Поцеловать небеса. Книга 1

– Мама, какой ужас! Но ты-то ей чем помешала?

– Мы с ней общались поначалу. Ты же знаешь меня – вся душа нараспашку. Потом поругались из-за ерунды, так она мне в борщ самого настоящего дерьма наложила! Я тогда еще на общей кухне готовила… Теперь плиточку в комнате поставила. Вон стоит…

По моей коже протопали мурашки, глаза наполнились слезами. Ведь как бы там ни было, она моя родная мать. И я, конечно, любила ее.

– Я убью ее!

Я сорвалась с места, выскочила в коридор и буквально налетела на Таньку, полноватую женщину лет пятидесяти с таким омерзительным выражением лица, что меня передернуло. Она встала прямо передо мной, пристально посмотрела в глаза, зло улыбнулась и сказала:

– Брысь отсюда! Шалава!

Я опешила. Я впервые не знала, что ответить на такое возмутительное, наглое, уверенное хамство. А Танька, невозмутимо, пошлепала дальше по коридору, напевая несложный мотив, качая бедрами, топая изо всех сил пластмассовыми жесткими каблуками. Дверь – выстрел, дверь – выстрел. Господи, да что же это такое?

Она сказала – шалава?.. Моя родная мама рассказала соседушке все наши семейные тайны? Какая же это гадость – откровения с первым встречным. Эх, мама. Теперь я ничем не смогу тебе помочь… У меня нет алиби.

Встреча с Танькой – самое сильное отрицательное впечатление первой половины моей сознательной жизни.

Глава 39

Валентин имел слабое место. Его похотливое отношение ко вкусной еде наложило отпечаток на весь его образ. Валя был толст, жаден, изощренно-дотошен ко всему, лежащему перед ним на тарелке. Мы начали закуп продуктов для праздничного ужина из двух персон двадцать восьмого декабря. Я бегала по рынку, сжимая в руках список «самого необходимого», морозила руки и скользила подошвами осенних сапог, рискуя сломать себе шею. За все время, проведенное в России, я еще не доросла до покупки серьезной зимней обуви. Пришла вторая зима, а я все еще была наполовину раздета.

Все, укупленное мной, подлежало тщательной разделке и фасовке, начиная с тридцатого и заканчивая тридцать первым числом. Я больше никогда в жизни не участвовала в подобном безнадежном мероприятии! Мама и дочь уже, возможно, начали праздновать под нарядной елкой, а я все еще резала, украшала, жарила, вытирала, мыла и проклинала.

Оказалось, что Лисовский не смотрит новогодние телепередачи. Он запретил подходить к телевизору, а включил магнитофон, и что -то отдаленно напоминающее «Рио-Риту» совершенно выбило меня из колеи.

Театр абсурда… И у меня в нем всегда – главная роль. Где я? Господи, пусть мы все будем счастливы!

Наш стол изобиловал. Три вида горячего: курица, свинина, горбуша. Шесть или семь салатов, в том числе из креветок и крабов. Всевозможные нарезки, солености и копчености. А в холодильнике – уйма пирожных и горделивый белый торт.

Мне стало грустно. Я подумала про маму и дочь, сидящих сейчас перед одинокой запеченной курицей, с горсткой соленой капусты в миске… Я помню, что заплакала, потом заперлась в туалете – меня душили рыдания. Я боялась, что Лисовский увидит это, неправильно меня поймет и взорвется с полуоборота, как он делал это всегда. Немного успокоившись, я вернулась к столу и выпила первую рюмку водочки.

– Ешь! Ешь! Ну, разве дома ты такое ела? Надо сфотографировать стол! Я каждый год делаю фотографии стола, чтобы не забыть, что я ел.

– А ты записывай, – с презрением ответила я.

– Че-то мне твое настроение не нравится! Чем ты недовольна? Да ты знаешь, сколько желающих занять твое место сейчас? Давай лучше станцуем. Танго?

– Я не умею танго. И не хочу.

– А чего ты хочешь? По морде? Сейчас получишь!

Это он зря… В моем случае это уже давно не работало… Я выпила еще водочки, совсем как товарищ Шариков перед решительной схваткой, кажется, все-таки доела приготовленный мною салат, подождала пока Лисовский выйдет в туалет, и направилась в сторону двери. Часы показывали 23-30. Скоро Новый год! Что ж… Встретим его весело! Я оделась так быстро только потому, что ничего не застегивала, так же быстро распахнула входную бронированную, двойную дверь и вырвалась наружу с небывалым рвением, присущим только выпившей женщине.

Совсем не думалось о том, как я смогу добраться до дома, к моей семье, новогодней ночью, одна. Под чистым падающим снегом в красивом свете фонарей я осознала, как люблю маму и дочь, и как я от этого счастлива!

– Сука! Сука! – орал Валя мне вслед. – Приди завтра на работу! Увидишь, что будет!

– Ладно, приду! – весело засмеялась я.

Недалеко от меня притормозил заплутавший веселый таксист.

– Вам ехать? Куда?

– Недалеко. Но, денег нет…

– Садитесь! Какие деньги? Ведь Новый год на носу! Доедем с ветерком. Вы же не хотите остаться одна на улице в эту ночь?

Я успела домой как раз к бою курантов, ворвалась в квартиру как ураган, целуя всех встреченных на пути.

Я много-много раз убегала от своих мужчин таким вот необъяснимым образом, домой, к Маше. Я много-много потеряла таким простым образом. И еще никогда, ни разу не пожалела об этом. Я не знаю большего счастья, чем любовь к собственному ребенку. Взаимная любовь.

Мы прекрасно отметили этот праздник! Мама, как обычно, перебрала и уснула, сидя в кресле, а нам того и надо.

– С Новым Годом, дочка! – нежно поцеловала я ее.

– С Новым Годом, мамочка, – подставила она ко мне липкую щечку.

Глава 40

Каждый год утром первого января мы показывали спектакль – детскую сказку про Буратино. Это был самый культовый, значимый, величайший день в жизни театра. И по ту, и по эту сторону кулис люди пребывали в абсолютном абстинентном синдроме, а проще говоря, болели законным похмельем. Исключением была лишь вахтерша тетя Нина, которая в силу своего возраста не пила даже по праздникам.

О! Это надо было видеть… Актеры выползали на сцену, плутали, путали слова, сами себе смеялись, а за кулисами требовали водки. В зале стояла гробовая тишина, все родители, приведшие детей, сладко полуспали и комментировать героизм Мальвины или Пьеро было попросту некому.

В операторской пребывали Иванова и я. Мне приходилось все выполнять самой, так как Иванова и Розгин очень любили праздновать. Она томно сидела в уголке и жалобно вздыхала. Но на меня подобные трюки не оказывали никакого действия. Я любила свою работу, а похмелье было моим обычным состоянием.

Лисовский не почтил нас своим присутствием еще целую неделю. Его, как «белого» человека, отпустили в законный новогодний отпуск. А я так ждала, так ждала!

Со мною произошло то, чего не могло не произойти. Я быстро выросла из детских вещичек, которые примеряло на меня руководство театра. Многое стало для меня мало и коротковато. И огромное разочарование в Валентине, которого не удалось избежать, становилось последней каплей. Я заметила, что мое окружение не растет, а с удовольствием стоит на одном месте. «Тесно, тесно мне с тобой в одном городе, Каифа…» Временами, приступы раздражения мешали мне работать, начинали злить люди, сидящие без дела в ожидании зарплаты. Но сама работа, по-прежнему, безумно увлекала меня!

Дальнейшие события развивались вполне предсказуемо, как и все, что окружало меня. Валя полыхал яростью, обида за испорченный праздник оказалась сильнее здравого смысла. Петровна в один миг из фаворитки сделалась изгоем, от которого все шарахались, боясь несправедливой опалы. Я давно привыкла к таким катаклизмам, как: землетрясения в Узбекистане, ураганные ветра Байконура, обвалы валют и замена денежной массы, массовые гонения и переезды, потому, гнев Лисовского, остался мною вежливо не замечен.