Подснежник

— Да.

— Может быть. Но на них не стоит слишком-то полагаться.

— Почему?

— Кое в чём они правы, согласен, но в некоторые я просто не верю.

— Например?

— Время лечит? — спросил Ален и сам испугался реакции собеседника.

Лицо Селестена исказилось судорогой боли.

— В точку! — жёстко сказал он. — Попали в самое яблочко. Если говорить о душе, то время её не лечит. Склеивает лишь, причём дурно склеивает, скажу я вам: она потом то и дело грозит развалиться и держится только чудом, наверное. А если про тело говорить, то лечит, и вполне успешно. Правда, шрамы остаются… — Его рука непроизвольно легла на шею, а Ален вспомнил те странные шрамы, но не подал виду. — Но это не так уж и важно, верно?

— Я так не считаю. Кое-что оно не способно вылечить, и ничто не способно. Даже время не спорит с Природой… и Судьбой. — У Дьюара была своя боль, и на этот раз уже сам Труавиль попал в «яблочко».

— Может, мы всё-таки с ней — с ними обеими — поспорим? — вполголоса предложил Труавиль, но так, чтобы Дьюар его услышал.

— В этой неравной схватке мы проиграем.

— Проигрывает тот, кто вообще ничего не делает, Ален, поскольку бездействие хуже неудачи. Тот, кто пробовал и проиграл, может попробовать ещё раз. А что может сказать тот, кто и пальцем не шевельнул? Ему нечего сказать. Скажете, что у него остаётся надежда? Не так это, Ален, ведь не так. По крайней мере, даже если ничего не выйдет, то хоть совесть будет чиста.

— Слабое утешение, — попробовал улыбнуться Дьюар.

Селестен и не думал шутить. Он остался серьёзным и немного грустным.

— Но это не наш случай. Мы с вами ещё и не боролись за вашу душу.

— «Душу»?

— Э-э… то есть выздоровление, я оговорился. Хотя (тут он слегка задумался), может быть, и за душу тоже. Поскольку удержать вас от уныния — значит отвести вашу душу от Ада… хотя бы на один шаг!

— Вы же не мой священник, чтобы…

— И я вас не причащаю, Ален, — перебил его музыкант, — и суровых проповедей я вам тут тоже не читаю. Давайте определимся со всем этим.

— С чем?

— С тем, что я вообще здесь делаю. Я вам пытаюсь помочь, в самом деле, а вы мне мешаете это сделать.

— Видит Бог, я этого не хочу!

— Я вижу, что да, — неумолимо сказал Труавиль. — Вы меня скептицизмом сбиваете с нужной волны. Я не могу работать в таких условиях!

— Для вас помогать людям — это работа? — удивился больной.

— Мой крест. — Его черты вновь потемнели. — Но, как бы там ни было, я его сумею пронести. Как насчёт вас, Ален?

— Моя болезнь — это мой крест.

— Ваша болезнь — это лишь одно из многих испытаний… препятствий, я бы сказал… которые встречаются на жизненном пути. И вопрос в том, что вы сделаете: перешагнёте или спасуете и останетесь стоять, где стояли. Последнее — это ваш крест, но у вас всё-таки есть выбор. Когда и какой выбор вы сделаете? Если сделаете вообще. Просто подумайте как следует, Ален.

— Я только и делаю, что думаю. Что мне ещё остаётся? — Дьюар словно бы оправдывался. — Это только изматывает, а не приближает к выздоровлению.

— Значит, вы только о плохом думаете.

— Я о вас, к примеру, думаю. Вы разве плохой?

— А разве хороший?

Воцарилось напряжённое молчание. Ален во все глаза глядел на Селестена, стараясь понять, что же именно тот хотел сказать. Музыкант смотрел на него, слегка посмеиваясь, его губы вздрагивали в неопределенной усмешке.

— Странные вещи вы тут мне говорите! — воскликнул Дьюар. — Я вас не понимаю.

— Я знаю, Ален, что говорю. И что вы не всё понимаете, я тоже знаю.

— Да я вообще ничего не понимаю!

— Не старайтесь казаться глупее, чем вы есть на самом деле. Вы всё поймёте, когда придёт надлежащее время.

— А сейчас не это самое время? — на всякий случай поинтересовался Ален.

— Нет. Сейчас время вашего массажа.

— Что является пустой тратой времени.

— Если бы это было пустой тратой времени, Ален, — чётко разделяя слова, произнёс Труавиль, — я бы не тратил на это моего времени.

— Простите меня, но вы ведь сами знаете, что это маловероятно.

— Ах, как точно вы это определили! — воскликнул со смехом Труавиль. — Именно маловероятно. Кажется невозможным, но ведь хоть какая-то доля вероятности да есть! На этих-то с первого взгляда незаметных нюансах и строится вся человеческая жизнь, которую вы не цените.

— Я не ценю?!

— В данном случае я не про вас лично, а про весь род человеческий, — объяснил Селестен, вставая на колени. — Ваше абсолютное безразличие меня просто поражает! Хотите, чтобы что-то изменилось, но не хотите приложить к этому никаких усилий. Так дело не пойдёт, Ален, слышите? Не пойдёт.

— Я не хочу вас обидеть, но ведь ваш массаж не приносит никаких результатов.

— Глупости, глупости и ещё раз глупости. Ответьте-ка мне на один вопрос, Ален. Точнее решите небольшую задачу. Одна женщина мечтает похудеть. Ей посоветовали заняться гимнастикой. Она утром сделала несколько упражнений, а потом посмотрела в зеркало и увидела, что ничего не изменилось. Она решила, что всё это бесполезно. Она права?

— Нет, конечно. Нужно постоянно заниматься, чтобы добиться результата.

— Вот именно, Ален. Если вы сами это признали, почему вы уверены, что мой массаж бесполезен? Это нелогично.

— Эта ваша софистика! Моя парализация — это вовсе не лишний вес. Дело более серьёзное!

— Вот и ведите себя серьёзно. Заладили одно и то же: бесполезно, не получится… Если вы себя на это настроите, точно не получится. Что, разве так сложно постараться поверить в лучшее? Я уж не говорю «поверить», хотя бы постараться. А говорить, что всё впустую, конечно, легче. Только стоит ли?

— Вы, Селестен, всегда преуспеваете в том, что делаете: отчитываете меня, как мальчишку.

— Простите, если это прозвучало именно так, — нахмурился музыкант. — Я ведь уже говорил, что проповеди читать вам не собираюсь. Но говорить то, что думаю, я буду. Может, тогда вы поймёте, что я во многом прав.

— Во всём правы?

Нет, во всём прав один только Всевышний. Каждый имеет право на ошибку, но не у всякого есть возможность её исправить. Я, возможно, не прав, но я всё-таки считаю, что бороться нужно до конца. Пусть меня в очередной раз забросают камнями, но я своего мнения не изменю. Хотите вы того или нет, но за ваше выздоровление я буду бороться. И мне было бы легче, если бы вы мне в этом помогли. Без вашего участия это будет сделать довольно-таки сложно. Но я это сделаю, пусть мне придётся потратить на это всю мою силу! Я не искуплю этим своих грехов, — продолжал он после молчания, — но мне будет легче, если я смогу помочь ещё одному из тех, кого я прежде хотел погубить. Возможно, когда-нибудь я смогу… — Он не договорил, но тоска в его взоре вспыхнула с новой силой, а на длинных ресницах задрожали слёзы.