Поцелуй чернокнижника

— Именно так, — сказал он тихо.

— Иногда ему снятся кошмары. Он никогда о них не говорит, но я почти уверена, что это связано с тем случаем. Даже несмотря на все другие ужасы, которые мы пережили, это было худшим. Самым травмирующим. Видеть, как умирают те, кого ты любишь больше всего, а затем видеть их лица, искаженные яростью и голодом, видеть, что от того, кем и чем они были, не осталось ничего, кроме… бездушных оболочек…

Меррик скользнул рукой вверх по ее шее, по подбородку и коснулся щеки. Легонько провел большим пальцем по ее скуле, вытирая слезы. Ее кожа была такая гладкая, такая нежная, и это вновь напомнило ему, какая она хрупкая и драгоценная.

— Ты боишься, что это снова случится, если он останется с тобой, когда ты начнешь поддаваться болезни, — сказал он тихо, стараясь, чтобы слова не прозвучали слишком больно.

Адалин кивнула.

— Я не хочу, чтобы он видел, как я превращаюсь в одно из этих существ. Я не хочу, чтобы он оставался рядом и пострадал из-за меня.

В ее голосе звучала такая тревожащая уверенность, что заставила Меррика сжаться внутри. Она не думала о том, что с ней будет, — только о том, что станет с ее братом после. Все внутри Меррика восставало против этого, но его магия не могла помочь сейчас. Она не искала исцеления, и у него не было его, чтобы предложить, но он мог предоставить некоторое сочувствие, возможно, каким бы недостаточным оно ни казалось.

— Я был свидетелем смерти своих родителей, когда был еще маленьким, — сказал Меррик. — Ненамного моложе твоего брата. Я ношу эту боль, эти шрамы в своем сердце до сих пор. Но можно продолжать жить.

Ее глаза искали его, когда она мягко наклонила голову и прижала щеку к его ладони. Через несколько мгновений она накрыла его руку своей.

— Мне так жаль, Меррик. Тяжело терять людей, которых любишь, независимо от того, как давно это было.

Это был второй раз за два дня, когда кто-то выражал Меррику сочувствие по поводу утраты, которую он перенес давно. Это было не менее странно, чем в первый раз, но с Адалин он почувствовал спокойствие, которого никогда раньше не испытывал.

Несмотря на их короткую жизнь, возможно, смертные не так уж сильно отличались от него, как он говорил себе все эти годы — или, по крайней мере, Адалин и Дэнни не были такими, как остальные.

— Даниэль силен, — сказал он. — Так же, как и ты. Несправедливо, что он должен жить в этом мире, особенно в одиночку, но он выживет.

— Я знаю, что он сильный, но я все равно беспокоюсь за него. Этот мир… он так опасен, а он так молод. Ничего не гарантировано. Ничего, кроме трудностей, смерти и ужаса. Он этого не заслуживает. Никто не заслуживает этого. И если я не смогу быть рядом, чтобы защитить его…

Новые слезы хлынули из ее глаз, горячими струйками стекая по его руке.

Меррик переместил руку и подцепил пальцем ее подбородок, приподнимая ее лицо так, чтобы он мог заглянуть в ее темные, блестящие глаза. Он пришел сюда, чтобы сказать Адалин, что завтра ей придется уехать. Он пришел, потому что не мог позволить себе привязаться, потому что не мог рисковать той опасностью, которую она могла представлять.

Но было уже слишком поздно. Даже если бы он не понял этого сразу, он был привязан к ней с первого момента, как увидел.

— Так останься здесь, Адалин.

Она резко втянула воздух, ее глаза вспыхнули.

— Что?

— Оставайтесь здесь — ты и Дэнни — столько, сколько захотите. Я могу предложить вам безопасность, защиту, уют… все то, чего у вас нет там, снаружи.

Она схватила его за запястье.

— Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы мы остались? С тобой?

То, как она сжимала его руку, доставляло ему странное удовлетворение. Он хотел, чтобы она нуждалась в нем, чтобы она зависела от него, потому что в глубине души знал, что она нужна ему, несмотря ни на что.

Он кивнул.

— Да. Этот дом… он был так тих, так безжизнен, так долго. Конечно, — поспешил добавить он, — мое предложение не может быть без условий.

Выражение ее лица изменилось, в глазах появился намек на настороженность. Она напряглась и отстранилась, и недоверие, которое, должно быть, она питала к нему с самого начала, стало явным.

— Я не буду лгать тебе, Адалин. Я хочу тебя. Но я не потребую ничего предосудительного в обмен на то, что предлагаю.

Меррик опустил руки и сжал кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не потянуться к ней, не вернуть ее обратно, не прижать к себе.

Она нахмурилась.

— Извини. Просто… Люди и раньше предлагали еду или припасы, но то, что некоторые из них просили взамен…

— Я бы никогда не попросил тебя об этом, — сказал он, подавляя внезапный прилив собственничества и гнева. — Как я уже говорил, в мой кабинет и спальню вход будет закрыт. Я ожидаю, что вы двое будете убирать за собой и ответственно относиться к запасам продуктов. И… я бы попросил вас с Даниэлем помочь. Работы не так много, но приближается сбор урожая, и помощь в саду была бы желанной.

— И это все?

— Это все.

Ее напряжение спало, и она улыбнулась.

— Тогда да. Мы бы хотели остаться здесь, с тобой. Ты даже не представляешь, насколько мне становится легче от мысли, что Дэнни будет в безопасности.

Когда я уйду, — эти слова она оставила невысказанными, но Меррик все равно их услышал. Напоминание о ее неминуемой смерти потрясло его, как электрический разряд. Если он не найдет способа спасти ее, она скоро уйдет. Даже если бы он спас ее от болезни, ее жизнь текла бы так быстро, слишком быстро. Она была смертной — ее существование было эфемерным, независимо от того, дожила ли она до конца человеческой жизни или нет.

— Мне становится легче, когда я знаю, что ты будешь в безопасности, — он поднял руку и заправил свисающую прядь кудрей Адалин за ухо. — Но у нас есть еще один серьезный вопрос, который нужно решить.

В ее позе, в ее улыбке была застенчивость, а легкий румянец окрасил ее щеки. Она наклонила голову и выгнула бровь.

— Какое еще серьезное дело?

— У меня много лет не было партнера по танцам. Не окажешь ли ты мне честь? — он отступил назад и протянул руку. — Конечно, у меня было еще меньше практики, чем у тебя, но если это все для удовольствия, это не должно иметь значения.

Ее глаза загорелись, а улыбка стала шире.

— Правда? Ты хочешь потанцевать со мной?

Тепло разлилось по груди Меррика при виде ее улыбки.

— С риском поставить себя в неловкое положение — да. Я хочу.

Адалин вложила одну руку в его, а другой потянулась к кассетному проигрывателю.

— Здесь нет ничего современного. Только немного классики.

Он обхватил ее руку, отмечая, как дрожит его кожа от этого прикосновения.

— Идеально. Все равно я ничего современного не знаю.