Подарок
Шрифт:
Отголоски драматической эвакуации союзных войск из Дюнкерка в конце мая 1940 года коснулись и некогда сонного поместья. В первых числах июня в госпиталь стали прибывать первые санитарные машины с ранеными в ходе этой операции. Самых тяжелых и нетранспортабельных к ним не привозили, оставляя на лечение в Лондонских больницах и госпиталях.
В один из таких дней Абигайль практически до сумерек совместно с дежурным врачом занималась сортировкой и размещением вновь прибывших. Уже в сумерках она устало шла к парадному крыльцу от конюшен, где пришлось срочно освободить место для нескольких лошадей, приписанных к госпиталю.
— Мы немного припозднились из-за поломки в пути, но моих людей надо разместить как можно скорее!
Она уже взялась за массивную ручку входной двери… Ей так хотелось поскорее добраться до своей постели под самой крышей и коснуться подушки, но требовательный хрипловатый голос заставил Абигайль обернуться.
— Кто здесь отвечает за размещение? Доложите ему о поступлении раненых немедленно!
Один из санитаров, поправляя на ходу пилотку, поспешил в просторный холл, другой неспешно подошёл к откидному борту машины и раздвинул полы тента.
— Сколько у Вас здесь, сэр? Есть тяжёлые?
Из темного нутра машины послышались голоса и стоны.
— Всего 12 человек, но состояние двоих вызывает мои опасения…
Девушка решительно подошла к сопровождающему:
— Для тяжёлых и средних у нас подготовлены места на первом этаже, а вот с лёгкими ранениями придется что-то придумать — пока не все палаты обустроены… Сейчас определимся…
— А почему Вы не в форме, мисс? Это госпиталь, а не танцевальный клуб, -офицер оглядел тонкую фигурку в шелковом платье, с пиджаком, небрежно накинутым на плечи.
— Может дождёмся всё-таки коменданта, это его компетенция? — сказал он уже примирительно. — Не получится. Он уехал в Лондон за медикаментами и вернётся только завтра, капитан,- Абигайль уже научилась распознавать знаки отличия на погонах, и судя по блеску новеньких звездочек, стоящий напротив неё мужчина носил это звание совсем недавно. — Майор Робинсон, как главврач, и я, как хозяйка, сможем Вам помочь,-она нарочно не прибавила «сэр», давая понять, что он разговаривает как минимум с ровней.
«Голубоглазая малышка явно с характером»- подумал капитан, и вернулся к машине, инстинктивно поглаживая ноющую к ночи руку. Касательная осколочная рана, полученная им ещё в Бельгии, в боях за переправу через реку Лис, почти затянулась, но давала о себе знать.
Санитары с носилками и дежурные медсестры запоздало высыпали на крыльцо, начав принимать через откинутый борт машины раненых. Немолодой усатый майор, сонно щурясь, застёгивал на ходу пуговицы кителя. Оперировал он сегодня много и только недавно задремал на кушетке в бывшей бильярдной, наспех переделанной хозяевами под рабочий кабинет.
Приезжий отдал честь и пожал протянутую руку.
— Капитан медицинской службы Кент,- представился он, — сопровождаю раненых и прикомандирован в ваш госпиталь для прохождения службы… после ранения.
Так Джордж Кент, ещё неделю назад воевавший на континенте и чудом выживший при переправе через Ла-Манш, встретил в июньских сумерках свою судьбу, а леди Абигайль — будущего мужа. Но неумолимый
рок не был милосерден к ним, так же как и ко многим другим, повстречавшим друг друга в пору военного лихолетья.«Бабушка, потеряв мужа и оставшись без поддержки своей семьи, смогла в те тяжёлые времена родить и одна воспитать сына, неужели я не смогу?» — думала Вик, вглядываясь в родное лицо на старой фотографии. Мысль о трудной и достойной жизни одинокой женщины с маленьким сыном на руках вдохновляла и согревала ее в минуты грусти. Память о леди Абигайль навсегда останется в ее сердце и в этом доме.
Виктория потянулась к верхней полке, чтобы поставить подарок — милый альбом с пожеланиями и смешными рисунками от друзей, как вдруг почувствовала, что по ногам сбегает теплая влага. С решимостью своего отца ребёнок спешил прийти в этот мир раньше срока!
Старинный Мельбурн-холл, в самом сердце равнинного Дербишира накануне нового 1846 года, утопал в снежном плену. Декабрьские метели и редкие в Англии морозы окончательно отрезали его обитателей от внешнего мира. Это нисколько не беспокоило хозяина — непогода не внесла никаких изменений в его обычный распорядок дня: беспокойный и короткий ночной сон, неспешный утренний туалет и бритьё, поздний завтрак, затворничество в библиотеке до вечера, изредка разбавляемое писанием писем и распитием очередной бутылки бренди.
Лорд Мельбурн не любил Рождество, слуги прекрасно это знали и в предпраздничные дни были особенно тихи и осторожны. Истинную причину его плохого настроения знал только камердинер — Роб Хопкинс. Почти пять лет назад в эту же пору в жизни виконта появилась загадочная молодая незнакомка. Ее внезапное исчезновение с молодым хлыщом в канун Нового года окончательно разбило немолодое сердце Уильяма Лэма. А потому никаких рождественских гимнов, пунша, ёлок и, -упаси Боже!-рождественских венков из остролиста, которыми гостья когда-то украсила покои Брокет Холла!
После ухода с поста премьер-министра страны и перенесённого тяжёлого апоплексического удара весной 1842 года постоянным местом жительства для Уильяма стало старинное родовое гнездо Лэмов — Мельбурн Холл. В любимый Брокет он наведывался теперь редко, с ним было связано слишком много воспоминаний, слишком много разбитых надежд… И потому, неизменно сопровождая хозяина в поездках в Хартфордшир, Хопкинс с особым рвением следил за тем, чтобы никто из оставшихся на службе в доме обитателей Брокета случайно не напомнил лорду о мисс Виктории Кент, так недолго гостившей в его стенах. К старым призракам Брокет-Холла в лице неистовой Каро и апатичного сына, прибавился тонкий профиль за занавеской, смотрящий на подъездную аллею.
Но жизнь других обитателей Мельбурн Холла шла своим чередом… Чета Хопкинсов поселились в маленьком уютном коттедже неподалеку от главного дома, обретя в родных для Рози краях свое тихое счастье. Брутальный камердинер за последние годы превратился в заботливую няньку не только для собственных детей, но денно и нощно присматривая за своим немолодым хозяином. — Эх, вот бы виконт хоть изредка выезжал в столицу, навещал салоны великосветских красоток и лондонские клубы, а не добровольно прозябал в глуши. Все было бы лучше, чем смотреть на его безучастное ко всему лицо и очередную опустошенную бутылку бренди, — думал верный слуга.