Поцелуй чернокнижника

Она сделала глубокий вдох и выдохнула с тихим, довольным урчанием.

Его собственное довольство было нарушено, когда в голову пришла неприятная мысль — этот момент может стать последним, который они проведут вместе. Любой момент, начиная с этого, мог стать последним. Судьба привела к нему Адалин, и судьба заберет ее, когда ей заблагорассудится, с предупреждением или без него.

Если только Меррик не изменит ее судьбу.

Меррик рассеянно провел пальцами по ее спине. Она воспротивилась, когда он в последний раз поднял эту тему, и с тех пор они избегали этого. Так все было счастливее, но он знал, что это маячило, темное и зловещее, в ее сознании, точно так же, как и в его. Меррик понятия не имел, сколько времени у нее осталось, но он остро осознавал, что оно тает с каждым мгновением.

— Что, если бы был способ исцелить тебя, Адалин?

Ее тело напряглось.

— Меррик, не надо. Не порть это.

— Если не сейчас, то когда? — требовательно спросил он. — Я должен ждать, пока не станет слишком поздно?

Она отстранилась от него и соскользнула с дивана. Прохладный воздух обжег его кожу — его теперь обнаженный член — с арктической силой. Как бы он ни сожалел, что затронул эту тему в данный момент, как бы опустошенно и одиноко он ни почувствовал себя внезапно — отступать он не собирался. Им нужно было обсудить это. Нельзя оставлять невысказанное, словно тень, таящуюся между ними.

Адалин схватила свою рубашку и натянула ее через голову.

— Это должно было оставаться просто сексом, — тихо сказала она.

— Это никогда не было просто сексом. Мы оба это знали.

— Большего быть не может.

Его ноздри раздулись от тяжелого выдоха, и он стиснул челюсти, прежде чем вскочить с дивана на ноги. Он сократил расстояние между ними и схватил ее за плечи.

— Не говори, что этого не может быть, когда это уже есть. Отрицание правды ее не изменит, Адалин.

Черты ее лица напряглись, и она встретилась с ним взглядом.

— Ты точно так же отрицаешь правду, Меррик.

Он выдержал ее взгляд, не в силах сдержать бурлящие эмоции, многие из которых были слишком сильными и беспорядочными, чтобы разобраться.

— Мир больше не играет по твоим прежним правилам. Теперь это мой мир. И ты стала моей с той самой секунды, как я тебя увидел.

— Это все равно не меняет того факта, что я умираю! Я живу на одолженном времени, Меррик — времени, которое ты мне дал!

— И я могу дать тебе вечность, если ты перестанешь так чертовски упрямиться!

Адалин сжала губы. Несколько мгновений она молчала, ее взгляд не дрогнул, прежде чем она, наконец, заговорила.

— Какой ценой, Меррик? Насколько сильно это навредит тебе? Какой вред это тебе нанесет?

— Со мной все будет в порядке, Адалин. Как и всегда.

— Поклянись, что это не причинит тебе вреда.

Слова вертелись на кончике языка Меррика, но они отказывались слетать с языка. Он не мог солгать ей сейчас, даже если чувствовал, что должен.

— Не имеет значения, пока это спасает тебя.

— Нет.

Меррик стиснул зубы.

— Я больше не оставляю тебе выбора.

Ее глаза посуровели, даже когда наполнились слезами.

— Это не твой выбор, — она отстранилась от него, подхватила с пола свои брюки и направилась к выходу. — Я отказываюсь платить эту цену, и я отказываюсь позволить тебе заплатить ее за меня.

Меррик шагнул за ней и схватил за руку, прежде чем она успела выйти из комнаты, снова развернув ее лицом к себе.

— Я не позволю тебе умереть. Я заплачу любую цену в тысячу раз больше.

— Я тебе не позволю, — она высвободила руку из его хватки. — Я знала, что меня ждет, Меррик. Я смирилась с этим. Тебе тоже пора смириться.

Из ее глаз потекли слезы.

— Отпусти меня.

— Никогда.

Ярость, вызванная подавляющим чувством беспомощности, с ревом пробудилась к жизни внутри него.

— Я уже говорил тебе, Адалин, ты моя. Я никогда тебя не отпущу. Ты будешь жить, независимо от того, что я должен сделать, чтобы это произошло.

Твердость в ее глазах только усилилась, как будто решимость была углем, превращенным в алмаз. Если он еще не знал этого, то понял в этот момент — она не поменяет решения. Она не отступит. Она не позволит ему связать души.

И все потому, что он не мог гарантировать, к чему это приведет. И все потому, что она не хотела, чтобы он пострадал из-за нее.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и ушла. Звук шлепанья босых ног по полу, когда она стремительно удалялась, нес в себе сокрушительную окончательность, с которой он не мог смириться.

Ярость Меррика больше невозможно было сдерживать. Каждый мускул его тела напрягся, вызвав прилив дикой, бурлящей магии, которая окутала его синей энергией.

Отпустить ее? Отпустить ее? Неужели она действительно не понимала глубины того, что их объединяло, интенсивности их связи? Нет, она просто хотела, чтобы он думал, что она не понимает, что она не чувствует того же. Но он видел это в ее глазах. Он почувствовал это в ее песне так же ясно, как мог видеть синеву неба или ощущать тепло костра.

Эта ярость столкнулась с его разочарованием, вызвав внутри огненную бурю, затмившую рациональное мышление и оставившую только мощное, непреодолимое стремление к разрушению. Он не осознавал ничего другого, когда разнес гостиную в клочья комбинацией магии и голых рук, ломая мебель, срывая обои и разбивая светильники.

Нечеловеческий рев присоединился к какофонии разрушений, перекрывая все остальное. В тумане, вызванном яростью, он не узнал в этом звуке свой голос.

Глава шестнадцатая

Адалин вышла из гостиной к винтовой лестнице, прижимая брюки к груди. Она чувствовала, как семя Меррика стекает по внутренней стороне ее бедер. Слезы застилали ей глаза, и она моргнула, позволяя им течь по щекам. Она сжала челюсти, чтобы нижняя губа не задрожала, — и с треском провалилась.

Горло сжималось все сильнее с каждой секундой. За ее спиной раздался грохот — будто опрокинулась мебель, затем звон стекла и вспышка магической силы. Шаги ее замедлились, и она оперлась на стену, когда из груди вырвался судорожный всхлип. Адалин прижалась лбом к прохладному дереву, рыдая, вслушиваясь в хаос, разрушение и боль, доносившиеся из гостиной. Ноги подкашивались, но она удержалась на ногах.