяц, другой, задавит своим „обаянием“ и интеллектом. Черт знает что!

Шоу Бориса Моисеева прошло «на ура». Его вышколенный балет, грамотные мизансцены, артистический талант покорили всех, даже тех, кто был настроен скептически.

Мы с Розгиным весело переговаривались по внутренней связи, я задорно мигала прожекторами на сцене, Иванова бегала между подвальчиком и звуковой, а это ни много ни мало четыре полных этажа ступенек. Она взяла такой темп, что под конец концерта совершенно пришла в себя и даже помогала мне «разбирать» сцену.

В последние несколько дней она перестала меня третировать, видимо разрабатывала новую тактику наступления. И это ее молчание откровенно настораживало.