Подвиг

Они шли робко и, подойдя, говорили ласково заискивающе, называя то: «граждане», то «господа». Чувствовалось, что ихъ праздникъ кончился, и пришла какая-то новая власть, совсмъ не похожая на прежнюю совтскую.

— Господа, прошу выслушать приказъ. «Господа», трясущiеся на осеннемъ втру, въ завшиввшемъ бль, въ рваной одежд, босые, оборванные, отрепанные, кто въ подобiи шапокъ, кто съ обмотанной платкомъ головою, кто и вовсе безъ ничего съ краснымъ лысымъ черепомъ, съ больными исхудалыми, изможденными лицами, съ воспаленными, распухшнми, красными глазами, заросшiе неопрятными косматыми волосами, торчащими колтунами, тянули впередъ черныя жилистыя шеи и, казалось, не понимали того, что имъ говорили.

Уже не новая-ли какая провокацiя, а за нею пытки и смерть, не новыя ли издвательства, насмшки и оскорбленiя ихъ ожидали? И только то, что имъ наскоро усплъ разсказать Селиверстовъ, да сконфуженный видъ подходившихъ къ нимъ чекистовъ, похожихъ на ощипанныхъ птуховъ, не позволилъ имъ скрыть такъ до сихъ поръ тщательно даже другъ передъ другомъ скрываемое прошлое.

— Кто служилъ въ офицерскихъ чинахъ, въ Императорской армiи, — вызывалъ чекистскiй старшина, — выходи впередъ и становись противъ праваго фланга. Кто состоитъ въ Братств Русской Правды, которые есть инженеры, архитекторы, кто хлбникъ, мясникъ, портной, сапожникъ, становись по родамъ своихъ ремеслъ.

По новому верстали людей. Не вызывали, какъ обычно, — партiйцевъ, комсомольцевъ, эсъ-дековъ, эсъ-эровъ, кадетовъ, монархистовъ, кулаковъ, подкулачниковъ, вредителей, частниковъ, сопровождая каждый вызовъ грязными насмшками и прибаутками чекистскаго тона. Звали по трудовымъ признакамъ, звали по спецiальностямъ. Зачмъ въ каторг понадобились «спецы», въ каторг вс равны?

Изъ отобранныхъ по всмъ казармамъ группъ вызвали старшихъ годами, чинами, или положенiемъ, или знанiями и повели къ комендатур.

Этимъ старшимъ роздали оружiе и имъ подчинили чекистовъ.

Потомъ ихъ построили и прилетвшiй вчера на аэроплан неизвстный, одтый по комиссарски человкъ, сказалъ:

— Прежде всего, господа, вы свободные люди. Но, такъ какъ вамъ, да еще такою массою, нельзя покинуть этихъ мстъ, пока вся Россiя не освободится отъ коммунистовъ …

— Разв освободилась отъ коммунистовъ хотя часть Русской земли? — робко перебилъ Селиверстовъ.

— Вы стоите на свободной земл, - спокойно, острымъ взглядомъ ясныхъ срыхъ глазъ глядя въ глаза Селиверстову, сказалъ человкъ и показалъ на флагштокъ комендатуры.

На высокомъ древк вмсто вылинявшаго бураго флага съ серпомъ и молотомъ тихо рялъ въ блдно-голубомъ бездонномъ неб Русскiй бло-сине-красный большой новый флагъ. Нсколько секундъ Селиверстовъ съ открытымъ ртомъ, не вря своимъ глазамъ, смотрлъ на него.

— Та-акъ, — протянулъ онъ. На него точно какой-то столбнякъ нашелъ. Теперь онъ ничего не понималъ. Да что же, наконецъ, случилось?

— Такъ какъ вамъ, хотя и свободнымъ людямъ, нельзя ухать отсюда, — продолжалъ прiзжiй, — вамъ надо устроить вашу жизнь по-человчески. Господа инженеры и архитекторы, вамъ надлежитъ выбрать мсто и немедленно приступить къ постройк городка для проживанiя … Портные и сапожники, вамъ надо открыть мастерскiя, чтобы по-человчески всхъ одть. Промышленники, организуйте промысла, чтобы кормить людей, какъ слдуетъ. Васъ надо вылчить, одть, накормить, дать вамъ отдохнуть и поправиться, набраться силъ … Съ бывшими офицерами надо начать формировать новыя воинскiя части. Генералъ Броневскiй, — обратился этотъ человкъ къ стоявшему нсколько въ сторон еще крпкому старику, вншнимъ видомъ отнюдь не походившему на генерала, но скоре на нищаго бродягу. — Вы чмъ командовали въ Великую войну?

— Старо-Муринскимъ пхотнымъ полкомъ, — хриплымъ, основательно простуженнымъ голосомъ отвтилъ тотъ, кого назвали генераломъ Броневскимъ.

— Вамъ поручается … На васъ возлагается обязанность изъ всей массы ссыльныхъ отобрать все крпкое, могущее стать подъ знамена, молодое и смлое и составить … роту ли … батальонъ … полкъ, словомъ, что наберется. Назначите офицеровъ и унтеръ-офицеровъ …. Создадите учебныя команды … Я вамъ доставлю уставы, наставленiя и учебники … Когда наладится дло, пришлю и оружiе. Позаботьтесь о выдленiи артиллеристовъ для формированiя батарей … Потомъ подумаемъ и о конниц … Все постепенно …

— Слушаю … Позвольте, однако, спросить васъ, съ кмъ я имю честь говорить?

Мягкая, милая и привтливая улыбка освтила суровое лицо сдого человка.

— Я, ваше превосходительство, никто … Я только передатчикъ воли будущаго Императора, что, соглашаюсь, звучитъ не совсмъ убдительно.

— Мн понятно, — пробурчалъ генералъ Броневскiй.

— Передатчикъ воли … врне подготовитель пути тому, кого изберетъ Русскiй народъ, чтобы царствовалъ на Руси … Я же только … ротмистръ … Ротмистръ Ранцевъ …

— Слушаю, ротмистръ … Передайте кому надо, я вашу мысль понимаю и усвоилъ. Для будущаго Императора все, что въ моихъ силахъ и съ этимъ матерiаломъ, — генералъ сдлалъ жестъ въ сторону каторжныхъ землянокъ, гд становилось все шумне и шумне, — я сдлаю. Я надюсь дня черезъ два доложить вамъ для доклада кому слдуетъ, какую часть можетъ выставить наша Песковско-Ямская совтская каторга …

VIII

Чрезъ три дня Ранцевъ проходилъ съ генераломъ Броневскимъ по комиссарскому городку. Они выбирали мсто для штаба отряда и для офицерскихъ классовъ. Въ это время особо назначенные люди подъ наблюденiемъ старшихъ вмст съ бывшими чекистами выносили трупы изъ комендантскаго дома. По еще сохранившемуся совтскому обычаю трупы были раздты до блья. Ранцевъ, онъ шелъ съ Ферфаксовымъ, подумалъ, что онъ бросилъ въ ту ночь газовую бомбу въ это зданiе, гд помщалось управленiе каторгой, не зная, кто тамъ и что тамъ за люди. Но на войн, разв знаешь, кого поражаютъ снаряды и бьютъ пули?

— Вы знали этихъ людей, ваше превосходительство? — спросилъ Ранцевъ, направляясь къ выложеннымъ для отправки для погребенiя мертвецамъ..

— А какъ же. Я вдь можно сказать здшнiй старожилъ. Съ самаго основанiя этой каторги я на ней, какъ злостный саботажникъ и вредитель. Вотъ это Борухъ Самулевичъ, комендантъ и комиссаръ. Человкъ, знаете, ничего себ. Онъ попался въ какомъ-то хищенiи и былъ присланъ править и владть нами. Съ нимъ бы можно было поладить. Человкъ онъ мягкiй, типичный интеллигентъ, кажется, даже хорошо ученый, универсантъ, но при немъ былъ вотъ этотъ …

Ранцеву не надо было называть, кто былъ «вотъ этотъ». Его трупъ сказалъ ему свое имя. На земл, покрытой чахлой, померзшей, примятой травою лежалъ на спин, длинный, несуразый человкъ съ худымъ, землистаго, бураго цвта лицомъ, изборожденнымъ многими морщинами, поросшимъ клочьями рыже-сдой косматой бороды. Непомрно длинныя руки касались колнъ. Голова склонилась на бокъ. Полуприкрытые вками глаза тускло отсвчивали и, казалось, поглядывали сбоку. Ротъ былъ полуоткрытъ, и желтые крпкiе зубы были видны изъ-подъ мертвой синевы губъ. Что-то страшное было въ этомъ покойник. Казалось, что онъ не мертвъ, но только притворяется мертвымъ и вотъ вскочитъ и бросится на тхъ, кто смотрлъ на него.

— Я ручаюсь, — тихо сказалъ Ранцеву, въ раздумьи стоявшему надъ трупомъ Ферфаксовъ, — я ручаюсь, что именно этого человка я видлъ на Шадринской заимк, когда такъ неудачно попалъ на нее.

«Съ нимъ ушла тайна похищенiя Настеньки», — думалъ Ранцевъ. — «Съ нимъ вмст ушла и тайна убiйства Портоса, доставившая мн столько несчастiй и, можетъ быть, только онъ могъ бы мн сказать, что-нибудь про участь моей безконечно любимой Али. Слпой случай далъ мн его въ руки и тотъ же случай далъ его мертвымъ … Можетъ быть, даже это и къ лучшему …»