Подснежник
Шрифт:
Селестен слегка улыбнулся:
— Если честно, то это не я сочинил. Один мой дру… знакомый, — отчего-то с усилием проговорил он. — Смешно, правда? Сам я никогда не сочинял стихов. Никогда.
Ален возразил:
— Вы так молоды, у вас ещё всё впереди. Вы же сами сказали, Селестен, что каждый человек в своей жизни это писал или ещё напишет?
— Ах, был бы я человеком! — воскликнул с какой-то непонятной тоской Труавиль, но тут же осёкся, увидев растерянное выражение лица Дьюара, и поспешил предупредить грядущие вопросы: — Полагают, что стихи пишут, когда влюблены. Но вряд ли, — мрачно
— Вы говорите так, точно живёте последний день! — заметил Дьюар. — То говорите, что не молоды. То заявляете, что вы не человек. Я что-то не очень понимаю…
— И не пытайтесь, — с лёгкой ноткой предупреждения перебил его юноша. — Я иногда говорю странные вещи, которые стоит пропускать мимо ушей. И вы это заметили… Никто не знает, сколько дней ему ещё отпущено прожить. Наверное, прекрасно знать, что когда-нибудь последний день наступит. Интересно, как себя чувствовал Агасфер? Осознания небытия в бытие. — Селестен широко раскрытыми глазами смотрел куда-то поверх мужчины.
Ален опять подметил в Селестене то, что он словно бы вспоминал что-то, а не рассуждал, но вслух сказал:
— Хорошо бы себя чувствовал, это уж точно: вечная жизнь — огромное преимущество перед остальными…
— Вы не понимаете, что вы говорите, — голос юноши сорвался на шёпот. — Вы не знаете, как это ужасно! Вечность — это значит выпасть из времени. Стоять вне времени в том измерении, где время играет определяющую роль. Это одиночество. Нет друзей, нет даже врагов… Враги наверху, так называемые друзья внизу. Но все там, где времени нет. А ты стоишь между: вниз не хочешь, а вверх уже не можешь. Стараешься вымолить прощение, но Небо глухо. Такое предательство вряд ли можно простить… О Господи! — Лицо его вдруг стало белым как мел, а в глазах промелькнул ужас осознания того, что он только что сказал.
— Вы это так сказали, Селестен, — рассмеялся Дьюар, — словно вы сами этот Агасфер и есть!
Музыкант словно очнулся от своего оцепенения и тоже рассмеялся, но несколько натянуто:
— Вот так всегда! Начали с поэзии, а закончили неизвестно чем. Извините меня.
— Просто вы в одном, точнее за одним, видите другое.
— К несчастью, слишком многое, — кивнул Селестен. — Но давайте-ка вернёмся к поэзии… Что вы там написали?
— Да так, четыре строчки… Не слишком хорошо получилось… — Настал черёд смущаться Дьюару.
— Прочтите, — попросил Труавиль. Краска успела вернуться на его лицо, и оно приобрело более материальные очертания.
Ален, смущаясь и спотыкаясь на каждом слове, прочёл их. Юноша выслушал его невозмутимо, с видом человека, который вдумывается в каждое произнесённое слово. Он, похоже, не понял, что речь шла о нём.
— Знаете, Ален, — задумчиво сказал юноша, — а ваше четверостишие такое… Вы внимательный ученик!
Мужчина покраснел до корней волос:
— Я же говорил, вы на меня хорошо влияете.
— Я рад, если это действительно так. Мне бы ещё заставить вас поверить в себя, и всё было бы прямо замечательно!
— Я и так в вас верю, — возразил Ален, всегда любивший игру слов.
— В меня? — Селестен сначала не понял, а потом с лёгкою укоризною тряхнул
кудрями. — Вот это меня больше всего и печалит, Ален. Вы не воспринимаете многие мои слова всерьёз. Сами знаете, о чём я. А если бы хоть немного ко мне прислушались!Дьюару вовсе не хотелось сейчас возвращаться к этому разговору. От него непременно испортилось бы настроение и пропало всякое желание разговаривать о чём бы то ни было, поэтому он поморщился и вернулся к прежней теме:
— Давайте лучше о стихах поговорим?
— Мне ваши понравились, хотя тема его… э-э…
— Что?
— В них много недосказанного. Или много невысказанного?
«Ещё бы, — подумалось мужчине, — как мне высказать моё чувство к тебе, если я и сам ничего не понимаю?»
Тут он в очередной раз заметил, что Селестен смотрит на часы, и спросил:
— Вы куда-то спешите, Селестен?
— Если честно, да, — признался юноша, — но я старался этого не показывать. Это было бы невежливо.
— Говорите, если вы действительно спешите. Я нисколько не обижусь, я всё понимаю. Я зануда, а вам, конечно, не очень-то хочется сидеть со мною и скучать.
— Как жаль, что вы обо мне такого плохого мнения! — Селестен печально улыбнулся.
Он встал и пересел на кровать к Алену. Сердце мужчины опять отчего-то забилось быстрее. Труавиль осторожно подправил его одеяло и сказал:
— И вовсе вы не зануда, Ален. Зря вы так. И поверьте мне: когда вы в это поверите… Я, пожалуй, пойду, а то опоздаю.
— Куда? — полюбопытствовал мужчина.
— Туда, где я должен быть вовремя, — уклончиво ответил Селестен.
Ален не стал настаивать, только спросил:
— Вечером зайдёте?
— Непременно. До вечера. — Юноша пожал ему руку, встал и ушёл, прикрыв дверь.
Дьюар вздохнул и погрузился в одиночество, но тут же вздрогнул от скрипа открываемой двери и поднял глаза. Это в спальню вновь заглянул Селестен.
— Чуть не забыл! — Он слегка изогнул бровь. — Извинитесь перед мадам Кристи. Она не заслуживает такого обращения. Обещаете, что не забудете?
— Да, хотя вы сами говорили, что обещания даются, чтобы отвязаться, — напомнил Ален.
— Ну, мало ли, что я говорил! — с лёгкой улыбкой возразил юноша и исчез за дверью.
На этот раз и вправду до вечера.
Комментарий к Глава 6
об Агасфере: https://vk.com/wall-121512899_559
========== Глава 7 ==========
После обеда мужчина думал немного вздремнуть, да только сон не шёл отчего-то. Ален открыл принесённый Труавилем флакон, по комнате распространился запах подснежников. Спальня наполнилась присутствием юноши.
— Восхитительно! — прошептал Дьюар, прижимая флакон к носу и с упоением вдыхая сладкий аромат.
Ему стало так хорошо, точно Селестен был здесь, с ним рядом, и от этого все затаившиеся страхи развеялись в одно мгновение. Мужчина не чувствовал уже себя таким беспомощным, как прежде. Он достал листок с рисунком и тут, вероятно, задремал, поскольку то, что происходило дальше, никоим образом нельзя было отнести к реальности.
«Я скован по рукам и ногам своим недугом», — подумал больной.