Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

265. Щ<ЕРБИНСКОМ>У («Дай руку мне, товарищ мой!..»)

Дай руку мне, товарищ мой! Пойдем, пойдем навстречу рока! Поставим твердою душой Против завистника порока Дела, блестящие собой. И верь мне, зависть оробеет Пред добродетелью прямой, Как ночь осенняя бледнеет Перед румяною зарей. <1826>

266. УКРАИНА

Я всё люблю в тебе: и злак твоих полей, И полдень пламенный, и в роскоши ночей Певца весеннего на яблоне ветвистой, И селы мирные в тени твоих садов, И запах лип твоих, и дев, и воздух чистый, И песни поселян на ниве золотистой, И первую души моей любовь. <1826>

267. РОДИНА

Гонимый гневною судьбой, Давно к страданьям осужденный, Как я любил в стране чужой Мечтать о родине священной! Я вспоминать о вас любил, Мои младенческие годы, И юной страсти первый пыл, И вьюга русской непогоды! И я опять в стране отцов, И обнял я рукою жадной Домашних пестунов-богов; Но неприветлив мрамор хладный, И не приют родимый кров! Простите ж, сладкие мечтанья Души обманутой моей; Как сын беды, как сын изгнанья, По зыбкой влажности морей Ветрилам легких кораблей Препоручу мои желанья. <1826>

268. РОТЧЕВУ («Велико, друг, поэта назначенье…»)

Велико, друг, поэта назначенье, Ему готов бессмертия венец, Когда живое вдохновенье Отчизне посвятит певец; Когда его златые струны О славе предков говорят; Когда от них сердца кипят, И битвой дышит ратник юный, И мать на бой благословляет чад. Души возвышенной порывы Сильнее власти роковой. Высоких дум хранитель молчаливый, Он не поет пред мертвою толпой, Но избранным приятна песнь Баяна, Она живит любовь к стране родной, И с ней выходит из тумана Заря свободы золотой, Боготворимой, величавой. О, пой, мой бард, да с прежней славой Нас познакомит голос твой, Но не лелей сограждан слуха Роскошной лютнею твоей: Они и так рабы страстей, Рабы вельмож, рабы царей, В них нет славян возвышенного духа И доблести нетрепетных мужей. Они ползут к ступеням трона, Им лесть ничтожная дана. Рабов воздвигнуть ото сна Труба Тиртеева нужна, А не свирель Анакреона. 1827

269. X…У («Так, друг мой, так, бессмертен тот…»)

Так, друг мой, так, бессмертен тот, Кто богом обречен для славы, Чей дух, как явор величавый, Несокрушим от непогод. Его удел, в разврате века, Гоненье, ненависть, укор; Но верь мне, вечно светел взор С душой бесстрашной человека! И в униженьи он велик: Сократ в последнюю минуту Душою твердой не поник И выпил весело цикуту. Ему ль пред смертью трепетать? Он горд, он жалости не просит; Великой истины печать Он на челе высоком носит, И славы грозные дела В веках грядущих он читает, И зависть, и ехидну зла Ногой безвредно попирает. <1828>

270. БАРД НА ПОЛЕ БИТВЫ

Склонялся день; один с своей тоскою, С мечом зазубренным и лирой боевою, Среди друзей, добычи метких стрел, Печальный бард задумчиво сидел. Его ланит не орошали слезы, И персей вздох не волновал; Но взор певца, как взор угрозы, На трупах отдыхал. Он пережил сынов своей отчизны, И суждено певцу веселых дней Свершить обряд печальной тризны На трупах тлеющих друзей. И он поет им песнь прощанья, И тихий глас его уныл, Как в полночь ветра завыванья Среди чернеющих могил. «Погибли вы, дружины славы, Питомцы грозные побед! Исчез ваш подвиг величавый, Как легкий сокола полет, Как в воздухе орлиный след; Я помню вас в пирах веселых, На поле чести помню вас: Я гибель злым читал не раз На челах мстительных и смелых; Но вы погибли, ваш удел В руках судьбы отяжелел!» Так пел певец. В его душе лежала Неодолимая тоска, И на струнах его рука Немела и дрожала; И року буйственный укор Изображал певца унылый взор. Он вам завидовал, вам, падшие на брани! Вам, мстители за край своих отцов! За иго рабское, за дани — Благодеянья пришлецов. И взор его воспламененный По холмам дальным пробежал; Он струнам арфы вдохновенной Восторг душевный передал: «Ко мне из мрачного Аида! Нам вождь — и мщенье, и обида, И стон друзей, и слезы жен, И угнетенных слабый ропот, И победивших наглый хохот, И наших дев позорный плен. Пусть бурной непогодой веет Ваш дух во вражеских рядах; Пусть бегство стыд напечатлеет На их бесславных знаменах! Тогда, певец побед и чести, На их разбросанных костях Прославлю дух правдивой мести; Родится жизнь в моих струнах, И голос барда, голос смелый, Из края в край промчит молва, И незабвенные слова Услышат дальние пределы». Потухнул день, замолк певец, Восторженный великой думой; Казалось, взор его угрюмый Искал страдальческий венец; Он вызывал погибших к битве новой, Но вкруг него сон мертвый повевал, И тщетно глас его суровый О славе мертвым напевал [181] . <1828>

181

Отрывок сей взят из одного старинного испанского романа, содержание которого относится ко времени владычества мавров в Испании.

271. ТРИ СЛОВА, ИЛИ ПУТЬ ЖИЗНИ

«Тяжка мне, страдалец, кручина твоя, Приятно помочь в огорченье,— Но помни три слова, в них тайна моя: Надежда, готовность, терпенье. Без них ты собьешься с дороги в степи И цели твоей не достигнешь, Иль в мрачной темнице, на тяжкой цепи, Печальною жертвой погибнешь. Уж многих я видел в дремучих лесах, Все мчались к таинственной цели; Но скоро их обнял и трепет и страх, И кости гостей забелели». И путник-страдалец свой крест лобызал, И дальше пустился в дорогу; Он помнил три слова, их старец сказал, Три слова, приятные богу. И путник сокрылся в туманной дали; Три слова — и в прах привиденье, И к цели желанной его довели Надежда, готовность, терпенье. <1828>

272. ЭЛЬФА

^{Лес. Ночь.}

Сова

Ненавистное светило Скрылось дальнею горой. Мне приятен мрак ночной; Широко расправлю крила, Пролечу между дерев, — Пусть услышат мой напев Над пустынною могилой.

Хор птиц

Как хорош совы напев Над пустынною могилой!

Ворон

Черен, как душа злодея, В час полночи встрепенусь, Выше леса подымусь; С длинных крыльев хладом вея, Рассеку ночную тьму, Сяду, крикну на дому Беззаботного злодея; Пусть вздрогнёт он: житель скал, Черный ворон прокричал.

Хор птиц

Горе, горе! житель скал, Черный ворон прокричал!

Эльфа

Летите прочь; не пойте страшных песен.

Сова

Разве лес обширный тесен? Не мягка у нас трава? Разве петь не могут песен Черный ворон и сова?

Хор птиц

Разве лес обширный тесен? Не мягка у нас трава? Разве петь не можем песен Мы, и ворон и сова?

Орел

Умолкните, питомцы мглы! Иль быстрый, как полет стрелы, Взовьюсь под громовые тучи, Бедой над вами поплыву, Сожму в когтях моих сову И на зеленую траву Посыплю пух ее летучий.

Ворон

На радость нам дается ночь: Орел, не улетим мы прочь До поздней, темной полуночи.

Орел

Молчи, искатель темноты! Я дерзко устремляю очи К светилу горней высоты; На тучах гнезда я свиваю, В раскатах грома я пою, Браздой перуна обвиваю Главу бесстрашную мою; В заре купаюсь, и свободный В степях надоблачных парю; Так замолчи же, ворон черный, Иль кровью перья обагрю.

Хор птиц

В заре купается орел, Он вьет гнездо в громовой туче, Ему венок перун всежгучий, И свод небес его удел; Исчадья ночи, дети тьмы, Перед орлом замолкнем мы. (Улетают.)

Эльфа

О, где мой рай, где светлые подруги, Сотканные из радужных лучей? Сладка их жизнь, и сладки их досуги! Легче легких мотыльков, Эльфы вьются над поляной, Исчезают в вышине, И в лучах зари румяной Дружно резвятся оне. Пища эльф — дыханье розы; Их одежда — травки тень; На листке Авроры слезы — Их купальня в жаркий день. Резвитесь вы! мне не резвиться с вами: Тяжелая лежит на мне вина; Хочу взмахнуть эфирными крылами, Хочу лететь и слиться с облаками, Но на землю влечет меня она!

Орел

Эфирная дева, напрасны стенанья: Наш лес безответный не слышит тебя. Льешь слезы — их жадно глотает земля; Вздыхаешь, но громче совы завыванья, И ветер пустынный, и говор ручья.

Эльфа

Подруги услышат! я знаю, оне Свились надо мною в ночной тишине; Я слышу их песни в дрожащем листке, Я вижу, их очи блестят в ручейке. Пусть ветры бушуют, пусть воет сова: Подруги мне шепчут надежды слова.