Почти последняя любовь
Шрифт:
– Который час?
– 12.
– Пора ехать.
Слово «останься» она проглотила. Она ни разу его не произнесла. Он подышал ее волосами. Оттолкнул одеяло.
В ванной из крана, плюясь и отряхиваясь, выскочила вода. Он стал под душ. Она сидела на краю и смотрела на большие капли. Они зависали на спине. Скопились на шрамах от тяжелого ранения… А потом разделась и стала рядом. Вода забрызгала пол, зеркало, стены. Он забыл, что пора домой…
– Ты будешь чай?
– Да. Полстакана.
Она перекрестила воду и, осветлив мысли, стала складывать в заварник травы. Монастырская мята, немножко липы, мелисса, зверобой и крупные листы черного. Она старалась тихо ходить, пока он заваривается. Она нашептывала что-то про себя.
Он вышел из душа. Сделал глоток. Травы интимно проникли в тело. Он улыбнулся.
– Что это за чай?
Она показала коробку «Липтон».
– Посиди со мной.
Когда затихали голоса на улице, они всегда пили чай.
– Ну, как ты жила целый день?
– У меня расцвела орхидея!
– Да ты что! А что еще?
– Вот, связала крестнице платье, купила билеты в цирк… А ты?
– А я писал доклад. Через неделю конференция в Праге… Мой доклад снова поставлен первым. А вообще-то, обычная, рутинная поездка.…Две жизни, как Солнце и Луна… Два мира… Две параллели, которые мистическим образом сошлись в одной точке. Они были разными, словно Север и Юг. Когда он возглавил первую клинику, она только родилась. Когда написал первую книгу, она еще не умела читать. Они жили на одной планете, но ходили каждый по своей Земле. Она низко, а он высоко. Они ели разную пищу, спали в разных постелях и ездили разными дорогами. И это было здорово! Иначе не было бы смысла…
Однажды она проснулась от толчка. Еще не понимая, что случилось – включила телевизор. 1-й канал. Он давал интервью в прямом эфире. Семь минут. Маленькая жизнь.
Вот ему жарко и он вытер лоб. Вот задали глупый вопрос, и он улыбнулся. Оголилась кисть. Швейцарские часы. Чуть съехал на бок галстук. Консервативный синий. Стакан с водой. Он будет пить позже.
Она слушала, сидя на полу. Одеяло подползло под попу. Прохладно. Волосы со сна сбились в кучу. Ночная рубашка, подскочившая за ночь, так и осталась где-то на груди. А она не шевелилась. Все на свете слушали его…– Привет, видела?
– Успела чудом. Ты не мог предупредить?
– Я узнал об эфире в шесть утра.
– Ты был очень красивым.
– Я старался для тебя…
Каждый раз, когда она хвалила его учебник или ролик на сайте, он отвечал неизменно:
– Это было для тебя.
Он не любил страну и часто об этом говорил.
– Почему же не уедешь?
– Потому что здесь ты…
Он врал и все об этом знали: Он, Она, Любовь. Но какой сладкой была эта ложь!Он был для нее целый мир. В каждом событии, в каждой молитве – она видела его. Уезжая из города, из страны, все равно не оставлял одну. Он приходил к ней в разных обличиях. Зимой – снегом, утром – очаровательным туманом, осенью – дождем, летом – облаком. Ночью – сном, а на рассвете – солнцем. Он был только ее. Он был ничей. А когда задыхалась и в комнату, просачиваясь сквозь щели, вползало отчаянье – он стучал по подоконнику вороном. Он пугал ее страхи…
Между снегом и старым забором,
Между улицей, серой от пыли,
Между чьим-то бессмысленным спором
Мы с тобой о любви говорили.
Между вечером, спавшим в постели,
Между окнами многоэтажки,
Между птицами, что улетели,
Я к твоей прикасалась рубашке.
В этом городе нет остановок.
Протекают в домах крыши.
За стеною плакал ребенок —
Ты не смог и на улицу вышел.
И продрогшие листья летели.
Закрывали глаза тротуары.
Между нами чужие постели,
Телефоны, дороги, радары…
…Было трудно… Было долго… Было больно… Пахло лекарствами и страхом. Из операционной каждый час выезжала тележка, поскрипывая несмазанными колесами. На ней лежали белые, с серым оттенком люди. Из одежды только бахилы выше колен. Мечтающие пить и спать… Но спать было нельзя.
Он звонил каждый день и говорил: «Держись. Ты очень нужна!»
И она держалась. В руке уже почти неделю стоял катетер, через который литрами капали лекарство. Ей сделали уже три операции и не исключали возможность четвертой. Он искал для нее лучших докторов, присутствовал на пятиминутках и первым разобрался в ее гематоме по типу песочных часов. Он боялся к ней приезжать. Боялся плакать. Поэтому звонил и смешил рассказами. А она боялась, что от смеха разойдутся швы.
Лето было на исходе. Ночью
шли дожди. Каштаны, как гири, нависали над тротуарами. Она смотрела из окна на больничный двор…В этот день он пришел к ней Ветром. Сперва налетел на рябину и устлал всю землю рябиновыми бусами. Потом гонял облака. И, как в детском калейдоскопе, они показали ей целое кино. Обрывал лепестки поздних цветов. Санитарки скорбно качали головами, повторяя: «Який божевільний вітер». Он раскачивал качели, заглядывал во все окна и рвал на них занавески. Он приставал к прохожим, снимая одежду. Он прогнал всех со скамеек. Он спрашивал голубей, перепуганных и сбившихся в кучу.
Ветер был безумен. Ветер был любим.
А потом он увидел ее. И долго целовал губы и раны. Он брал с ее губ кусочки печеного яблока, которое ела утром. Он с жадностью пил воду из бутылки, из которой час назад пила она. Он пытался поднять одеяло и все рассмотреть. А потом, выдохшись, уснул, положив голову на подушку…
…Рябина подсчитывала убытки. Остались самые стойкие цветы. Сутулый дождь сидел на мокрой лавочке…
Яблоки спелые низко висели.
В них отражалась целая улица.
Листья с краев чуть-чуть поржавели,
Пытаясь от знойного солнца зажмуриться.
Ты во дворе, по-домашнему, милый.
Тапки на босую ногу надел.
Смотришь, как ветер с удвоенной силой
Выпил твой кофе и яблоко съел.
Кто-то к вечеру скажет молитву.
Будет слушать сентябрь украдкой.
И ты на ночь закроешь калитку,
И сорвешь себе яблоко сладкое…
…Он приехал к родителям. Поздно. Уставшая машина икала. Он протер ей глаза. Везде были погасшие окна.
Из будки выкатилась толстая собака с белой грудкой. Она пыталась поскорее проснуться и отчаянно зевала. А когда узнала – стала плакать. Она скучала…
Неделя была суетливой. И вдруг тишина. Только иногда в дремлющем саду падали груши. Еще реже вздыхали качели. К его приезду надушились хризантемы. Издалека они были похожи на снег. Простолюдинки чернобривцы им завидовали.
Он присел на лавочку… Август… Побаливала спина. В траве укладывались спать стрекозы. Почти ночь. Скрипнула дверь. Вышел отец…
А потом начали вываливаться звезды. Небо, как большой зонт, нависало над головой. Он ходил по старому сонному саду, уже не пытаясь уснуть. Он слушал свое сердце. Он впервые разрешил ему говорить. И оно шептало… Сперва осторожно, постоянно оглядываясь по сторонам, потом смелее… А потом кричало в полный голос…
Георгины попытались съязвить, но, пристыженные, умолкли. Щенок тоже хотел помочь, но был слишком мал.
И была длинною ночь… И ветер спал в теплом сене… И малина спросонку искала ягоды, хлопая себя по карманам. А он все искал ответы…
– Что-то происходит помимо меня и моей воли? Что-то не так. Что я могу ей дать взамен за счастье и радость каждой встречи? За нежность и молчание. За терпение и обреченность. В конце концов, ни одна женщина так меня не любила, не отдавалась до последнего дыхания и до последней капли желания… Я хочу ее снова и снова…
Первая встреча растянулась на восемь часов, а мне все было ее мало и мало, но она устала и больше просто не могла даже просить об отдыхе…
Сейчас все по-другому – нам достаточно одного дыхания, одного поцелуя, одного проникновения, чтобы достичь оргазма и больше его не повторять, чтобы все эти ощущения не стали обыденными, не потерялись в ее животном крике от страсти.Под колесами гравий шуршал.
Ты ехал через осень в небо.
Как ни странно – мобильный спал.
Из окна пахло медом и хлебом.
Был послушен новый мотор.
Запылились в дороге шины.
По-мальчишески дерзкий задор
У тебя и твоей машины.
Завтра в город зима придет.
На поляне готовятся птицы.
Ты чуть не пропустил поворот,
Прищурив свои ресницы.
За окном тосковали поля,
Старый лес провожал взглядом.
Из-под шин убегала земля,
И звонил телефон рядом…